[60]. Предполагалось, что мы будем работать с ними, вытесняя боевиков из Мосула. Каждой группе предстояло зачистить определенный участок Старого города, а мы должны были создать пути эвакуации для мирных жителей.
Мы взяли повстанцев в кольцо и загнали их в угол у мечети ан-Нури. Они использовали нескольких гражданских лиц в качестве щитов. Поэтому снайперы должны были выстреливать их из толпы. Дюпон застрелил четверых из членов ИГИЛ[61]. Но он также ранил шестерых мирных жителей. А я знаю, насколько он аккуратен. Черта с два все шестеро стали случайными жертвами. Одной из них была беременная женщина, которая даже близко ни к кому не стояла.
Затем, когда гражданские начали разбегаться, мы попытались вывести их через ворота на западной стороне. Внезапно ворота просто взорвались. Рухнули, похоронив под собой дюжину человек, включая часть группы ОРЧС. Дюпон сказал, что там, должно быть, была граната или мина. Но она взорвалась ровно в тот момент, когда он выстрелил из-за ворот. Я думаю, Кристиан сам заложил бомбу, а потом, наверное, черт возьми, и взорвал ее этим выстрелом. Однако доказать это не удалось. Мы были по разные стороны лежки, и я не видел воочию, что он делал.
Однако было расследование, и за Дюпоном начали следить пристальнее. Какое-то время он был осторожен. Его напарником стал другой наблюдатель, еще один говнюк по фамилии Портер. Если Дюпон и продолжал творить херню, Портер его прикрывал. Они уходили на назначенное им место, а затем возвращались через несколько часов, и то, что они рассказывали, никогда не совпадало с тем, что мы видели своими глазами.
В конце концов случилось нападение на девушку…
– Какую девушку? – перебиваю я.
– Местную. Она работала у нас переводчицей. Мы нашли в заброшенном доме ее труп. Кто-то облил его бензином и поджег. Платье девушки было задрано до талии. Доказать, что это сделали Портер и Дюпон, не удалось, но это был последний гвоздь в крышку гроба. Они оба получили пинок под зад, едва избежав военного трибунала. Их демобилизовали и отправили обратно в Штаты. Мы все вздохнули с облегчением. Через несколько месяцев я уволился из армии и стал наемником.
Я киваю. Чего-то такого я и ожидал, читая его досье.
Я кратко посвящаю Рейлана в случившееся, рассказав о митинге, выстреле в ресторане и о том, что сказал мне Дюпон, когда позвонил с телефона Симоны. Пока я говорил, начался дождь – крупные капли разбиваются о ветровое стекло.
– Погоди, – произносит Рейлан, бросая на меня украдкой взгляд и приподняв бровь. – Ты говоришь о той девушке из прошлого?
В свое время я поведал Рейлану довольно краткую и сильно отредактированную версию того, что произошло между мной и Симоной. Но мой друг тот еще скользкий тип. Когда у него есть время, он способен по крупицам вытянуть из вас любую информацию, пользуясь своим южным шармом и непринужденной манерой общения. Думаю, со временем он составил довольно точное представление о случившемся.
Теперь Рейлан пытается скрыть улыбку и свою радость по поводу того, что мы с Симоной воссоединились. Как бы.
– То-то я думаю, что ты выглядишь чуть менее унылым, чем обычно, – говорит Рейлан. – Та, что ушла, снова вернулась…
– Вернулась, – хмуро говорю я. – А теперь она в руках этого гребаного психопата.
– Мы найдем ее, – серьезно говорит Рейлан. – Не волнуйся, Двойка.
Но я волнуюсь. Я охренеть как волнуюсь.
– Ты сказал, что он умен, – напоминаю я Рейлану.
– Ага, – признает тот. – Он чертовски умен.
– И где бы он ни назначил встречу, у него есть преимущество.
– Ну да. Но нас двое против одного.
Я думал об этом. О том, как обернуть численное превосходство в нашу пользу.
– Давай-ка посмотрим, что там у тебя в сумке, – говорю я.
Симона
Прежде чем я успеваю перепилить стяжку шурупом, Дюпон сворачивает на длинную гравийную дорогу, отчего я подпрыгиваю в кузове фургона, как зернышко в автомате для попкорна. Похоже, к тому времени, как мы остановимся, каждый дюйм моего тела будет покрыт синяками. Я крепко сжимаю шуруп во вспотевшем кулаке, не желая его терять.
В кузове нет окон, так что я ничего не вижу, но понимаю, что мы несколько часов ехали по прямому шоссе, а теперь свернули на какую-то неасфальтированную проселочную дорогу. Должно быть, мы посреди какой-то глухомани.
Наконец фургон останавливается, и Дюпон выходит. Я слышу хруст его шагов по гравию, когда он обходит автомобиль. Мужчина открывает заднюю дверь, хватает меня за лодыжку и вытаскивает наружу.
Он ставит меня босиком на гравий. Одна из моих босоножек слетела по дороге, и я скинула вторую, думая, что босиком будет лучше, чем на каблуках. Острые камни впиваются мне в ступни, от земли веет холодом. Вокруг все еще ночь, но небо начинает приобретать тот сероватый оттенок, который означает, что рассвет уже не за горами.
