— Я же не нарочно, — сказал он. — Просто невозможно было оторваться от её книги.
В мыслях я уже строила планы на ближайшую ночь.
— Бабушка Мэдди, а кто, собственно, жил здесь в 1993 году?
Моя бабушка задумчиво наморщила лоб.
— В 1993-м? Дай-ка подумать. Маргарет Тэтчер была ещё тогда премьер-министром? Тогда… ах, как же там её звали…
— Уф-ф-ф, ну и каша же в голове у этой старушонки, — сказал Химериус. — Спроси лучше меня! В 1993-м на экраны вышел «День сурка», и я посмотрел его четырнадцать раз подряд, кроме того, всплыл роман принца Чарльза с Камиллой Паркер-Боулз, а премьер-министра звали…
— Мне вообще-то всё равно, — перебила его я. — Просто хотелось знать, насколько безопасно прыгать отсюда в 1993-й год. — Я уже начала подозревать, что Шарлотта тем временем раздобыла чёрное кимоно и теперь собирается день и ночь неусыпно следить за коридором. — Жил тут кто-нибудь или нет, бабушка Мэдди?
— Лланвайрпуллгвингиллгогерыхверндробуллллантысилйогогогох! — выкрикнула бабушка Мэдди, Химериус, я и Ник растерянно уставились на неё.
— Вот теперь-то она совсем свихнулась, — сказал Химериус. — Я уже днём почуял неладное, когда старушенция читала книгу и начинала вдруг смеяться в совсем неподходящих местах.
— Ланвайрпуллгвингиллгогерыхверндробуллллантысилйогогогох, — повторила бабушка Мэдди, лицо её озарилось довольной улыбкой, и она положила в рот лимонный леденец. — Так назывался городок в Уэльсе, из которого приехала наша экономка. И после этого кто-то смеет ещё утверждать, будто у меня никудышная память.
— Бабушка Мэдди, я только хотела узнать, жил ли…
— Да-да-да. Экономку звали Гладиола Лэнгдон, и в начале девяностых она жила в комнате твоей мамы, — перебила меня бабушка Мэдди. — Кажется, ты удивлена? Вопреки расхожему мнению, твоя бабушка отлично соображает, у неё прекрасный, острейший ум! В остальных комнатах на этом этаже изредка останавливались гости, но большую часть времени эти помещения пустовали. А Гладиола была туговата на ухо. Так что можешь без колебаний залезать в свою машину времени и мчаться обратно в 1993-й год, — она захихикала. — Ох уж эта Гладиола Лэнгдон, никогда нам, наверное, не забыть её фирменный яблочный пирог. Она не считала нужным чистить яблоки и клала в пирог даже огрызки, настоящая была праведница.
Из-за моего выдуманного гриппа маму явно мучили угрызения совести. После обеда ей позвонил Фальк де Виллер собственной персоной, он передал ей предписания доктора Уайта: мне следовало оставаться в постели и пить много горячего чая. Мама очень переживала, что не прислушалась к моим жалобам сегодня утром. Она своими руками выжала мне сок из трёх лимонов. Затем полчаса сидела у моей постели, чтобы удостовериться, что я выпила всё до последней капли. Кажется, я немного перестаралась, стуча зубами якобы от озноба, и мама принесла мне ещё два одеяла, подоткнула мне их со всех сторон, а в ногах положила тёплую грелку.
— Из меня получается такая плохая мать, — сказала она, гладя меня по голове. — Именно сейчас, когда тебе так сложно, я не в состоянии по-настоящему помочь.
Да, тут она была полностью права. Мне действительно было сложно. В основном из-за страшной жары, я потела как в настоящей бане, а на моём животе можно было, наверное, поджарить яичницу.
На несколько секунд я уступила и прониклась невероятной жалостью к самой себе.
— Ты замечательная мама, — всё же ответила я.
Вид у мамы стал ещё более озабоченным, насколько это вообще было возможно.
— Я очень надеюсь, что они не заставят тебя совершать никаких опасных поступков, эти сумасшедшие престарелые любители секретов.
Я быстро сделала четыре глотка горячего лимонного напитка. Меня как всегда терзали сомнения — может, стоит посвятить маму во все тайны? Не так-то приятно было постоянно врать ей и утаивать от неё по-настоящему важные вещи. Но мне не хотелось бы волновать её слишком сильно, и уж точно настолько, чтобы она вступила из-за меня в схватку с хранителями. К тому же, не думаю, что ей понравилось бы, если она узнает, что украденный хронограф я прячу дома, да ещё и без присмотра прыгаю с его помощью в прошлое.
— Фальк заверил меня, что ты просто сидишь в каком-то там подвале и делаешь домашнее задание, — сказала она. — И беспокоиться мне нужно лишь о том, что ты слишком редко бываешь на воздухе.
Я всё ещё колебалась, но уже через секунду криво улыбнулась маме и сказала:
— Тут он совершенно прав. Там темно и ужасно скучно.
— Вот и хорошо. Не хотелось бы мне, чтобы ты пережила такие же приключения, как тогда Люси.
— Мам, а что именно тогда произошло? — далеко не впервые за эти две недели я задавала этот вопрос, и ещё ни разу мне не удалось получить на него подробный ответ.
— Ты ведь и сама знаешь, — мама снова погладила меня по голове. — Ох, бедный мой мышонок! Такая высокая температура, ты просто горишь.
Я аккуратно убрала её руку. Да уж, горю, что верно, то верно. Но только температура тут ни при чём.
