– Я тоже! – приподнялся на кровати Максимов, но Анита осадила его:
– Лежи! Вероника, дай ему красного вина, пусть восстанавливается.
Очухавшийся китаец сидел на циновке, тер ладонями виски и мутным взором искал что-то вокруг себя. Граф приблизился к нему, заговорил властно и грозно. Анита стояла чуть поодаль, прислушивалась к словам, но, к сожалению, ничего не понимала – разговор шел на китайском. И хотя граф щедро жестикулировал, когда не находил слов, чтобы выразить нужную мысль, общий смысл все равно оставался для Аниты непостижимым.
Вэнь Юн, этот флегматик, которому, казалось, чужды были любые душевные проявления, включая робость, весь как-то сдулся, отвечал с запинками и смотрел в пол, как нашкодивший ребенок. Очевидно, власть графа над ним была безмерной. Анита нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, ожидая, когда Ингерас соблаговолит перевести ей, о чем идет речь.
– Ну? – не выдержала она, когда посчитала, что беседа слишком уж затянулась. – Что он говорит?
– Сейчас… – бросил граф через плечо, задал китайцу еще несколько вопросов, подкрепив их выразительными жестами, после чего повернулся к своей спутнице: – Он признался в убийстве.
– Кого? Египтянина?
– Да. Он убил его ночью… незадолго до того, как Халим-Искандер должен был покинуть замок.
– Йонуц знал об этом? Ведь он получил приказ отвезти Халима в деревню…
– Похоже, Йонуц и Вэнь Юн были в сговоре. Вэнь Юн что-то посулил ему за молчание… или пригрозил, он толком не говорит. Когда Йонуц узнал, что мы подозреваем его, он решил покинуть замок, но по дороге погиб. Это нам известно… А перед нами – убийца.
– Зачем он убил египтянина? Зачем хотел убить Алекса?
Во время этого диалога китаец стоял на коленях с покаянным видом, низко пригнув голову. На макушке, из-под туго стянутых в косу волос, виднелась внушительных размеров шишка.
– Все дело в крови, – объяснил граф.
– Опять кровь!.. У меня ощущение, что у вас в замке все на ней помешаны.
– Не только у меня в замке, но и во всем мире, сударыня. – Граф невольно сглотнул слюну, как будто заговорил об аппетитном блюде. – Кровь наполняет организм жизнью, и кровь же определяет судьбы монархий… и цивилизаций. Но у Вэнь Юна к ней – интерес практический.
– Какой же?
– Если вы заметили, он не может обходиться без дурманящих средств. К опию он пристрастился еще у себя в Китае, лет двадцать тому назад.
– Двадцать? Сколько же ему сейчас?
– Около тридцати пяти, но выглядит он лет на десять старше. Это последствия опиомании… Он потому и бежал, что китайский император объявил опию войну – приказал конфисковать и уничтожить все запасы.
– А вы? Вы не пробовали отучить его от пагубной привычки?
– Это больше, чем привычка, сударыня. Это болезнь… До поры я закрывал глаза, поскольку опий действует на Вэнь Юна успокаивающе и помогает бороться с его основным недугом – синдромом чужой руки. Но теперь я вижу, что дело зашло слишком далеко… Вот, поглядите! Он ищет трубку!
Вэнь Юн вышел из образа раскаивающегося китайского болванчика. Он шарил ладонями по своей одежде, но не находил искомого. Граф произнес два-три отрывистых слова, и Вэнь Юн погрустнел.
– Я сказал ему, что его трубка разбилась, ее осколки мы нашли в той камере… Но я уверен, что у него есть запасная. А вон тот мешочек в углу – видите? Там он хранит свое зелье.
– Я все-таки не понимаю, как его пристрастие связано с кровью и убийствами.
– Логика прямая. Опий ослабляет организм, а Вэнь Юну хочется держать себя в тонусе. Он не может позволить себе к середине жизни превратиться в развалину. Надо чем-то себя поддерживать… И вот недавно он узнал об одном эффекте… Если честно, этот эффект открыл я.
– И в чем он заключается?
– Если сцедить немного собственной крови, а через некоторое время влить ее обратно, то это придает телу дополнительную энергию. Но кровь Вэнь Юна перенасыщена дурманом. Тогда он решил влить себе чужую – кровь здорового человека.
– Вы об этом знали?
– Нет, конечно! Он полагал, что я не одобрю его опытов, и проделывал все тайком… Кто-то из других пациентов… вероятно, Йонуц… дал ему одну-две унции. Йонуц был посвящен в тонкости моих опытов, поэтому снабдил его еще и препаратом, нейтрализующим действие чужеродных белков и исключающим реакцию отторжения. Я обнаружил недостачу, но не сообразил, кто и что за этим стоит… Вэнь Юн почувствовал, как возвращаются силы, и захотел увеличить дозу. Все то же самое, что и с опием. Он обращался к своим соседям по замку, но они и так отдавали свою кровь мне, поэтому не могли ему помочь.
– Тогда он начал убивать…
– Да, он так утверждает. Он не посмел бы мне солгать, да и какой резон? Мы поймали его с поличным… Он убивал лишь чужих… не тех, кто живет с ним бок о бок в замке. Но это, понятно, его не извиняет. Между прочим, – граф задумался, – как это ни чудовищно, но в его методике что-то есть. Не исключаю, что в будущем ее начнут применять для оздоровления больных… и, может быть, даже для омоложения.
– Как вы собираетесь с ним поступить?
