В комнате такой полумрак, что мебель возникает будто из ниоткуда, словно скальные образования, скрытые туманом. Да и сама мебель весьма причудливая – даже по стандартам Кенвуда. На самом деле я не могу распознать и половины. Я вижу обтянутую кожей скамью, выполненную в форме креста. Затем что-то похожее на стол, с мягкой обивкой и металлическими кольцами по краям. Гигантскую птичью клетку высотой не менее шести футов[54] с насестом, похожим на качели для детской площадки. Затем какое-то приспособление, похожее на тренажер, с несколькими различными ремнями, петлями и…
Я краснею, понимая, что смотрю на атрибуты фетишиста. Вся эта мебель служит сексуальным целям – некоторые из них очевидны, теперь, когда я понимаю их тематику, а другие до сих пор остаются для меня загадкой.
Из дальнего конца комнаты до меня доносится приглушенное бормотание. На этот раз голос мужской – Кенвуд.
Я устремляюсь туда, даже не пытаясь быть потише. Теперь, понимая, что оказалась в секс-подземелье, я собираюсь схватить эту девочку и вытащить ее отсюда.
Кенвуд сидит на диване лицом к противоположной стене. Его руки покоятся на подушках, голова запрокинута, глаза закрыты.
Девочка сидит на коленях у него между ног, ее голова двигается вверх-вниз.
Кенвуд постанывает. Он хватает ее за затылок и прижимает лицом к своему члену.
– Хватит! – кричу я и бросаюсь вперед.
Кенвуд резко выпрямляется, ошарашенный и раздраженный.
Девочка оборачивается, вытирая рот тыльной стороной ладони.
Даже в приглушенном свете ее лицо поражает меня. Я вижу большие невинные глаза в обрамлении густых накладных ресниц. Яркие красные пятна на щеках. Но плотный макияж только подчеркивает морщины в уголках глаз и губ. Она совсем не ребенок, только так одета. Она даже старше меня на пару лет.
Девушка встает. В ней нет и пяти футов росту[55]. На раскрашенном лице отражаются любопытство и ехидство. Со своими осветленными косами и в платье с рюшами она похожа на демоническую куклу.
Кенвуд тоже смотрит на меня. Теперь, когда первое изумление прошло, в уголке его рта появилась легкая ухмылка. Не отводя взгляд, он убирает свой влажный пенис в шорты.
– Симона Соломон, – говорит он. – Как мило с вашей стороны к нам присоединиться. Похоже, вы не знакомы с моей помощницей Милли.
– Приятно познакомиться, – хихикает Милли.
Она говорит высоким, намеренно детским голосом. От этого и от того, как она стоит, сложив руки за спиной и склонив голову набок, у меня сжимается нутро.
– Итак, чем могу помочь? – спрашивает Кенвуд. – По всей видимости, у вас была причина, чтобы явиться на мою вечеринку и рыскать по моему дому?
Я перевожу взгляд с Кенвуда на его помощницу. Они оба ухмыляются, прекрасно понимая, чему я хотела помешать, думая, что стала свидетельницей.
– Я… я…
– Не держите в себе, – говорит Кенвуд. Затем, лукаво переглянувшись с Милли, добавляет: – Или проглотите. Мне так даже больше нравится.
– Вы наняли кого-то, чтобы убить моего отца? – решаюсь я.
Кенвуд фыркает.
– Думаете, я нанял того снайпера?
Я думала так. Пока не увидела это надменное выражение на его лице. Теперь я уже не так уверена.
– Да… – нерешительно говорю я.
– С чего бы?
– Потому что «Фонд свободы» собрал достаточно информации о ваших вечеринках. ФБР открыло расследование. Вас почти арестовали…
Лицо Кенвуда мрачнеет. Ему не по нраву слышать все это. Очевидно, это не самые приятные воспоминания.
– Но все же меня не арестовали, не так ли? – шипит он.
– Нет, – говорю я, не сводя с него взгляд. – Но могут скоро арестовать.
– Это он вам сказал? – презрительно усмехается Кенвуд. – Ваш отец?
Я в замешательстве. Я не понимаю, к чему он клонит.
– Да, – отвечаю я. – Он считает, что вы самый вероятный человек, кто желает ему смерти.
– С чего мне желать ему смерти? – бросает Кенвуд. – Я выполнил свою часть сделки.
– Какой сделки?
Кенвуд смеется и встает с дивана. Теперь, когда он стоит, мне приходится сделать шаг назад.
Но Кенвуд идет не ко мне. Он подходит к барной стойке рядом с массивной картиной, изображающей Александра Македонского верхом на коне, и начинает смешивать себе напиток.
– Хотите чего-нибудь? – спрашивает он.
– Нет.
Кенвуд наливает бурбон со льдом и взбалтывает его, прежде чем сделать глоток. Милли подскакивает к нему. Он макает указательный палец в напиток, затем протягивает его ей. Девушка слизывает алкоголь с его пальца, все время глядя на него снизу вверх, а потом облизывает губы.
Кенвуд вновь обращает ко мне свой холодный взгляд.