— Мамочка, я и правда очень хочу знать, что тогда произошло, — сказала я.
Она замешкалась, а потом снова пересказала мне то, что я давно уже знала: Люси и Пол считали, что Круг Двенадцати не должен замкнуться, а вот хранители их взглядов не разделяли, поэтому Люси и Пол украли хронограф и скрылись вместе с ним.
— Уйти от хранителей практически невозможно, у них наверняка есть свои люди и в Скотланд Ярде, и в Секретной службе США, поэтому Люси и Полу ничего другого не оставалось, кроме как прыгнуть вместе с хронографом в прошлое, — продолжила я вместо мамы, и незаметно растолкала ногами одеяла, чтобы хоть немножко остыть. — Ты только не знаешь, в каком именно году они скрываются.
— Именно так. Поверь, им было очень непросто решиться на это — покинуть всех и всё здесь, — казалось, мама вот-вот расплачется.
— Но почему они считали, что Круг Двенадцати не должен быть завершён? — о Боже, как же мне было жарко! И зачем я только наговорила маме, что меня знобит и лихорадит?
Мама смотрела куда-то в пустоту мимо меня.
— Мне известно лишь то, что они не верили в благие намерения графа Сен-Жермена и считали, будто в основе тайны хранителей — ложь. Сейчас я и сама жалею, что не хотела тогда узнать больше… но, мне кажется, Люси поступила правильно, что не рассказала мне слишком много. Она не хотела подвергать опасности ещё и меня.
— Хранители считают, что тайна Круга Двенадцати является чем-то вроде панацеи от всех болезней. Лекарство, которое поможет всем больным мира, — сказала я, и по маминому выражению лица поняла, что эта информация не была для неё новостью. — Зачем Люси и Полу пытаться помешать изобретению такого чудо-лекарства? Почему они были против?
— Потому что… им показалось, что цена слишком высока, — мама перешла на шёпот. Слеза сорвалась из уголка её глаза и покатилась по щеке. Она торопливо отёрла её тыльной стороной ладони и встала.
— Попробуй немного поспать, солнышко моё, — нормальным голосом сказала она. — Я уверена, ты скоро согреешься. Пока что лучшим лекарством всё ещё считается сон.
— Спокойной ночи, мамочка, — при других обстоятельствах я бы обязательно попыталась выудить у неё ещё хоть что-нибудь, но сейчас я еле дождалась того момента, когда дверь за мамой закрылась. Одним рывком я скинула с себя одеяла и распахнула окно, да так быстро, что две голубки (а, может, это были голубки-привидения?) испуганно вспорхнули с карниза. Когда Химериус вернулся со своего контрольного облёта дома, я уже успела поменять насквозь промокшую от пота пижаму на новую, сухую.
— Все уже разбрелись по кроватям, даже Шарлотта. Но она не спит, а пялится в потолок и делает упражнения для растяжки икроножных мышц, — отрапортовал Химериус. — А ты выглядишь будто какая-нибудь недоваренная сосиска.
— Я и чувствую себя точно также, — вздохнув, я закрыла на засов дверь в комнату.
Никто, а уж особенно Шарлотта, ни в коем случае не должен зайти сейчас сюда.
Я открыла шкаф и глубоко вздохнула.
Пробираться на животе сквозь дырку было очень непросто, пришлось порядком попотеть и надышаться пыли, пока я добралась, наконец, до крокодила, внутри которого, заботливо присыпанный древесной стружкой, был спрятан хронограф. Моя только что надетая пижама сразу же приобрела на боках грязноватый оттенок, по сторонам на ней болталась паутина. Ужасная гадость.
— Тут у тебя… э-э-э… кой-какой пустячок, — сказал Химериус, когда я также на четвереньках, но с хронографом подмышкой, вылезла, наконец, из шкафа.
Он указал мне на грудь. Пустячок оказался огромным пауком, размером с ладонь моей Кэролайн (то есть, примерно). И лишь нечеловеческим усилием воли мне удалось удержаться и не заорать, да так сильно, что проснулись бы не только обитатели дома, а, наверное, и всего района.
Паук, которого я с себя стряхнула, поспешил найти более-менее уютное убежище и заполз на мою кровать, прямо под одеяло (ну не ужас ли, и как только они так быстро бегают своими восемью ножками?).
— Фу-фу, — повторяла я ещё минуту, а то и больше. Меня всё ещё трясло от отвращения, когда я присела настраивать хронограф.
— Да ладно тебе, попустись, — сказал Химериус. — Есть пауки, которые вообще раз в двадцать больше.
— Это где ж такие? На планете Ромул, что ли? Ну, это я бы ещё поняла.
Я поставила хронограф на сундук и, опустившись на колени, просунула палец в отверстие под рубином.
— Увидимся через полтора часа. А тебе тем временем задание — глаз не сводить с этого тарантула.
Я прощально помахала Химериусу фонариком Ника и глубоко вздохнула.
Он трагическим жестом приложил лапку к груди:
— Уходишь ты? Ещё не рассвело…
— Ах, Джульетта, заткнись, пожалуйста, — сказала я и крепко вдавила палец в иглу.
Когда я решилась снова вздохнуть, во рту у меня почему-то оказался кусок байковой ткани. Я поспешно выплюнула эту тряпку и включила фонарик. Прямо перед моим лицом висел купальный халат, именно его я и попробовала на вкус. Шкаф вообще был доверху забит одеждой, она висела в два ряда, и мне понадобилось некоторое время, пока я сумела хотя бы выпрямиться в куче всего этого тряпья.