В этот раз я не сдерживаюсь. Я могу кончать, когда захочу. Так что я расслабляюсь и кончаю прямо в эту теплую, влажную киску, которая сжимает меня крепче, чем любая перчатка. Даже крепче, чем рука, обхватывающая мой член. Я погружаю свой пенис глубоко в нее и продолжаю двигаться, потому что мне нравится ощущать эту влажность внутри нее.
Я не вынимаю член. Я хочу быть частью Симоны так долго, как это возможно.
Так мы лежим какое-то время в полудреме, купаясь в лучах солнца.
Затем наконец Симона встает, чтобы сходить в туалет.
Я включаю душ, чтобы мы могли освежиться.
Как только Симона присоединяется ко мне, я начинаю намыливать ее, дюйм за дюймом. Я мою ей волосы, массируя пальцами кожу головы. Она льнет ко мне, все еще ослабевшая после вчерашней ночи.
– Мы так и не обсудили, что сказал Кенвуд, – говорю я.
– Верно. – Симона глубоко вздыхает, но я думаю это от массажа головы, а не от слов Кенвуда. – Он сказал, что не нанимал никого для убийства моего отца.
– Ты ему веришь?
– Не знаю… Казалось, он говорил правду.
– Со лжецами всегда так.
– Ну… – Симона неловко переминается. – Он заключил с моим отцом сделку. Кенвуд сказал, что tata уничтожил улики в обмен на то, что Роланд дал ему наводки на других представителей индустрии.
– Хм. – Я раздумываю над этим. – Это возможно. Но это не значит, что Кенвуд не затаил обиду на твоего отца.
– Думаю, да, – печально говорит Симона.
– Что такое?
– Просто… у моего отца мир делится на черное и белое. Он весь такой непреклонный в своих моральных убеждениях. При мысли, что он бы пошел на сделку с подобным человеком…
– Все это делают, – говорю я.
– Когда-то ты уже говорил так. Но тогда я тебе не поверила.
– Слушай, – поясняю я. – Всем бы хотелось добиваться желаемого без компромиссов и двойных стандартов. Но иногда тебе приходится работать не только с друзьями, но и с врагами.
Симона минуту молчит, пока я смываю шампунь с ее волос. Наконец она говорит:
– Давай предположим, что Кенвуд сказал правду. Если не он нанял снайпера, то кто?
– Не имею ни малейшего понятия, – отвечаю я. – Но я украл один из его жестких дисков. Возможно, на нем что-нибудь найдется.
Когда мы заканчиваем намываться, Симона заказывает завтрак в номер, а я спускаюсь вниз в сувенирный магазин. Платье девушки все еще порвано, и ей нечего надеть.
Я покупаю ей одну из этих футболок «I *сердечко* Chicago», пару спортивных шорт и шлепанцы.
Когда я возвращаюсь в номер, Симона уже наливает кофе, делая мне напиток со сливками и без сахара, прямо как я люблю. Она переодевается из халата в новую одежду. В этих шортах и футболке-оверсайз она снова похожа на подростка, особенно без макияжа на лице и с волосами, собранными в пучок. Пара кудряшек выбились из прически. Симона даже сидит на стуле, как подросток, подтянув одну ногу к груди и свесив вниз другую босую ступню.
Мое сердце сжимается, глядя на то, какой она была когда-то.
Поверить не могу, как я счастлив, сидя здесь с ней и завтракая вместе тостами в лучах солнечного света. Меня это пугает. Я боюсь привыкнуть, поверить в происходящее. Я не могу перестать думать, что случится то, что вновь разрушит мое счастье.
– Я хочу, чтобы ты осталась, – говорю я Симоне.
Она поднимает на меня взгляд своих янтарных глаз, и я вижу в них вспышку счастья. Но это длится всего мгновение, а затем девушка закусывает губу. Она кажется озабоченной.
– У меня… запланировано несколько съемок, – говорит она.
– И что? Возвращайся после.
– Я хочу, – признается она.
– Так в чем проблема? Если дело в семье…
– НЕТ! – прерывает меня она. – Дело не в них. Я бы никогда… я бы не позволила этому остановить меня. Мне больше нет дела до их мнения.
Ее лицо кажется мрачным, почти сердитым. Я не знаю, откуда взялась эта горечь. Возможно, она сожалеет о том, как раньше зависела от родителей.
Мне плевать. Я больше не корю девушку за это. Она была юна. Мы оба были юны.
– В чем же дело? – спрашиваю я.
Симона опускает взгляд в тарелку, разрывая тост на мелкие кусочки.
– Мне нужно поговорить с тобой кое о чем, – говорит она. – Сегодня вечером.
– Почему вечером? Почему не сейчас?
– Сначала мне нужно кое-что сделать.
Я не люблю загадки. Мне кажется, у нас с Симоной нет будущего, если мы не будем полностью честны друг с другом. Я не хочу, чтобы меня застали врасплох, как тогда.
– Пообещай мне кое-что, – говорю я.
– Что угодно.
– Пообещай, что не сбежишь снова.
Я не произношу это вслух, но если она снова исчезнет… Я просто приставлю к башке пушку и убью себя на хрен. Я не смогу пережить это снова.
Симона смотрит мне прямо в глаза. Ее лицо мрачное и печальное.
– Я не оставлю тебя, – говорит она.
Думаю, девушка говорит правду. Но произнесла она это как-то странно, словно говорила: «Я не оставлю тебя». Будто намекая, что это я могу бросить ее.
В этом нет смысла, но это и неважно. На этот раз я не собираюсь портить нашу беседу.
