Когда карета остановилась, Максимов поднял сиденье, готовый в любой момент прыгнуть в свой коробок, как дрессированный заяц в цилиндр иллюзиониста. Однако Йонуцу не пришло в голову открыть дверцу (да и зачем бы он стал это делать?). Повозка мягко колыхнулась – это горбун спрыгнул с козел. Затем послышалось поскрипывание снега под ногами, и все стихло. Максимов беззвучно опустил сиденье, выглянул в окно и испытал еще одно разочарование. Они приехали в ту самую деревушку, где минувшей осенью встретились с графом Ингерасом. А Максимов рассчитывал, что мудреные заказы Аниты заставят Йонуца отправиться в город…
Что ж, полагалось довольствоваться тем, что есть. Он, не теряя времени, вышел из кареты и бегло огляделся. Рядом находилась низенькая постройка с вывеской, говорившей о том, что здесь располагается мелочная лавка. Максимов хмыкнул. Если Йонуц полагает, что в этом убогом магазинчике можно купить настоящие французские духи и бельгийскую пудру, то он сильно заблуждается.
Йонуца, кстати, видно не было – очевидно, он вошел в лавку и толковал с продавцом. Максимов прикинул: разговор займет не более четверти часа. Других лавок в деревне нет, то есть велика вероятность, что горбун, выйдя отсюда, сразу уедет. Домой или в другой населенный пункт – большой вопрос. Так или иначе, нельзя исключать, что иной возможности передать письмо для Дюгамеля не представится. Отсюда вывод: зевать некогда, времени в обрез.
Улица была пустынна – захолустная деревенька и так не отличалась многолюдьем, а тут еще метельная погода загнала людей в дома. Всюду топились печи, над крышами ветер трепал охвостья дыма, пахло жженым деревом. Максимов увидел возле ближайшего двора запорошенную поленницу, а подле нее – тяжелый колун. В голову пришла блестящая идея. Подхватив колун, он подошел к карете сзади и с силой саданул по колесной оси. Раз, другой… Третьего удара не понадобилось – ось треснула, и карета просела. За воем метели никто ничего не услышал, даже лошади стояли смирно, лишь чуть прядали ушами.
Теперь Йонуц застрянет в деревне не на один час. Пока найдет мастера, пока тот починит ось… За это время можно успеть сделать все дела.
Вернув колун на место и подняв ворот, чтобы крупные хлопья снега не залепляли уши, Максимов пошел по улочке к знакомому трактиру.
Жуликоватый румын (так с недавних пор стали гордо именовать себя и валахи, и молдаване, и прочие жители дунайских княжеств) изумился, увидев перед собой русского, который съехал от него с полумертвой женой в конце прошлого года. Еще большее изумление вызвало у него известие о том, что и жена выжила, и обитает супружеская пара не так далеко отсюда – в замке графа Ингераса.
– А что ты варежку раззявил? – спросил Максимов. – Ты же видел, как мы уезжали с графом. Он пригласил нас в гости.
– Гашпадин ражве не жнай, что гошти графа Рэу никогда не приехай обратно? – выпалил румын и умолк, испугавшись, не сболтнул ли лишнего.
– Как это «не приехай обратно»? Они что, все остаются в замке?
– Мой не жнай… Гашпадин не должен больше шпрашивай…
Максимов вынул из кармана револьвер, приставил дуло ко лбу трактирщика и положил палец на спусковой крючок.
– А ну-ка, милейший, давай поподробнее! И смотри у меня, я шутить не люблю.
Это подействовало, румын разговорился. Он рассказал, что замок в глубине леса был возведен много веков назад по заказу тогдашних господарей Валахии. То были люди из знаменитого рода Дракулешти, которые, в особенности Влад Цепеш, как гласят легенды, не гнушались отведать человеческой крови. Надо ли говорить, что местные обыватели обходили замок за десятки верст, а лес, в коем он стоял, приобрел дурную славу. Постепенно все селения вокруг опустели, и лес разросся.
Шли годы, менялись правители. Род Дракулешти уже два столетия как сошел с политической арены, его представители рассеялись по свету. Сооружение, получившее в народе название «замок Кровавого Влада», долгое время стояло заброшенным. Но в позапрошлом году откуда-то прибыл человек, назвавшийся графом Ингерасом. Он объявил себя потомком древнего рода и законным владельцем замка. Ему никто не перечил – по словам трактирщика, не нашлось еще такого дурня, который посягнул бы на проклятый замок. Граф поселился там, кое-что обновил и с тех пор живет, изредка выезжая за пределы своих владений.
Уж лучше бы не выезжал! За ним тянется шлейф самых диких сплетен. Будто собрал он у себя под крышей чудищ непотребных и чинит с ними деяния богомерзкие. Будто сотворяет в своем вертепе обряды колдовские и чает призвать на землю приспешников диавольских, дабы все племя людское обречь на вечные муки…
– Постой, постой! – прервал Максимов разошедшегося румына. – А на деле что-нибудь дурное за графом замечали?
– Э! – Трактирщик с укоризной поцокал языком. – Жря гашпадин не верит… Прошлым летом Мирча ш Николой в леш ходити дров набрать. Жаплутали мало, к болоту вышли. А там иж торфа рука торчит. Лето палкое было, шушь, болото вышохло. Копнули, а там – мурин…
– Кто это – мурин?
