вас знаю.
– Откуда?
– У этого замка немало ушей, – снова улыбнулась колдунья с библейским именем. – Здесь можно оставаться невидимой, но при этом видеть и слышать других.
Следующий вопрос назрел уже давно:
– Вы прячетесь? От кого?
– От графа Ингераса.
– Хм… Но почему для этого надо было селиться в его родовом замке?
– Потому что здесь живет мой отец. – Тут по ее личику пробежала тень, и оно опечалилось. – Нет, не живет. Жил… Сейчас он в отъезде.
– Кто же ваш отец?
– Его зовут Йонуц. Йонуц Йонга.
После того как гвардии поручик и отставной майор, вооруженные и охваченные стремлением найти и покарать затаившиеся в замке силы зла, удалились, чтобы начать свои розыски, Анита выпила чашку крепко заваренного кофе для повышения тонуса и тоже засобиралась. Сменила платье на облегающую амазонку, натянула на руки тонкие перчатки, взяла чехол с ножом.
Вероника встревожилась:
– Куда это вы, Анна Сергевна?
– Пойду разомнусь. Не сидеть же без дела, пока мужчины героизм проявляют.
Встряхнул, встряхнул-таки приезд господина Баклана все население замка! Анита пружинистой походкой прошествовала в нижний зал, переполняемая энергией и желанием что-то немедленно предпринять. И там, в нижнем зале, встретилась лицом к лицу с мистером О’Рейли. А ему-то что на месте не сидится?
– Гуляете? – вопросил он, млея от одного ее вида.
Гуляю, а как же, хотела ответить Анита. Огонь в глазах, нож на поясе – разве не заметно? Беззаботный такой моцион после завтрака.
Но дерзить не стала.
– А вы? Я думала, вы сейчас над книгами корпите.
– Какое там! В замке топот, гвалт, носится какой-то усатый человек с пистолетом, что-то выискивает… В такой обстановке невозможно сосредоточиться. Можно я погуляю с вами?
Как бы от него отвязаться? Этот масленый взгляд из-под седых совиных бровей уже порядком надоел за предыдущие дни. Как там обозвал гвардии поручик пожилого ирландца? Баклажан? Остроумно. Влюбленный баклажан – это уже перебор.
Пока стояла и раздумывала, услыхала сбоку чьи-то крадущиеся шаги. Сразу всплыли в памяти и брошенное копье, и горящая сера на палантине. Снова стало нервно.
– Слышите? Где это?
– По-моему, на лестнице.
– Нет, это в склепе! Вон там… Смотрите, оттуда кто-то вышел!
Глаза не обманывали Аниту – от ступенек, ведших в фамильную усыпальницу, шарахнулась тень. К сожалению, царивший вокруг сумрак не позволил определить, кто это был. Анита сделала шага три в том направлении, но тень растаяла, слившись с общим темным фоном.
– Вы видели? Там кто-то был!
– Да, – признал О’Рейли. – Может быть, его сиятельство?
– Он гораздо выше, а этот человек небольшого роста… Знаете что, пойдемте туда!
– В склеп?
– Возможно, нам удастся понять, что он там делал… Или вы боитесь?
Пожилой ирландец гордо приосанился.
– С вами, сударыня, я ничего не боюсь.
Спустились в крипту. У О’Рейли оказалась с собой восковая свеча, которую он зажег с помощью прадедовского огнива. На фитиле заплясал огонек, позволивший осмотреть ряды монолитных гробов.
Сперва Аните показалось, что в склепе порядок, но затем она углядела, что на саркофаге, в который сегодня положили тело умершего деревенского охотника, крышка чуть сдвинута в сторону.
– Помогите мне, – попросила ирландца.
Могла бы справиться и сама, но зачем напрягаться, если рядом тот, кто метит в кавалеры?
Силенки у мистера О’Рейли еще оставались, он снял с саркофага крышку, без стука положил ее на пол. Анита, держа свечу, которую он передал ей, наклонилась над трупом охотника и вскрикнула от ужаса.
– Что? – дернулся О’Рейли. – Его тоже обескровили?
– Хуже! Смотрите…
Обнаженное тело было завернуто в простыню. Нижний ее край загнулся, и из-под него торчал обрубок ноги. Голень и стопа, отсеченные чем-то острым, исчезли.
– Йонуц? – смешался Максимов. – Тот самый, что служил у графа Ингераса?
Поверить было трудно. Неземной красы принцесса – дочь горбатого карлика?
– Мол мама родом из Ньюкасла, – продолжала Лилит свое повествование. – Отец познакомился с ней, когда приехал туда на гастроли с молдавским цирком, где тогда работал.
– И она была такой же… такой же, как он?
Спросил и прикусил язык. Но Лилит не обиделась.
– Понимаю… Нет, она была очень красивая… – Чаровница повернулась к Максимову своим точеным профилем: мол, полюбуйся, я вся в маму, такая же неотразимая. – Вам кажется странным, что она полюбила отца? Да, он некрасив, но зато отважен, бескорыстен… Он спас ее однажды от уличных бродяг, которые напали на нее в подворотне. Для нее внешность мужчины не имела особого значения. Главное – душа, сердце… А сердце у отца может вместить в себя бездну самых нежных чувств! – Эти слова Лилит произнесла с придыханием.
