– Помогите же ему! – взмолилась Анита. – Он себя задушит!
Максимов вернул ей головню и ухватился за взбунтовавшуюся конечность китайца. Потянул на себя, попробовал оторвать цепкие пальцы от горла. Не тут-то было! Рука обладала геркулесовой силой и словно бы приросла к желтой шее азиата.
– Не так… Возьмите его за плечи и поставьте на ноги, – распорядился Ингерас. – Давайте вместе.
Граф с Максимовым приподняли китайца, который оказался, несмотря на свою тщедушность, не таким уж легким, и привели его в вертикальное положение. Максимов влепил китайцу затрещину, надеясь привести его в чувство. Голова Вэнь Юна дернулась, но на поведение рук это никак не повлияло, они по-прежнему сражались между собой, не снижая накала борьбы.
– Не поможет, – сказал граф. – Есть только один способ.
Он извлек из кармана уже виденный Максимовым футляр, высыпал из него на ладонь несколько игл и стал втыкать их в буйную руку китайца с такой же сноровкой, с какой завзятая модница втыкает булавки в прическу. Вэнь Юн никак не отзывался на боль, но Анита заметила, что мышцы его начали расслабляться. После пятой или шестой иглы рука-мятежница обмякла, пальцы ее разжались, она упала и повисла плетью. Китаец пошатнулся в изнеможении, Максимов придержал его и протянул ему флягу с бурбоном, которую предусмотрительно взял с собой, отправляясь в лесную экспедицию. Думал, что она пригодится там, на морозе, но вышло по-другому.
Глаза китайца обрели свои нормальные размеры и осмысленное выражение. Он посмотрел на флягу, отрицательно качнул головой, полез в карман и вынул глиняную трубку. Пригнул к себе головню, которую держала Анита, раскурил трубку и принялся жадно всасывать сладковатый дым. Это его совсем успокоило. Он с благодарностью посмотрел на окружающих, протянул трубку Максимову.
– Спасибо, – ответил тот. – По мне, лучше вот это, – и отхлебнул из фляги.
Инцидент был исчерпан. Анита с осуждением взглянула на Веронику:
– Как же ты перепутала? Он совсем не похож на Йонуца…
– Ничего я не перепутала! – стала оправдываться служанка. – На лестнице горбатый был, а этого узкоглазого я и близко не видела!
– Темно же было. Могла и не рассмотреть как следует…
– Рассмотрела! Что хотите говорите, Анна Сергевна, а я глазами не хворая, и мозги у меня, слава богу, не набекрень!
Так она и упорствовала, презрев все контраргументы. Граф предположил, что Вэнь Юн случайно оказался на лестнице. Он не ожидал взрыва. Громкий звук обернулся потрясением нервной системы и спровоцировал приступ. Все выглядело логично. Анита спросила китайца, не видел ли тот Йонуца. Вэнь Юн непонимающе глянул на нее, затем на графа. Последний, с паузами подбирая слова, заговорил на чирикающем языке, но при всей своей образованности владел им плохо, поэтому призвал на помощь жесты, причем Вэнь Юн отвечал ему так же. Аните это напомнило общение мушкетера Атоса со слугой по имени Гримо – буквально в прошлом году, будучи в Париже, она прочла свежую книгу писателя Дюма. По окончании натужного диалога китаец был отправлен отдыхать.
– Он никого не видел, – перевел граф. – Говорит, что обходил замок… он делает так дважды в день… и вдруг рядом что-то взорвалось.
– Я так и думал, – сказал Максимов и отвесил Веронике подзатыльник. – Велел же: гранату – в самом крайнем случае.
– То и был крайний! – вскричала она со слезами. – Хоть на куски режьте, а я вам правду сказала!
Вернулись в комнату с разбитым окном. Анита подошла к раме, которая щерилась осколками стекла как драконья пасть. Выглянула наружу и вскрикнула:
– Вон там! На снегу!
Все устремили взоры в направлении, указанном ее рукой, и различили две параллельные линии, тянущиеся от ворот к лесу.
– Кто-то ушел отсюда… на лыжах! Пока мы возились с китайцем…
Глава пятая. Три слепые мышки
Мастер по изготовлению лыж. – Смена обстановки. – Романтически настроенный мистер О’Рейли. – Еще раз в комнате горбатого Йонуца. – Слуховые галлюцинации. – Прогулка на свежем воздухе. – Кто быстрее? – Страшная находка. – Деньги в полотняном мешочке. – Встреча с островитянкой. – Вид из окна в южном крыле. – Анита чудом избегает гибели. – Не жалея дров. – Огонь на крепостной стене. – Печальная участь антикварной мебели. – Квиты! – Головоломка для Максимова. – Камера пыток.
Оттиски полозьев на снегу были совсем свежими, пурга еще не успела замести их.
– Почему вы не сказали нам, что в замке есть лыжи? – проорал Максимов, перекрикивая шум ветра и едва удерживаясь, чтобы не схватить графа за грудки.
– Я и сам не знал. Всем имуществом ведает Йонуц, я не забиваю себе голову мелочами.
«Сноб… Сноб с завышенным самомнением. Даром что мог бы вместо пугала на огороде стоять, а туда же – выпячивает свой аристократизм на каждом шагу…»
– Значит, Йонуц ночь и все утро прятался в замке! Ждал удобного случая, чтобы выбраться.
– Где он мог прятаться? Вэнь Юн обшарил все до последней крысиной норы!
