– Я же предупреждал: ничего полезного вы от меня не услышите. Может быть, поговорим о чем-нибудь другом?
Чтоб тебя… О чем другом с тобой говорить? Опять затянешь волынку про возвышенную любовь. Только это уже ни к чему, дорогой мистер О’Рейли. Раз ничего полезного ты сказать не в состоянии, тогда – adios!
Анита посмотрела в сторону леса, разглядела меж нахлобученных на деревья снеговых шапок темную фигурку. Вот, кстати, и повод, чтобы немедленно удалиться.
– Алекс возвращается с охоты! – шепнула она тревожно. – Не компрометируйте меня… Прощайте!
И упорхнула в замок. Ирландец остался стоять, огорошенный и сконфуженный. Не ожидал, вероятно, такого исхода романтической прогулки.
Из лесу вышел Максимов. Шел настолько быстро, насколько позволял вязкий, напитанный влагой снег. Выволакивал ноги, тут же снова проваливался и костерил в голос все на свете. Охота получилась неважнецкая – в ягдташе, который был вместе с ружьем позаимствован из резервов графа Ингераса, сиротливо лежала тощая утка. Да и черт с ней, с добычей… Он промок, замерз и хотел поскорее в тепло – сесть у камина и согреться доброй стопочкой бурбона. А надо было еще зайти к Лилит…
Увидел ирландца, оборвал ругань. Что этот синемордый тут делает? Прохладиться решил?
Максимов обошел старика стороной, сделал вид, будто не заметил. У ворот помешкал. А если этот уродец побежит и скажет Аните, что ее благоверный уже вернулся? Он к ней вроде бы неравнодушен. Умора, но наябедничать может вполне.
Была не была! Пять минут у Лилит ничего не решают.
Придерживая ружье и ягдташ, Максимов на скорости пересек нижний холл замка, взлетел по ступенькам наверх. Этот путь он изучил досконально, мог пройти с закрытыми глазами, так что и отсутствие света не мешало.
Подошел к двери комнаты Йонуца (так и называл ее по привычке, хотя никакого Йонуца уже и в помине не было), достал из кармана железную загогулину-ключ и вдруг обнаружил, что дверь не заперта. Сердце екнуло, он всегда тщательно запирал замок, когда уходил от Лилит. У нее имелся собственный ключ, но она, объятая страхом перед графом Ингерасом и его постояльцами, никогда не выходила из своего добровольного заточения.
Над головой, близ кабинета графа, бубнили чьи-то голоса. Максимов не стал прислушиваться, шагнул в комнату. В ней все было как прежде, ничего не тронуто, не сдвинуто с места. Дверцы шифоньера закрыты. Слыша, как колотится пульс, Максимов распахнул их и постучал в стенку: тук, тук-тук-тук, тук. Условный сигнал, о котором они договорились с Лилит еще при первой встрече.
Обычно она открывала сразу, но сейчас за стеной – ни звука. Максимов подождал и постучал вторично, громче и настойчивее. Тук, тук-тук-тук, тук.
Никакого ответа.
Расставшись с О’Рейли, Анита не стала возвращаться к себе. Путь ее лежал в башню, где находилось обиталище графа Ингераса. Добившись столь малых успехов в разговоре с ирландцем, она горела желанием разрешить другую шараду, которая занимала ее уже несколько дней. Строго говоря, решение она знала, но не отказала себе в удовольствии устроить небольшой водевиль.
Анита шла черными коридорами и знала, что за ней следят. С этим ощущением она успела сродниться и боялась теперь лишь одного: как бы ее не упредили, не оборвали жизнь, не дав разыграть все сцены, намеченные ею в импровизированной пьесе.
Она это, впрочем, учла и, едва подойдя к лестнице, ведущей на вершину башни, громко крикнула в пролет:
– Ваше сиятельство! Можно с вами поговорить?
Отголоски еще отражались от стен и потолка, носились, подобно летучим мышам, туда-сюда, а она уже поднималась по крутым ступенькам. Понятно, что убивать ее здесь, когда граф уже осведомлен о ее появлении, никто не решится, а вот следить едва ли перестанут. И это тоже входило в ее расчеты.