В памяти Максимова соткался образ похотливого злыдня, который набросился в деревенском трактире на Веронику. Нет, лучше промолчать.
– Роман между ними длился недолго, отец уехал с цирком на континент, а потом родилась я… Росла в Англии до совершеннолетия. Мама умерла от чахотки, мне пришлось жить в нищете, скитаться. Но провидению было угодно, чтобы мы встретились с отцом. Вы верите, что в мире не бывает случайностей?
– Верю, – коротко проронил Максимов.
– Я тоже… Отец уже служил у графа, сопровождал его в путешествиях, потом они поселились в этом замке. Но граф и слышать не желал о том, чтобы я жила с отцом.
– Почему?
– Он говорил, что его замок – это дом для страждущих, а я полна сил, здоровья, красоты… Я буду вносить дисгармонию, смущать их своим присутствием. У него собственная система психологической помощи таким людям, я в нее не вписываюсь.
Как это похоже на графа с его извращенным эстетизмом и вывернутым наизнанку представлением о человечестве, подумал Максимов. Но выставить за порог такую царевну!
– Тогда отец скрытно привез меня сюда и поселил в этой комнате. Он знает замок досконально, лучше, чем сам граф Ингерас. Он нашел этот потайной угол, обставил его мебелью…
– Хорошая мебель! Дорогая…
– Да, он не жалел на меня денег. Граф платит ему не скупясь и доверяет во всем. Отец заведует всем хозяйством замка, поэтому смог беспрепятственно привезти и мебель, и прочие нужные мне вещи. Никто ни о чем не догадался.
– Почему же вы ведете себя так неосмотрительно? Песенки поете…
– Не могу удержаться, – покраснела пленительная Армида и потупила взор. – Эту песню мне пела мама вместо колыбельной, я ее очень люблю. И потом, услышать ее можно только в комнате отца, а туда до недавних пор никто не заходил.
– Можно еще спросить? Почему вы бросились спасать меня от китайца? Отец, наверное, наказывал вам не покидать прибежища.
– Как я могла не вмешаться, когда он собирался вас убить?
– Но как вы узнали?.. Я думал, из камеры пыток наружу не проникает ни единый звук…
– О, мол комната устроена хитро! Здесь есть специальные слуховые трубки, пропущенные сквозь стены. Они ведут в разные помещения, в том числе в камеру, где вас заперли. Я все услышала… Это было выше моих сил!
– Я должен поблагодарить вас, мисс. – Максимов склонил голову.
– Не за что. Надеюсь, папа не станет ругать меня слишком сильно, когда вернется.
Максимов уже успел обратить внимание на то, что она говорит об отце в настоящем времени. Может быть, этот взрослый ребенок не желает смириться с неизбежным? Или находится в неведении?
– Вернется… Вы разве ничего не знаете?
– Нет… А что я должна знать?
Максимов замялся. Сейчас он должен будет обрушить на кукольную головку невинного создания чудовищный удар.
– Вы утверждаете, что знаете обо всем, что делается в замке…
– Я так не говорила. Вы не думайте, я не всегда подслушиваю. Только когда мне становится совсем скучно… Так что вы хотели мне сообщить?
Отступать было некуда, и Максимов поведал ей о гибели Йонуца в морозном лесу. Многое из того, что этому предшествовало, он намеренно опустил, чтобы не выдавать причастность Аниты к тем трагическим событиям. Сказал лишь, что Йонуца заподозрили в убийстве иностранца и он бежал, но не сумел добраться до деревни.
Известие сразило красавицу. Она долго не могла поверить в смерть отца, а когда поверила, разразилась слезами.
– Нет! Нет! Он поклялся, что вернется!
– Что он вам сказал, когда уходил?
– Он просидел у меня целую ночь, ушел наутро. Сказал, что в замке случилась беда и ему надо в деревню… возможно, на неделю или две… или три… Все было очень неопределенно, но он не стал уточнять. Он велел мне сидеть здесь, ждать его возвращения, дал денег… Вот они! – И, словно Максимов был следователем, требующим доказательств, она протянула ему раскрытый кошелек, в котором посверкивали гульдены. – Но зачем мне деньги? Что и где я на них куплю?..
Ремарка была правильной, но Максимов все-таки отметил про себя заботливость Йонуца: карлик оставил дочке почти всю свою мошну, взяв с собою жалкие гроши, хотя ему, беглецу, подозреваемому в преступлении, лишние средства в дороге не помешали бы.
– Говорите, он остался лежать в лесу? О боже! Ингерас… он настоящее чудовище! Будь он проклят! Отец служил ему верой и правдой, но у графа вместо сердца камень. Как он посмел заподозрить папу в преступлении? Загнать его в лес как дичь…
– Я вам соболезную, мисс.
– Не называйте меня мисс. – Красавица промокнула глаза расшитым носовым платочком. – Называйте по имени, я так привыкла. А я буду называть вас Элджи. Договорились?
– Как вам будет угодно, ми… то есть Лилит.
Максимова все больше очаровывала ее непосредственность. Как можно отказать в чем-то такой славной девочке, попавшей в трудное положение?
А девочка – заплаканная, дрожащая – подалась к нему, схватила жаркой рукой, приблизила к его лицу свои полные, раздвинутые горячечным дыханием губы и проговорила с мольбой:
– Элджи… я теперь совсем одна… И мне не к кому обратиться за поддержкой, кроме вас!