– Мы с вашим отцом заключили сделку. Я назвал ему имена трех своих поставщиков и парочку «друзей», которых было не жаль подставить под удар. Взамен те видео, которые его фондик снял на одной из моих вечеринок – и которые, кстати, все равно не прокатили бы в суде, – удивительным образом исчезли. Пришлось пожертвовать парочкой бесполезных дегенератов, чтобы избежать скандала. Вообще-то, – Кенвуд смеется, – арест Фила Бернуччи даже пошел мне на пользу. Этот ублюдок пытался перекупить права на киноадаптацию «Игры палача», которые принадлежат мне еще восемь лет, о чем он прекрасно знал. Наблюдать за тем, как он теряет свой пляжный домик в Малибу, чтобы оплатить адвоката, было чертовски красиво.
Я качаю головой. Не могу в это поверить.
– Я вам не верю.
Мой отец никогда бы не пошел на уничтожение улик. Он основал «Фонд свободы», чтобы покончить с торговлей людьми. Чтобы покончить с такими, как Кенвуд.
– Мне плевать, во что ты веришь, тупая сука, – огрызается Кенвуд и заливает остатки бурбона себе в глотку.
В этот момент картина с изображением Александра Македонского открывается, и в комнату входит мужчина. Это один из охранников Кенвуда.
Роланд ставит стакан рядом с красной кнопкой, вмонтированной в гладкую деревянную поверхность барной стойки. Это кнопка вызова. Кенвуд нажал ее, когда готовил свой напиток.
– Схватить ее, – безразлично говорит Кенвуд.
Я пытаюсь развернуться и убежать, но дородный охранник намного быстрее меня, особенно учитывая, что я в обтягивающем платье и на высоких каблуках. Он хватает меня за руки и заламывает их за спину. Я вскрикиваю, когда мужчина набрасывается на меня, и охранник зажимает мне рот своей огромной рукой. Я продолжаю кричать, извиваться и кусать его за руку, но он намного сильнее.
– Стой спокойно, пока я не сломал твою гребаную руку, – рычит он, выкручивая ее за спиной. Боль пронзает меня от локтя до плеча. Я перестаю извиваться.
– Так-то лучше, – говорит Кенвуд. Обернувшись к Милли, он велит: – Скажи охране, чтобы обыскали дом. Пусть найдут того, с кем она пришла.
Милли надувает губы.
– Я хочу остаться и посмотреть.
– Вали, – холодно говорит Кенвуд.
Развернувшись, он оглядывает меня с ног до головы.
– Раздень ее, – велит он охраннику.
Я не знаю, собирается ли он обыскивать меня или что похуже. Охранник хватает подол платья и дергает его вниз, срывая бретельку с плеча. Как только его рука перестает закрывать мне рот, я кричу так громко, как только могу: «ДАНТЕ!»
Я слышу рык, подобный медвежьему. Данте прорывается сквозь репродукцию Энди Уорхола на дальней стене. Он разрывает холст, словно его там и нет, и врывается в комнату.
Кенвуд кричит от ярости, его ногти впиваются в щеки.
– Мой Мао! – восклицает он.
Данте бросает на меня взгляд – руки все еще схвачены за спиной, платье разорвано так, что одна бретелька свисает, левая грудь обнажена. Его лицо темнеет от чистой, убийственной ярости.
Он бросается на охранника. Парень отпускает меня, пытаясь встать в стойку, но с таким же успехом он мог бы пытаться боксировать с гризли. Массивный кулак Данте обрушивается на его челюсть, а затем другой кулак взмывает вверх, как молот. Он бьет охранника снова и снова, отбрасывая его назад. Каждый удар попадает в цель с ужасающим звуком. Когда он бьет охранника в рот, кровь брызжет в стороны, попадая на мою руку и ботинок Кенвуда.
Данте бьет охранника еще дважды, затем поднимает его и бросает. Охранник – крупный мужчина, но Данте швыряет его через всю комнату, как метательный диск. Тот ударяется о стену, а затем со стоном падает на диван, находясь в полубессознательном состоянии.
Кенвуд выглядит испуганным. Он яростно нажимает на кнопку вызова, встроенную в барную стойку, но уже слишком поздно. В три прыжка Данте достигает его, хватает за горло и поднимает, отрывая ноги от пола. Толстые пальцы Данте впиваются в горло Кенвуда. Лицо Роланда краснеет, а затем становится почти фиолетовым. Выпучив глаза, Кенвуд пытается что-то сказать, слюна летит во все стороны. Он впивается ногтями в руку и ладонь Данте, но они все равно что каменные, потому что Данте, похоже, этого не чувствует. Ноги Кенвуда беспомощно болтаются в воздухе.
Мне кажется, Данте просто выпускает свою ярость, но, когда глаза Кенвуда начинают закатываться, я понимаю, что мужчина может действительно убить его.
– Данте, хватит! – кричу я. – Он ничего мне не сделал!
Он словно даже меня не слышит. Кенвуд обмякает, пока пальцы Данте все крепче и крепче сжимают его горло. Кажется, он собирается сломать этому человеку шею.
– Данте! – кричу я. – ХВАТИТ!
Мне удается проникнуть сквозь его ярость. Данте оборачивается ко мне, и, возможно, при виде ужаса на моем лице он слегка успокаивается. Мужчина отпускает Кенвуда, и тот обрушивается на пол не в силах даже стоять. Впрочем, он жив – я слышу его хриплое дыхание.
– Он нажал тревожную кнопку, – говорю я Данте. – Нам нужно выбираться, пока не явились остальные служащие. Или полицейские.
Данте все еще выглядит дезориентированным, как будто гнев привел его в совершенно иное состояние, из которого ему не так-то просто выйти
Но меня он услышал. Мужчина хватает меня за руку и говорит: «Пойдем».