Дюпон равнодушно окидывает меня взглядом. У него странное лицо. Он совсем не урод – многие бы даже посчитали его красивым. Худое симметричное лицо, прямой нос, тонкие губы, голубые глаза. Но в них горит тот огонек, который напоминает мне о проповедниках, фанатиках и людях, которые начинают выдвигать теории заговора всякий раз, когда выпьют рюмочку-другую.
– Хочешь пить? – спрашивает он.
Голос мужчины под стать его лицу. Низкий, мягкий, почти приятный. Но в нем кипит странная энергия.
В голосе Данте, достаточно грубом, чтобы по моей коже пробегали мурашки, всегда звучит честность. Ты понимаешь, что он говорит искренне. С Дюпоном же все в точности до наоборот – я не верю ни единому его слову.
Как, например, это предложение воды. Я не хочу пить ничего из того, что он может мне дать, – там могут быть наркотики или яд. Но у меня пересохло во рту от слез, которые я выплакала в ванной прямо перед тем, как Дюпон схватил меня. У меня раскалывается голова, и мне действительно отчаянно нужно попить.
Дюпон понимает это без слов.
– Держи, – настаивает он. – Мне не нужно, чтобы ты тут отрубилась.
Мужчина открывает бутылку воды и протягивает мне. Сама того не замечая, я пячусь назад по неровной дорожке, не желая, чтобы он подходил ко мне так близко.
Дюпон ухмыляется, хватает меня за плечо и подносит бутылку к моим губам, наблюдая, как я делаю несколько нерешительных глотков. Часть воды вытекает и стекает по уголкам моего рта, по подбородку, капает на обнаженную грудь и на подол платья.
Дюпон просто наблюдает, не делая ни малейшего движения, чтобы помочь вытереть ее.
– Лучше? – спрашивает он.
Вода, хоть и чуть теплая от долгой поездки в фургоне, кажется напитком богов, однако я не собираюсь доставлять удовольствие Дюпону выражением облегчения или благодарности.
Мужчина поворачивается и закрывает двери фургона. Он загнал автомобиль в небольшое углубление между деревьями – тот стоит не на дороге, а в своего рода тайнике. Теперь Дюпон натягивает на фургон что-то похожее на большую рыболовную сеть, покрытую листьями и мхом. Он накидывает сверху пару веток, и теперь фургон легко проехать мимо, не заметив.
Пока Дюпон возится, я достаю шуруп и с остервенением допиливаю последний кусочек пластика, удерживающий стяжку. Наконец она рвется. В ту же секунду я срываюсь с места и мчусь вниз по дороге. Я бегу изо всех сил, не обращая внимания на то, что неровная поверхность грунта царапает мне ступни. Освободив руки, я разминаю их и бегу во весь опор, не позволяя себе обращать внимание на то, как затекло мое тело от долгой поездки в кузове.
Я хорошая бегунья и регулярно пробегаю восемь миль на беговой дорожке. Я быстрая и могу продержаться довольно долго.
А сейчас в моих венах бушует адреналин, и я, должно быть, бегу быстрее, чем когда-либо в жизни.
Я не могу терять драгоценные секунды на то, чтобы оглядываться, но кажется, что мне удается оторваться. Я не слышу ничего позади себя. Возможно, Дюпон пытается очистить фургон, чтобы развернуться и броситься в погоню. Как только я услышу рев мотора, я сверну в лес.
Именно об этом я думаю, когда мужчина врезается в меня.
Обхватив мои колени и сжав меня в крепкой хватке, он роняет меня на землю. Мы падаем вместе, мои руки прижаты по бокам, а ноги зажаты между его ногами.
Он опускает меня почти нежно, следя за тем, чтобы я не ударилась головой и не повредила кожу на лице.
Я не понимаю, как, черт возьми, ему удалось нагнать меня столь бесшумно – я даже не осознавала, что он приближается. Дюпон прыгнул на меня, как лев, и одолел мгновенно.
Я кричу и барахтаюсь, пытаясь вырваться из его захвата, но это невозможно. Он держит меня мертвой хваткой. Я начинаю всхлипывать, понимая, что именно так все и будет, когда Дюпон меня отпустит. Он быстрее и сильнее меня. Мужчина убьет меня так быстро, что я даже не успею его заметить.
Я чувствую его лосьон для бритья и легкий запах его пота. Это отвратительно. Мне отвратительна наша близость. Мне отвратительны его прикосновения.
А Дюпон, похоже, не возражает. Он лежит на земле, сжимая меня нежно и крепко, словно любовницу, до тех пор, пока я не перестаю брыкаться. Тогда он встает и подымает меня следом.
– Больше так не делай, – предупреждает Дюпон. – Или в следующий раз я буду не столь аккуратен.
Он тащит меня обратно к дороге и заставляет идти впереди. Мы долго и утомительно бредем, и кажется, что проходит целая вечность, прежде чем мы добираемся до места, где спрятан фургон. Но мы идем дальше, еще несколько миль по каменистой местности. Дорога превращается в тропинку. Тропинка становится крутой и извилистой.
Наконец мы подходим к какой-то хижине. Сложенная из бревен, покрытая плотной и ровной черепицей, притаившаяся в лесу, когда-то она, должно быть, была уютной. Перед входом небольшое крыльцо, рядом с дверью вырезано единственное окно. Во дворе стоит водяной насос.
Дюпон вталкивает меня внутрь.