райся!
— Где ты там застряла? — Гидеон уже исчез за следующим поворотом.
Я сглотнула и собрала все свое мужество, чтобы пробежать мимо крысы. Они же не были похожи на собак, чтобы погнаться и укусить за икру, правда? На всякий случай, я слепила животное фонариком, пока почти не добежала до угла, где меня ждал Гидеон. Там я перевела луч вперед и еще раз взвизгнула. В конце коридора я увидела силуэт мужчины.
— Там кто-то есть, — зашипела я.
— Черт! — Молниеносно Гидеон схватил меня и утащил в тень. Но было уже поздно. Даже если бы я не взвизгнула, луч фонарика все равно выдал бы нас.
— Мне кажется, он меня увидел, — прошептала я.
— Да, увидел, — сказал Гидеон хмуро. — Вообще-то это я. Идиот! Иди! Будь приветлива со мной.
С этими словами он подтолкнул меня, так что я снова оказалась в коридоре.
— Какого черта… — прошептала я, когда оказалась в луче чьего-то фонарика.
— Гвендолин? — услышала я голос Гидеона, звучащий недоверчиво. Но на этот раз он слышался впереди.
Мне понадобилось еще полсекунды, но потом я сообразила, что мы встретили прежнее «Я» Гидеона, которое как раз собиралось передать письмо Великому мастеру. Я направила на него свет своего фонарика. Боже, это действительно был он! Он остановился в паре метров от меня и выглядел совершенно ошеломленным. Две секунды мы светили друг другу в глаза, а потом он спросил:
— Как ты сюда попала?
Я не могла иначе, я должна была ему улыбнуться.
— Э-э-э… не очень просто объяснить, — сказала я, хотя больше всего мне хотелось сказать «Эй, ты совершенно не изменился!». Другой Гидеон, за выступом стены, размахивал руками.
— Объясни мне! — потребовало раннее «Я», приближаясь ко мне.
Опять другой Гидеон яростно махал руками. Я не понимала, что он хочет сказать.
— Минутку. — Я вежливо улыбнулась раннему «Я». — Мне нужно кое-что выяснить. Я сейчас вернусь.
Но, очевидно, ни более поздний, ни ранний Гидеон не собирались ничего выяснять. Пока прежний спешил за мной, чтобы схватить за руку, более поздний не стал ждать, пока тот сумеет заглянуть за угол, а прыгнул вперед и изо всей силы треснул свое «альтер эго» фонариком по лбу. Прежний Гидеон упал на землю, как мешок с картошкой.
— Ты сделал ему больно! — Я стала рядом на колени и с ужасом смотрела на кровоточащую рану.
— Он останется жить, — сказал другой Гидеон хладнокровно. — Идем, нам нужно дальше! Письмо уже передано, этот, — он пихнул сам себя легонько ногой, — шел уже назад, когда встретил тебя.
Я не слушала его, а нежно гладила по голове его лежащее без памяти «Я».
— Ты сам себе дал по голове! Может быть, ты вспомнишь, как ты на меня из-за этого был зол?
Гидеон слабо ухмыльнулся.
— Помню. И мне очень жаль. Но кто может себе представить что-то в этом духе? Идем уже! Прежде, чем этот дуралей очнется. Он уже давно передал письмо. — И выдал парочку французских слов, в которых я подозревала сочные ругательства, потому что в них, как раньше у его брата, пару раз мелькнуло Merde.
— Ну-ну-ну, молодой человек, — сказал голос где-то рядом с нами. — Только потому, что мы находимся вблизи канализации, не дает повод обращаться к фекальной речи.
Гидеон резко развернулся, но не предпринял попытку вырубить незнакомца. Может, потому что его голос звучал так добродушно и весело. Я подняла фонарик и посветила мужчине среднего возраста в лицо, а потом опустила конус света вниз — на тот случай, если бы он целился в нас из пистолета. Но он не целился.
— Меня зовут доктор Харрисон, — сказал он с легким поклоном, при этом его взгляд недоуменно перешел несколько раз с лица стоящего Гидеона на лицо лежащего. — И я как раз принял ваше письмо от дежурного адепта Цербер-стражи. — Он вытащил конверт из своего жакета, на нем красовалась большая красная печать. — Леди Тилни заверила меня, что он ни в коем случае не должен попасть в руки Великого мастера или других членов Внутреннего круга. Не считая меня.
Гидеон вздохнул и потер лоб тыльной стороной ладони.
— Мы хотели помешать передаче, но потеряли кучу времени в этих коридорах… а потом я, идиот, умудрился встретить самого себя. — Он взял письмо и спрятал в карман. — Спасибо.
— Де Вилльер, который признаёт свою ошибку? — Доктор Харрисон тихо засмеялся. — Что-то новенькое. Но, к счастью, леди Тилни взялась за дело, а я еще ни разу не видел, чтобы ее планы не удавались. Противоречить ей, кстати, тоже совершенно бесполезно. — Он показал на лежащего на земле Гидеона. — Ему нужна помощь?
— Было бы неплохо дезинфицировать рану и, может, положить что-нибудь мягкое под го… — сказала я, но Гидеон перебил:
— Ерунда! С ним все в порядке. — Он не обратил внимание на мои протесты и поднял меня на ноги. — Нам нужно возвращаться. Передавайте от нас привет леди Тилни, доктор Харрисон. И мою глубокую благодарность.
— Было приятно познакомиться, — сказал доктор Харрисон.