– Где ты хочешь встретиться вечером? – спрашиваю я.
– Приезжай к отелю, – говорит она. – К девяти часам, после того как Генри ляжет спать.
– Идеально. Я приеду.
Ничто не удержит меня. Не в этот раз.
Я вновь целую Симону, ощущая на ее губах вкус масла и кофе. Затем я провожаю девушку к выходу из отеля, чтобы она взяла такси. Думаю, Симоне не терпится вернуться к племяннику.
У меня же есть свои планы на день.
Для начала я должен встретиться с Кэлламом и Аидой на ланче. После этого – выяснить, что там за херня с этим снайпером. У меня есть пара людей, кто мог бы отследить наемного убийцу, – если на Яфью Соломона был сделан заказ, они могли что-то слышать об этом.
Я встречаюсь с сестрой в ресторане на Рэндольф-стрит, недалеко от мэрии, где у Кэла офис. Аида и сама проводит там половину времени, встречаясь с членами городского совета, бригадирами рабочих и бизнесменами, помогая Кэлу заключать сотни различных сделок, которые приносят пользу нашим семьям.
Кэл сыграл важную роль в получении разрешения на первую часть строительства в Саут-Шоре. Сегодня мы должны получить разрешение на второй этап, который планируем начать в следующем году после завершения строительства нашей нынешней многоэтажки.
Так что я еду в Саут-Шор, чтобы убедиться, что все идет по плану и ничто не сломалось в последний момент, а затем прямо перед полуднем отправляюсь в «Роуз Гриль».
Это большой оживленный ресторан с десятками накрытых белыми скатертями столов, сверкающей стеклянной посудой и корзинками со свежими булочками и взбитым медовым маслом. Это излюбленное место политиков, поскольку мэрия находится прямо через дорогу. Почти все посетители кафе держат на столе телефоны и пишут твиты, сообщения, или что там еще они делают, чтобы ни на секунду не убирать руку с пульса.
Когда я приезжаю, Кэл и Аида уже на месте. С тех пор как они поженились, пунктуальность моей сестренки выросла на десять тысяч процентов. Судя по всему, она уже умяла половину роллов. Аида и до беременности славилась своим аппетитом, так что не хотел бы я видеть их чеки из продуктовых в третьем триместре.
Мы сидим у большого панорамного окна в передней части ресторана. Солнце слепит мне глаза, и я пытаюсь приспустить жалюзи.
– Почему бы тебе не пересесть за другую часть стола? – предлагает Аида.
– Он не хочет сидеть спиной к дверям, – говорит Кэл, не отрывая взгляд от стопки разрешительных документов.
Мой зять знает о чем говорит. Гангстеров и солдат объединяет то, что они никогда не сидят спиной к дверному проему.
Жалюзи зафиксированы, и опустить их нельзя. Я снова сажусь и немного отодвигаю кресло.
– Воду с газом или без? – спрашивает официант.
– Без.
– Со льдом или без?
– Да насрать.
– Он хотел сказать «безо льда», спасибо, – говорит Аида официанту. Повернувшись ко мне, она добавляет: – Ты мудак.
– Не люблю пафосные местечки, – ворчу я. – Они все слишком усложняют.
– Оно не пафосное, – говорит Аида. – Оно обычное.
– Вот как? – приподнимаю я бровь. – Значит, теперь, когда ты Гриффин, салат за тридцать долларов – это для тебя обычно?
Аида кладет нож для масла и свирепо на меня смотрит.
– Во-первых, я все еще Галло, – сообщает она и добавляет, обращаясь к Кэлламу, – без обид.
– Какие обиды, – отвечает он, переворачивая следующую страницу документов.
– И, если ты хочешь вернуть свою бывшую, которая, наверное, ест на закуску суфле, покрытое сусальным золотом, потому что она гребаная всемирно известная супермодель, тебе лучше пригласить ее куда-то получше, чем в «Роуз Гриль».
Я чувствую, как вспыхиваю.
– Кто сказал, что я хочу ее вернуть?
Аида закатывает глаза.
– Я знаю, ты не такой дурак, чтобы дать ей вновь ускользнуть. Только не после девяти лет бесконечного нытья.
Официант приносит наши стаканы с водой. Он забыл и положил лед в каждый. Впрочем, не то чтобы мне было до этого дело.
– Могу я принять ваш заказ? – нервно спрашивает он.
– Бургер, прожарка медиум, – говорю я. – Пожалуйста.
– Мне тоже, – говорит Аида, передавая ему меню. – Спасибо.
– Сэндвич со стейком, – заказывает Кэл, не отрываясь от бумаг.
Когда официант уходит, я показываю на стаканы с водой.
– Видишь? Он тебя даже не слушал.
– В твоем, наверное, вода из унитаза, – сладко говорит Аида.
Кэллам читает последнюю страницу обращения.
– Что это? – спрашивает он.
– Дай гляну. – Я наклоняюсь, чтобы посмотреть поближе. Аида тоже. Но у нее плохо с координацией, поскольку ее пропорции изменились. Девушка задевает животом стол, и вода со льдом выплескивается Кэлламу на колени.
Кэл с криком вскакивает из-за стола, кубики льда разлетаются во все стороны от его промежности. В этот самый момент окно разлетается вдребезги, и на пол обрушивается водопад стекла. Что-то со свистом рассекает воздух прямо там, где миллисекунду назад была голова Кэла. Ваза с пионами разлетается у него над плечом. Град глиняных осколков осыпается мне на правую руку, а осколки оконного стекла ранят левую.