Из кустов вышли двое и медленно подошли к убитому. Они оба были смуглыми и бородатыми, их одежда представляла собой лохмотья, зато короткие мечи на поясах и арбалеты за спинами были добротные.
— Смотри! — сказал на наречии басков один из убийц, переворачивая ногой труп. — Это что, монах? Мы застрелили монаха? Вечно ты спешишь!
— Какой еще монах?! — горячо возразил другой, срывая с пальца убитого перстень из белого металла и показывая его сообщнику. — Видишь: пчела! Это поганый катар. Их еще много бродит по Сабартезу. Нам с тобой за него любой инквизитор все грехи простит, — грабитель попробовал перстень на зуб и скривился: — Олово! — он зашвырнул перстень в кусты и, нагнувшись, быстро обшарил тело. — Ничего! — расстроено сказал он, разгибаясь.
— А я тебе говорил: спешишь! — укоризненно сказал первый. — Надо было сначала остановить, обшарить, а потом просто заколоть. Теперь вот стрелу из черепа не вытащишь — застряла. А стрела хорошая, каленая.
— Вытащу! — не согласился второй. Однако, попробовав, отступился.
— Может, что во рту прятал? — первый грабитель двинул носком рваного сапога по челюсти убитого и воскликнул:
— Смотри! У него нет языка!
— Значит, никому и не пожалуется! — хохотнул его сообщник, поправляя за спиной арбалет. — Пошли! Надо искать другое место, раз здесь не повезло.
— Может, оттащим его в кусты? — сказал первый, которому, как было видно, не хотелось идти, — и подождем следующего?
— Лучше на новом месте, — не согласился сообщник, — не повезло с одним, не повезет и с другим. Брось его!
Он повернулся и, посвистывая, зашагал по дороге. Сообщник, вздохнув, двинулся следом…
…Музыка, равнодушно генерируемая электронным синтезатором, негромко звучала в темноте, снова и снова воспроизводя одну и ту же фразу. Кузьма приподнялся на локтях. Мелодия из «Лебединого озера» повторилась. Странно было слышать в пустой квартире эти беспрерывно повторяющиеся звуки.
«Телефон! — наконец, сообразил Кузьма. — Мобильный!»
Он вскочил с постели и побежал на кухню, где, щелкнув включателем, схватил продолговатую серебристую коробочку.
— Алло?
— Кузьма? Это ты?
— Я… — сонно ответил он, еще не соображая, кому принадлежит этот голос.
— Это Григорович, — разъяснил голос и тут же укорил: — Полчаса дозвониться не могу. Квартирный телефон все занят и занят. Ты с кем это среди ночи разговариваешь?
— Ни с кем. Я спал… — удивился Кузьма и тут же вспомнил, что не отключил Интернет. Но Григоровичу говорить об этом не захотел. — Трубку, наверное, плохо положил, — соврал он, — бывает.
— Бывает, — согласился Григорович. — Теперь о деле. У меня плохая новость.
«Что-нибудь с Викой?» — холодея, подумал Кузьма и замер, словно так можно было отвести плохое…
— С Маргаритой беда, — нарушил установившееся молчание Григорович.
— С какой Маргаритой? — не понял Кузьма.
— Голуб.
— С Ритой? — удивился Кузьма. — А что случилось?
— Неизвестные ворвались к ней среди ночи в квартиру. Избили ее. Сильно… — Григорович сделал паузу. — Перевернули все вверх дном, искали что-то… Сейчас она в больнице. Надо, чтобы ты приехал.
— Сейчас? Среди ночи? — Кузьма глянул на часы — без пяти четыре. — Кто меня к ней пустит?
— Мы пустим! — в голосе Григоровича слышалось раздражение. — Кузьма, идет следствие. Ты сам знаешь, какое серьезное дело. Маргарита в состоянии давать показания, надо, чтобы и ты там был.
— Ладно, — нехотя согласился Кузьма. Эта история ему чем-то не нравилась. И не потому, что пострадала Рита, он чувствовал, что-то здесь не так.
— Машина у подъезда будет через десять минут. Собирайся и выходи. Все! — Григорович положил трубку.
Оделся Кузьма быстро. Мгновение подумав, взял с собой, кроме бумажника, и паспорт — мог пригодиться в официальном учреждении. Вспомнив о не выключенном компьютере, забежал в спальню. Когда экран монитора снова зажегся перед ним, он хотел щелкнуть кнопкой мыши по клавише в левом нижнем углу, но в последний миг передумал. Взял из коробочки на полке маленький квадратный листок и аккуратно списал на него адрес, приведенный в сообщении. Листок сунул в карман. Затем стер сообщение, и, заглянув в папку, сохранялись файлы, вычистил и ее. И только потом выключил компьютер.
— Следствие, допросы, обыски, — проворчал он, отключая сеть. — Еще и сюда явитесь, будете лазить по файлам. Не для вас прислано…
Когда он спустился вниз, машина уже стояла у подъезда. Большая, черная, с тонированными темными стеклами.
«Ничего себе Служба раскатывает!» — подумал Кузьма.
Задняя дверь автомобиля распахнулась, он нырнул внутрь и не успел еще закрыть за собой дверь, как машина плавно тронулась с места. Кузьма осмотрелся. За рулем сидел плечистый, коротко стриженый детина. В зеркале Кузьма увидел его лицо: тупое, круглое, с пустыми глазами.
Рядом с Кузьмой на заднем сиденье расселся грузный, обритый наголо мужик средних лет в костюме и белой рубашке без воротничка, застегнутой под горло на все пуговки. На переднем сиденье возле водителя никого не было.