– Арап по-вашему. Шерный-шерный, как шмола! И голый шовшем! А крови в нем – ни капли! Граф Рэу выпил…
– Погоди, – вторично остановил собеседника Максимов. – Что ты имеешь в виду?
– Вешь шухой, ни кровинки… Штригой выпил. Вырколак.
– Вурдалак?
– Так! Вурдалак… Теперь гашпадин верит?
– А откуда ты знаешь, что это граф виноват?
– Кто ж еще? Других штригоев у наш нет. Шо времен Цепеша не шлыхать было. А как граф объявишься, так и началошь…
– И что же сделали эти твои Мирча с Николой? В полицию донесли?
– Шпугалишь. Полиция – где она? До нее далеко, а граф – он тут, ближко. Ешли прожнает, худо будет. Вшю деревню вышошет, никого не пожалеет…
Больше ничего от румына добиться не удалось. Конкретных фактов, подтверждающих преступления Ингераса, не было, все сводилось к домыслам и пересудам. Даже относительно мертвого арапа возникали серьезные сомнения. Откуда в трансильванских болотах взяться чернокожему? Максимов считал, что двое мужиков перебрали сливянки и история с обескровленным трупом им попросту померещилась.
Часы в трактире пробили три. Максимов решил, что пора сворачивать разговор. Йонуц может оказаться сноровистым и исправить повреждения быстро. А отстать от кареты – значит, отрезать себе путь назад, в замок.
Правда, трактирщик сказал, что в деревне остался один старик, который когда-то промышлял ловом лисиц и зайцев. Он в своих походах раза четыре натыкался на замок Кровавого Влада и утверждает, что помнит к нему дорогу. Но старик уже полгода как не встает с лежанки, да и зарекся после одного происшествия заглядывать в те места.
Происшествие заключалось в следующем. В начале осени старик по обыкновению отправился браконьерствовать и набрел в очередной раз на замок. Тянуло его туда по той простой причине, что в окрестностях замка водилось много непуганой дичи. Старик не был подвержен народным суевериям, над россказнями о стригоях и вырколаках только посмеивался. Ни разу поблизости от замка он не видел ничего пугающего. Но в тот раз очам его предстала поразительная картина. Из замка вышла необыкновенной красоты девушка – белокурая, с густыми шелковистыми волосами, спускавшимися ниже пояса. Она подошла к пруду неподалеку от замка, скинула одежды и, совершенно обнаженная, принялась плескаться в воде. При этом пела что-то веселое и вместе с тем обворожительное. Слова песни для старика были полной тарабарщиной, разобрал лишь что-то похожее на русское «три», а также на «блинд» (что бы оно ни означало) и «фермерз», что было сродни слову «фермер», слышанному им от проезжих иноземцев.
Старик не вытерпел, высунулся из кустов, девушка его заметила, но не испугалась и не рассердилась – погрозила ему шутливо пальцем, рассмеялась звонким смехом и продолжала купаться.
Старик не помнил, как добрался до дому. Об охоте он больше не помышлял. Видение прекрасной наяды так подействовало на него, что он три ночи не спал, нес какую-то околесицу, а после уже не вставал. К нему приглашали знахарку, та пошептала заговоры, всучила болящему побрякушку-оберег, но предупредила: наведенная на него порча настолько сильна, что никакие заклинания и талисманы уже не помогут. Старик не стал возражать и теперь покорно ждет смерти.
Максимову надоело слушать сказки. Он велел румыну заткнуться и показал ему запечатанный конверт:
– Это письмо надо доставить в Бухарест и передать русскому комиссару. Сможешь?
Трактирщик сразу скис.
– Это шложно, гашпадин. До Бухарешта ехай долго, дорога плохой, конь уштавай шибко…
Максимов присовокупил к конверту пять золотых монет.
– А если так?
Выражение лица трактирщика переменилось.
– Ешли гашпадин добавит еще три…
– Вот тебе. – Максимов поднес к носу вымогателя туго свернутый кукиш. – Если выполнишь все как надо, тот, кому передашь письмо, заплатит еще. Если обманешь, пеняй на себя! Я здесь, поблизости. Вернусь и спалю твою харчевню так, что головешек не останется.
Трактирщик и без того чувствовал себя неуютно в компании человека, который признался, что уже два месяца живет под кровом графа Ингераса-Рэу. Для жителей деревеньки возвращение из замка было сродни визиту с того света, и как знать – не оживший ли мертвец перед тобой? А если вдобавок ему покровительствует сам граф (который, может, для того и выпустил его из своих застенков, чтобы сеять зло), то уж точно жди беды. Посему румын подобострастно закивал, спрятал письмо и деньги в полотняную торбочку с застежкой.
– Гляди, не мешкай! – предупредил Максимов. – Станешь волынку тянуть, себе же хуже сделаешь.
– Я тороплюшь, гашпадин! – прошамкал трактирщик, напяливая на себя длинный, до щиколоток, овчинный кожух и пристраивая торбочку под полой. – Вше будет шделано!
– То-то же! – Максимов убрал револьвер. – И если хоть одна душа об этом письме узнает… или о том, что я сюда заходил и с тобой разговаривал… ох, я тебе не позавидую!
– Да што вы, гашпадин, как можно!