– Того, кто отнял жизнь своего ближнего, справедливо будет наказать соответствующим образом. – Граф вынул из кармана английский пистолет «Тауэр», очень прочное и надежное оружие, состоявшее тогда на вооружении британских улан, и приставил дуло ко лбу китайца.
Тот покорно замер, глядя на своего повелителя глазами побитой собаки.
Анита не ожидала такого поворота, но быстро сориентировалась:
– Стойте! Не делайте этого!
– Почему?
– А как же суд? Должно состояться следствие, обвиняемому вынесут приговор…
– Где? Вы предлагаете везти его в Бухарест? У меня теперь даже нет кучера… и дороги по-прежнему завалены снегом. Я не представляю, когда и как мы сможем выбраться отсюда.
– Все равно вы не вольны чинить расправу. Иначе сами сделаетесь убийцей.
Граф отвел руку с пистолетом в сторону, а потом спрятал оружие в карман. Вэнь Юн глядел на него остекленело и неподвижно, ждал окончательного решения.
– Вы меня убедили. – Ингерас слегка склонил голову перед Анитой не то с иронией, не то на полном серьезе. – В моем замке в последнее время и так слишком много трагедий… Не хочу стать виновником еще одной. Вэнь Юн будет заперт в подвале… там есть специальные отделения для арестантов. Решетки крепкие, пищу ему будут приносить. А там посмотрим.
Заключительная фраза прозвучала туманно и не очень оптимистично для китайца, но Анита не стала допытываться, что имел в виду граф под словом «посмотрим».
– Кто его отведет туда?
– Он сам пойдет.
Ингерас отдал команду, и китаец подскочил, как каучуковый мячик. Осознав, что ему даровали жизнь, он стал истово целовать руки графа. Тот брезгливо отдернул их и кивком указал Вэнь Юну на дверь. Китаец без лишних пререканий пошлепал на выход. У порога задержался, тоскливо глянул на мешочек со своим зельем. Что-то вопросительно промычал. Граф в ответ издал сердитый рык, и Вэнь Юн вжал голову в плечи.
В подземном этаже замка располагалась галерея с рядами узких отсеков, забранных спереди толстыми железными прутьями. Ингерас велел Вэнь Юну занять место в одном из отсеков, запер за ним решетчатую дверь, ключ забрал себе.
– Вы довольны? – спросил он Аниту.
– Да… Пожалуй.
Вернувшись к Максимову, она поделилась не только тем, что увидела и услышала, но и тем, что успела надумать.
– Граф был грозен… Мне показалось, он на самом деле хотел выстрелить.
– Напрасно ты помешала. Одним злодеем на свете было бы меньше.
– Не то чтобы я пожалела Вэнь Юна… Но в его рассказе много нестыковок. С какой стати, например, Йонуцу быть с ним в сговоре… участвовать в убийствах? Йонуц не был похож на опиомана, а сил у него было предостаточно, так что Вэнь Юн вряд ли мог его запугать.
– Подкуп?
– Йонуц получал от графа неплохое жалованье. Чем же подкупил его этот желтолицый голодранец?
Максимов сидел в постели и потягивал из бокала рубиновое бордо.
– Да… мне тоже непонятно. И еще я не понимаю, зачем Йонуц бежал из замка. Он пользовался у графа достаточным доверием, чтобы объяснить, кто на самом деле убивал…
– Вот-вот! – подхватила Анита. – Но и это не все. Вэнь Юн не входил в склеп, когда я там пряталась.
– Почему ты так думаешь?
– Я ранила того человека… мы все видели его кровь на полу. А у Вэнь Юна – только шишка, которую он заработал сегодня. Где же рана?
– Она может быть под одеждой…
– Нет, того человека я ударила по голове!
– Но мы и так знаем, что это не Вэнь Юн. Это был Йонуц. Следы вели к его комнате… – Максимов запнулся. – Стой! Тогда, в лесу, я не видел у Йонуца на голове никаких шрамов… и никаких повязок. Он лежал без шапки, я рассмотрел его внимательно.
– Вот как? – Анита заволновалась. – Но если в склеп входил не Вэнь Юн и не Йонуц, то кто?
– А какая разница? Почему ты считаешь, что это непременно был убийца?
– Я слышала, как он подходил к саркофагу, где лежал мертвый египтянин. То есть он знал про убийство! Значит, это либо убийца, либо сообщник…
– Боюсь, Нелли, нам придется гадать на кофейной гуще. Правду узнать не от кого. Йонуц погиб, а китаец нам ничего не скажет.
Анита выхватила у Максимова бокал, щедро отхлебнула вина.
– Я бы узнала… Ах, если б он говорил на языке, который мне знаком!
Максимов сконфуженно покашлял.
– По-моему, он понимает по-английски.
– Серьезно?
– Когда я сидел в камере, мне почудилось, что он произнес два-три слова на ломаном английском.
Анита просияла, допила бордо и, не глядя, подала Веронике через плечо пустой бокал.
– Чего же ты молчал! Теперь я могу сама с ним поговорить!
– Он будет нем, как дунайский карась.
– Не будет. Пари?
– Нет уж… С тобой спорить – себе дороже.
– Тогда жди меня, я скоро.
И прежде чем он успел спросить, что она задумала, Анита выпорхнула из комнаты.
В тюремной галерее не видно было ничего. Вэнь Юн, словно дикое животное, запертое в зверинце, шагал из угла в угол своей тесной, пропахшей крысами клетки. Он не знал, день сейчас или ночь, его темница находилась ниже уровня земли, и в ней не было ни окошек, ни даже крохотных щелок, сквозь которые можно было бы увидеть уличный свет.