— А где Григорович? — удивился Кузьма.
Грузный мужик лениво повернулся к нему и вдруг, неожиданно ловко, без размаха, ударил его под ложечку. У Кузьмы перехватило дыхание, от резкой боли он согнулся пополам, а бритый спокойно взял его сначала за одну бессильную руку, затем за вторую, поднял их вверх и в одно мгновение защелкнул на запястьях наручники. При этом их цепочка оказалась между стоек подголовника незанятого переднего сиденья.
Проделав это, бритый спокойно откинулся на спинку и достал из кармана тонкую сигару и щелкнул блестящей зажигалкой…
11
Накануне Рита уснула поздно.
День выдался не просто суматошный — сумасшедший. Когда днем ранее она сдала свою статью в секретариат, ее вызвал Паша Громов и стал дотошно, уточняя мельчайшие подробности, расспрашивать о поездке за кладом. Даже фотографии, в том числе и те, на которых было запечатлено лицо Кузьмы и поэтому не пошедшие в печать, его не успокоили. Поначалу Рита даже обиделась, но потом поняла: Паша просто не может поверить, что другой журналист, к тому же сыгравший в этом деле ключевую роль, так легко подарил сенсацию коллеге. Пришлось признаться, не вдаваясь в подробности, что Кузьма ночевал у нее. Паша выразительно хмыкнул, и Рита неожиданно для себя почувствовала, что краснеет. Поэтому она сбивчиво и торопливо начала пересказывать свой разговор с Кузьмой, когда они, найдя клад, ехали в машине. Но это было уже лишним, и Паша прервал ее.
— Не хочет писать, его дело, — подвел он итог, — но ты, девочка, — молодец! Ты даже не представляешь, какой материал попал тебе в руки! Возможно, это самая крупная сенсация в стране за последний год. Поймешь завтра… А этот твой Кузьма — редкая умница. Мне его статьи и раньше нравились, хотел даже к нам позвать, но понял: не пойдет. Сейчас бы тоже позвал: умный зам мне нужен. Он, конечно, вряд ли согласится, но ты, когда снова его увидишь, спроси…
Рита немного обиделась: мысленно она уже давно примеривалась к креслу зама и была уверена, что повышение заслужила. Все-таки первое перо редакции! Но вскоре она забыла обиду. Во-первых, грела редкая в устах Паши похвала. Во-вторых, ей доставило удовольствие, когда редактор обыденно, как будто речь шла о давно существующем факте, сказал о Кузьме «твой» и то, что она несомненно увидит его снова.
В правоте пашиного предсказания она убедилась назавтра, когда зашла в свой кабинет и сняла трубку зазвонившего телефона. К концу дня ей стало казаться, что она так ни разу не опускала ее. Особенно доставали коллеги. Они уже не пытались, как в предыдущий раз, робко выведать источник информации, а нагло требовали подробностей и комментариев. Обещая, правда, обязательно в своих материалах сослаться на нее. Судя по всему, главные редактора накрутили им не только хвосты… Посоветовавшись с Пашей, Рита отвечала всем.
— Пусть даже только один из трех сошлется на источник, — сказал по этому поводу Паша, — все равно завтра миллионы будут знать о тебе и «Оппозиционной». Рассказывай! Все равно дело можно сдавать в архив.
По совету Паши Рита особенно любезно общалась с корреспондентами иностранных информационных агентств; к обеду они отметились у нее практически все. После обеда к ней приехала телегруппа… К вечеру Рита полностью осознала справедливость слов: «слава — тяжкое бремя». На что и пожаловалась Паше, когда он заглянул к ней в кабинет.
— Терпи! — весело сказал он, дружески обнимая ее за плечи. — Придет время, и об этом дне будешь вспоминать с восторгом, детям своим рассказывать. Слава для журналиста иногда тяжела, но без нее, поверь, еще хуже.
Рита рассказала Паше и о звонке главного инкассатора, пообещавшего вознаграждение за находку. К ее удивлению, редактор нахмурился.
— Фуфел! — сказал он резко. — Да чтобы из банка сами позвонили! Они нас сейчас поносят последними словами: такую работу им бросили! Эти деньги давно списаны. И вдруг появились вновь. Им сейчас не только все пересчитать и оприходовать, но и пересмотреть каждую купюру, определить ее пригодность, потом искать иностранный банк, где с них за обмен возьмут меньший процент… А ты еще вознаграждение от них хочешь?! Годами судиться будешь! Развели тебя, девочка. Это кто-то из конкурентов, и очень умный. Выход на твоего Кузьму у них теперь есть, возьмут интервью — и материал получится классный, и публикация, считай, свежая. Звони ему! Если действительно не хочет светиться у нас, то пусть хотя бы пообещает молчать…
Рита бросилась звонить, но рабочий телефон Кузьмы не отвечал: видимо, он уже ушел. Домашнего номера она не знала, но Паша, хмыкнув в очередной раз, ушел к себе и через пару минут сообщил ей и телефон, и адрес.
Дома Рита, наскоро перекусив, села у аппарата. Она была рада этому заданию: теперь у нее был официальный повод поговорить с Кузьмой. После того, как он на следующий день после их памятного прощания сам позвонил ей и пересказал подробности задержания убийц Ломтева, она хотела с ним встретиться, но одернула себя: Кузьма по телефону говорил сухо, был скуп даже на факты. Она сама вытянула у него подробности стрельбы в офисе; он, видимо, еще под влиянием происшедшего, сказал взволнованно: «Не поверишь, но я даже тепло пули почувствовал, когда она пролетела у лба…