– Не все. – Анита припомнила обстановку комнаты горбуна. – Он мог спрятаться в шифоньере. Для карлика места там вполне достаточно. И он не обязан был сидеть там часами – залезал лишь тогда, когда слышал шаги за дверью. Он не стал покидать замок ночью, он не так глуп. Темнота, буран… Дождался, когда станет светло, воспользовался суматохой…
– Ему повезло, – сказал Максимов. – Но мы все равно его найдем!
– Без лыж нам его не догнать, – заметил граф. – Вспомните, как мы тонули в снегу…
– Если даже в замке нет других лыж, я их сделаю. Какие-нибудь доски и столярные инструменты наверняка найдутся.
– Пока ты будешь пилить и строгать, он успеет добраться до деревни, а там – поминай как звали, – употребила Анита одну из ее любимых русских присказок.
Упрямый Алекс отправился искать инструменты, а Анита с Вероникой принялись переносить вещи из своей комнаты, куда теперь задувал студеный ветер, в другую, любезно предоставленную графом Ингерасом, благо свободных помещений в замке хватало. Помогать им вызвался «синий старик» О’Рейли.
Анита уже пообвыклась среди здешнего паноптикума, и цвет кожи пожилого ирландца, равно как и особенности других постояльцев графа, не ввергал ее в оторопь, как в первые дни. Еще она заметила, что старик стал общительнее, охотно поддерживал беседу на любые темы, включая те, от которых прежде старательно уходил. Он поведал ей о насмешках и издевательствах, коим подвергался у себя на родине, произнес панегирик в адрес графа Ингераса, давшего ему приют и вселившего надежду на исцеление. Надежда была призрачной, но затурканному старику, не знавшему в жизни счастья, приятно было лелеять мечту о том, что когда-нибудь он избавится от своей позорной лиловости и станет таким, как все.
Анита приписала неожиданную словоохотливость О’Рейли тому, что по замку уже разнеслась весть: Ингерас снял перчатки и открыл лицо, стало быть, больше не скрытничает перед гостями из России. К чему тогда скрытничать остальным?
Но в этой древней обители валашских князьков простых объяснений происходящим событиям быть не могло.
– Анна Сергевна! – прошептала Вероника на ухо госпоже, когда они опередили запыхавшегося О’Рейли, который волок тюк с бельем. – Вы приметили, как он на вас зенки пялит?
– Что ты болтаешь, дурочка! – фыркнула Анита. – Какие зенки?
– Известно какие… Бесстыжие! Уперся в вас, а у самого аж слюни текут… Похабник старый! Триста лет в обед, а все ему неймется.
Анита обернулась. Ирландец, отсвечивая ультрамарином, пыхтел шагах в четырех позади. В отличие от графа Ингераса, он не казался зловещим в своем уродстве – скорее потешным. Нелепо было думать, что этот васильковый чудак, который вместе с туземкой Нова-Лингу мог бы с успехом показывать себя за деньги на ярмарках, взял да и по-человечески влюбился. Вероника, конечно же, брякнула, как всегда, не подумавши:
– Вы на рожу, на рожу его поглядите… Ишь, лыбится! А рожа-то масленая…
И впрямь, старик смотрел на Аниту так сладострастно и умильно, что ей стало не по себе. Влюбленный Мафусаил! Тьфу ты, ерунда какая… Может, это у него симптом болезни, о котором граф забыл упомянуть? Кидался же Йонуц на женщин… Или обострение в преддверии скорой весны?
Думала Анита, думала, но так и не пришла к определенному выводу. А пока решила держаться от ирландца подальше. Тут, к счастью, и переезд в новые апартаменты завершился. Вещей было немного, перетаскали за полчаса. О’Рейли покрутился на пороге, напрашиваясь на чай, но Анита под предлогом того, что вещи надо разобрать и разложить-расставить по местам, деликатно его выпроводила.
– Катись отседова, греховодник трухлявый! – напутствовала его Вероника так, чтоб не расслышал.
В то время как Анита размышляла о превратностях любви, Максимов искал инструменты и доски, чтобы изготовить пару-другую лыж. Как и предполагалось, он нашел все необходимое в сарайчике-шифрейке, пристроенном к конюшне и закрытом на хлипкую щеколду. Там же взялся обтесывать доски, чтобы придать им требуемую форму, но замерз, ибо сарайчик был щеляст и продувался всеми ветрами. Максимов отложил работу и вернулся в замок – отогреться, а заодно заглянуть еще раз в комнату Йонуца. Не давало ему покоя предположение Аниты о том, что горбун мог прятаться в шифоньере.
В комнате все было так же, как накануне вечером. Разбросанные тряпицы, пятна крови, склянка с йодом на столе… Так, да не так. Дверцы шифоньера оказались раскрытыми. Максимов подошел, заглянул внутрь. Шифоньер был не слишком просторный, зато пустой: ни полок, ни вешалок. Непонятно, зачем он тут стоял. Йонуц, похоже, соблюдал спартанские обычаи, не терпел ничего лишнего, поэтому присутствие здесь ненужной, никак не используемой мебели было необъяснимо. Не для игры же в прятки, в самом деле, ее поставили.
Максимов стоял перед распахнутыми дверцами, как фольклорный баран перед новыми воротами. Анита, кажется, права: Йонуц отсиживался тут вчера вечером. Поди, трясся от страха, когда услыхал, как они ватагой ввалились в комнату. Но все это сейчас не имеет значения. Йонуц удрал, поэтому глазей или не глазей на шифоньер, а делу уже не поможешь.