27 декабря 2008 года, выступая перед журналистами, Эхуд Ольмерт отметил, что «главная цель данной операции – повысить безопасность жителей юга страны». Цель, надо сказать, была сформулирована довольно расплывчато, и проверить, достигнута ли она, можно лишь по прошествии длительного времени, ибо любое кратковременное затишье может оказаться лишь преддверием бури. Очевидно, что война эта продолжаться долгие месяцы (тем более – годы) не могла, а реально понять, улучшилась ли безопасность жителей южных районов, можно будет лишь спустя год-другой после ее окончания. При этом следует отметить, что даже 3 января, когда спустя неделю после начала воздушных бомбардировок было принято решение о вводе в Газу сухопутных сил, правительство Израиля не объявило, что ставит своей целью свержение режима ХАМАСа (именно из-за этого, кстати, два члена межминистерской комиссии по оборонно-политическим вопросам – Хаим Рамон и Эли Ишай – воздержались при голосовании о начале второго этапа операции). Таким образом, не очень понятно, что именно и когда должно было бы произойти, чтобы израильские руководители, принимавшие решение о начале боевой операции в Газе, сочли, что задача выполнена и операцию можно прекращать. Если цель – «улучшить безопасность жителей юга страны», то как узнать, когда эта цель будет достигнута? Когда из Газы прекратят лететь ракеты? Но если вспомнить Вторую ливанскую войну, более двухсот ракет «Хезболлы» падали в северных районах Израиля ежедневно непосредственно вплоть до дня прекращения огня (14 августа 2006 года), однако с того момента, когда война прекратилась, на протяжении вот уже двух с половиной лет ракетных атак с ливанской территории не было. Хотя непосредственно в ходе боевых действий в Южном Ливане израильской армии не удалось подавить огневую мощь «Хезболлы», с 15 августа 2006 года на севере страны соблюдается относительное спокойствие, что доказывает, что сам ход военной операции не является индикатором того, как будет обеспечиваться безопасность защищаемых в ходе данной операции районов после ее окончания. Прекращения обстрелов добились дипломаты в ООН, а не израильские военно-воздушные и сухопутные силы, за месяц потерявшие в Ливане сто двадцать своих бойцов. Более того: до начала израильской операции в Газе ХАМАС ни разу не обстреливал ракетами Ашдод и Беэр-Шеву, однако начиная с 28 декабря эти города обстреливались практически ежедневно, до самого конца операции «Литой свинец», а в школах в сорокакилометровой зоне были отменены занятия. «Достижение поставленной цели не будет молниеносно, поэтому от каждого из нас требуется терпение, дабы позволить нам достичь ее», – витиевато отметил Эхуд Ольмерт, не сочтя нужным конкретно объяснить согражданам, а как долго его правительство планирует вести войну.
Аналогичным образом высказался министр обороны Израиля Эхуд Барак. Отметив, что военная операция в Газе «преследует четкие цели», он эти цели на самом деле объяснить не сумел или не захотел. По словам Э. Барака, задача, поставленная ЦАХАЛом в операции «Литой свинец», – «уничтожить инфраструктуру террора». При этом остается неясным, как именно министр обороны мог понять, что инфраструктура террора уничтожена. Очевидно, что в ходе войны не могло не быть уничтожено некоторое количество складов оружия, накопленного ХАМАСом, разбомблены те или иные его лаборатории, убиты отдельные из его боевых командиров, а может, и политических лидеров, разрушено некоторое количество туннелей, по которым оружие переправляется в Газу из Египта. Так, собственно говоря, и происходило. При этом столь же очевидно, что какая-то часть оружия в распоряжении ХАМАСа останется, большинство из его активистов вторжение израильской армии благополучно переживет (не говоря уже о спрятавшихся в бункерах высших руководителях), а лаборатории по усовершенствованию ракет не особенно сложно создать заново. Как именно Эхуд Барак собирался проверять, уничтожена ли инфраструктура террора? На основании каких именно показателей он планировал счесть цели военной операции достигнутыми? Насколько известно, в распоряжении ХАМАСа имелось на тот момент не менее шести тысяч ракет – сколько из них должно было быть выведено из строя, чтобы счесть «инфраструктуру террора» разгромленной? И действительно ли даже уничтожение, скажем, 90 % ракетного потенциала исламистов Газы (что, несомненно, было бы большой удачей израильских сил) способно гарантировать безопасность южным районам Израиля, при том, что в этом случае около шестисот ракет по-прежнему угрожали бы Ашкелону, Ашдоду, Сдероту и Беэр-Шеве?
Насколько можно себе представить, инфраструктура террора не сводится к ракетам, бункерам и полевым командирам тех или иных вооруженных формирований, а состоит из четырех основных компонентов:
1. Оперативные возможности (исполнители, тренировочные лагеря, базы, склады боеприпасов, оружие, транспорт и т. п.).
2. Финансовая база, подпитывающая оперативную деятельность боевиков.