Он уже хотел повернуться, чтобы уйти, но мне пришло кое-что в голову.
— Ах, доктор Харрисон, — сказала я. — Не могли бы вы передать леди Тилни, что она не должна испугаться, когда я в будущем приду ее навестить при элапсации?
Доктор Харрисон кивнул.
— С удовольствием. — Он помахал нам. — Удачи! — И поспешил скрыться.
Я еще произносила «До свидания», когда Гидеон потащил меня в другую сторону. Его лежащее без сознания «Я» осталось лежать в одиночестве на земле.
— Сейчас наверняка набегут крысы, — пробормотала я, охваченная сочувствием. — Их привлечет кровь.
— Ты путаешь их с акулами, — сказал Гидеон. Но вдруг резко остановился, повернулся ко мне и обнял. — Прости меня, — пробормотал он, зарывшись лицом в мои волосы. — Я был просто идиотом! Если какая-нибудь крыса покусает меня, так мне и надо!
Я тут же забыла о том, что нас окружает (и все остальное тоже), обвила руками его шею и начала целовать его, сначала туда, куда попадала — в шею, ухо, висок, — а потом в губы. Он прижал меня к себе сильнее, чтобы через три секунды отстранить.
— На это действительно нет времени, Гвендолин, — сказал он, сердясь, и потянул меня за руку дальше.
Я вздохнула. Несколько раз. И очень глубоко. Но Гидеон молчал. Через два коридора, когда он остановился и достал карту, я не выдержала и спросила:
— Это потому, что я так смешно целуюсь, да?
— Что? — Гидеон недоуменно смотрел на меня поверх карты.
— Это просто катастрофа, как я целуюсь, правда? — Я старалась не дать прорваться истеричному тону в своем голосе, но мне это не совсем удалось. — Я до сих пор… я имею в виду, чтобы это уметь, нужно время и опыт. Из фильмов не всё можно узнать, понимаешь? И мне обидно, когда ты меня отталкиваешь.
Гидеон опустил карту и свет от его фонарика опустился на землю.
— Гвенни, послушай…
— Да, я знаю, мы очень спешим, — перебила я его. — Но я должна выговориться. Всё было бы лучше, чем оттолкнуть или… вызвать такси. Я очень хорошо умею принимать критику. Во всяком случае, если ее правильно красиво формулируют.
— Иногда ты действительно… — Гидеон покачал головой, потом набрал воздуха и серьезно сказал: — Когда ты, Гвендолин Шеферд, меня целуешь, то у меня возникает чувство, что земля исчезла под ногами. Я не имею понятия, как ты это делаешь и где ты этому научилась. Если из какого-то фильма, то мы обязательно должны посмотреть его вместе. — Он на мгновение замолчал. — Что я хочу на самом деле сказать: когда ты меня целуешь, я не хочу ничего другого, как прикасаться к тебе и чувствовать, как смешиваются наши дыхания. Черт возьми, я так ужасно влюблен в тебя, что у меня такое чувство, как будто внутри меня разлили канистру с бензином и подожгли! Но в настоящий момент мы не можем… мы должны сохранять ясность ума. Хотя бы один из нас. — Брошенный на меня взгляд развеял последние сомнения. — Гвенни, все происходящее очень пугает меня. Без тебя моя жизнь потеряет смысл, без тебя… я захочу умереть на месте, если с тобой что-нибудь случится.
Я хотела улыбнуться ему, но у меня в горле возник огромный комок.
— Гидеон, я… — начала я, но он не дал мне продолжить.
— Я не хочу, чтобы… ты не должна чувствовать то же самое, Гвенни. Потому что граф может использовать наши чувства против нас. И сделает это.
— Но для этого уже слишком поздно, — прошептала я. — Я люблю тебя. И без тебя не захочу жить.
Гидеон выглядел так, как будто в следующий миг расплачется. Он схватил меня за руку и чуть не раздавил ее.
— Тогда нам остается лишь надеяться, что граф никогда, никогда, никогда об этом не узнает.
— И что нам в голову придет гениальный план, — сказала я. — А сейчас, будь добр, не копайся здесь. У нас мало времени!
— Четверть часа и ни минуты больше, — сказал Гидеон.
Он присел перед хронографом, стоящим на пледе для пикника, который мы расстелили на лужайке посредине Гайд-Парка, недалеко от галереи «Серпентайн», так, чтобы видны были озеро и мост. Хотя день обещал быть таким же чудесным весенним днем, как вчерашний, было еще очень холодно, а трава была мокрой от росы. Бегуны трусцой и хозяева собак шли мимо нас и некоторые с любопытством поглядывали в сторону нашего небольшого отряда.
— Но четверть часа слишком мало! — сказала я, пристегивая каркас со смешными накладками по бокам, который должен был удерживать мое платье, чтобы оно не волочилось по земле. Этот предмет был причиной того, что я сегодня утром вместо рюкзака должна была взять огромную сумку. — А если он опоздает? — Или вообще не придет. В глубине души я боялась этого больше всего. — В восемнадцатом веке наверняка не было точных часов.
— Тогда ему не повезло, — прорычал Гидеон. — Это вообще безумная идея. Именно сегодня!
— Тут он, в виде исключения, прав, — сказал Ксемериус лениво. Он запрыгнул в сумку, положил голову на лапы и от всей души зевнул. — Разбудите меня, когда вернетесь. Сегодня утром я совершенно определенно встал слишком рано. — Через минуту из сумки послышался храп.