3. Идеологическая индоктринация населения, в результате чего террор воспринимается как легитимное и оправданное средство борьбы (и более того, Израилю отказывается в самом праве на существование).
4. Государственная или квазигосударственная структура (подобная правительству ХАМАСа в Газе), координирующая террор и обеспечивающая взаимодействие всех вышеперечисленных элементов.
Нет никаких данных о том, что израильское руководство поставило своей целью или тем более сумело остановить финансовые потоки, которые позволяют ХАМАСу продолжать свою деятельность, в том числе и террористическую. Однако очевидно, что начатая 27 декабря война затрагивала лишь первый пункт в вышеуказанном списке, оставляя под вопросом как минимум последние два.
Инфраструктура террора, при всей важности накопленного потенциала боеприпасов и боевиков, непосредственно занимающихся запуском ракет по израильской территории, все же прежде всего находится в головах сотен тысяч палестинцев Газы, поддержавших ХАМАС на выборах в январе 2006 года и продолжающих поддерживать его в последующие три года. Трудно поверить, что бомбардировки с воздуха или сухопутное вторжение израильских сил что-либо изменят в сознании людей, которых на протяжении многих лет учили, что лучшее, что они могут сделать со своей жизнью – это пожертвовать ею во имя войны с «сионистским врагом». Повсеместный культ шахидов в палестинском обществе не позволяет надеяться на то, что ценности межконфессиональной и межэтнической толерантности или тем более пацифизма будут пользоваться в этой среде хоть каким-то уважением.
Что касается государственной поддержки инфраструктуры террора, то, как отмечалось выше, Израиль не заявлял о том, что ставит своей целью устранение хамасовского режима, которое могло бы выразиться, скажем, в свержении правительства Исмаила Хании или даже физическом уничтожении его наиболее радикальных членов. Насколько известно, за первую неделю операции в Газе ее жертвами стали 435 палестинцев, но среди них не было ни одного члена кабинета И. Хании. Но даже если хамасовское правительство, не так уж незаконно захватившее власть в секторе Газа (не будем забывать о выигранных исламистами выборах, прошедших под контролем значительного числа международных наблюдателей), и будет свергнуто, кто придет ему на смену? Состоит ли расчет в том, что к власти в ПНА должен прийти конструктивно настроенный и искренне готовый к диалогу с Израилем политик, который смог бы объединить под своим началом Западный берег Иордана и Газу? Однако единственной подобной альтернативой является формальный глава ПНА Махмуд Аббас, покинувший Газу в 1998 году, и не похоже, чтобы он реально смог утвердиться в Газе как признанный руководитель.
Таким образом, операция, поэтично названная «Литой свинец», уничтожила (и это – максимум, чего в принципе можно было достичь) лишь некий оперативный компонент инфраструктуры террора, практически не затронув остальные. Да, эта операция – вынужденная мера, и Израиль пошел на нее от безысходности, испробовав практически все имевшиеся средства. Однако «победного конца» в этой масштабной военной операции быть не могло в принципе. И разговоры о том, будто эта операция «раз и навсегда решит проблему», «изменит положение в регионе» и т. д., кажутся наивными. Эта операция могла дать Израилю важное тактическое преимущество и, при благоприятном ее исходе, на какое-то время (может, довольно продолжительное, а может, и нет) обеспечить затишье на юге, как это случилось на севере после Второй ливанской войны лета 2006 года. Однако как никуда с тех пор не делись исламисты в Ливане, так они никуда не денутся и в Газе. Кардинальное решение проблемы палестино-израильского конфликта, если оно вообще существует, лежит в других плоскостях.
Глава Х. Что дальше?[100]
Принявшее присягу 31 марта 2009 года тридцать второе правительство Израиля во главе с Биньямином Нетаньяху вынуждено будет решать проблему выработки новой политики на палестинском направлении. Тот факт, что ни одна из ранее предлагавшихся схем, среди которых «мир в обмен на территории», «два государства для двух народов» и другие, не работает, прямо признал новый министр иностранных дел Авигдор Либерман, заявивший 7 апреля 2009 года на конференции в Иерусалиме, что «мирные переговоры с ПНА зашли в тупик», и необходимо «разрабатывать новые идеи»[101].
При разработке новых идей и новых подходов к палестинской проблеме правительство Б. Нетаньяху вынуждено будет считаться с теми изменениями, которые произошли в регионе. Последовавший вслед за событиями в секторе Газа в июне 2007 года фактический раскол Палестинской национальной администрации на две части – сектор Газа, управляемый движением ХАМАС, и Западный берег, управляемый Махмудом Аббасом, – равно как и вполне реальная возможность захвата власти ХАМАСом на Западном берегу, где по результатам выборов в Законодательное собрание исламисты также получили большинство голосов (74 места из 132, т. е. 56 % депутатского корпуса), ставят перед Израилем проблему выбора адекватной внешней политики