Взвизгнула петлями дверь. Ингерас высунулся из кабинета, вгляделся в темноту.
– Это вы? – спросил приглушенно. – Почему вы не в постели? И… зачем кричать?
Поднимаясь, Анита отметила, что ее физическая форма далека от идеальной. Сказалась, конечно же, и кровопотеря. Ничего, неделя-полторы, и можно будет посостязаться с Алексом в беге наперегонки. Еще поглядим, кто кого.
Стараясь дышать ровно, Анита одолела высокий подъем и предстала перед хмурым графом. Приветствовала его дружелюбной улыбкой.
– Вы напрасно на меня ворчите. Три дня уже прошли, а постельный режим вы не продлевали. Так что я на законных основаниях могу размять ноги. Ходьба – это ведь полезно?
– Безусловно, – процедил он. – Вы пришли поговорить? Проходите.
– Спасибо. – Анита, преодолев отвращение, взяла его за безобразную, лишенную ногтей кисть и сделала шаг, очутившись от него на расстоянии, не превышающем длину мизинца. Произнесла проникновенно, с благоговением: – Вы очень любезны, милый граф…
Он смотрел на нее как на дуру. Что говорить, она на его месте смотрела бы точно так же.
Первый акт отыгран, можно и войти. Анита подтолкнула опешившего Ингераса кулачком в грудь. Он отступил назад, за порог, она шагнула следом. Прикрыла за собой дверь кабинета.
Граф и сегодня занимался своими исследованиями. На столе из-под уже знакомой Аните газеты выглядывал уголок писчей бумаги с закорючками-формулами.
– Что все это значит? – напустился хозяин кабинета на незваную визитершу.
– Тс-с! – прошептала Анита. – Не так громко… По вашему замку ходит человек, который хочет меня убить.
– Полноте! Вас?
– Именно. Допускаю, что вам это неизвестно, поэтому слушайте…
И она, не вдаваясь в детали, рассказала о трех покушениях, которые пережила в замке.
Реакция графа превзошла все ожидания. Впервые на памяти Аниты его белое лицо покрылось румянцем, он вышел из себя и ударил кулаком по столу:
– Кто посмел?! Я его уничтожу!
Куда делся холеный аристократ с изысканными манерами? Таким Анита графа Ингераса еще не видела. Эта вспышка ярости напугала ее, хотя и ненадолго.
– Ваше сиятельство, человека, который на меня покушался, я вам представлю. Только прошу… держите себя в руках и не предпринимайте никаких действий, пока я не объясню, что им… вернее, ею… двигало.
С этими словами Анита рывком раскрыла дверь кабинета. Там, за порогом, держа правую руку за спиной, стояла Тришна. Маневр Аниты стал для нее неожиданным, она была застигнута врасплох, и бегство уже не могло спасти ее от разоблачения. Поняв, что раскрыта, она скорчила злобную мину, изуродовавшую тонкие изящные черты ее лица, и что-то гневно выкрикнула на своем непонятном наречии.
Граф ответил – строго и властно. Но она не замолчала – принялась указывать пальцем на Аниту, а в глазах ее сверкали молнии.
Анита прервала этот щебет – показала маленький красный камешек. Увидев его, индианка сразу затихла, всверлилась в нее пронзительным взором.
– Да-да, это твое, – сказала Анита. – Ты потеряла его, когда пыталась задушить меня арканом. Он выпал из твоего арси.
Анита показала на перстень в виде зеркальца, надетый на большой палец Тришны. Зеркальце было обрамлено пятью крошечными рубинами. На месте шестого виднелось пустое гнездо. Тришна выхватила камешек у Аниты, сжала в левом кулаке (правую руку она все так же держала за спиной, что-то пряча).
– А это что за повязка? – Анита дотронулась до ее шеи, и индианка отдернулась, как от прикосновения какой-нибудь мерзкой жабы. – Тогда, в коридоре, я нечаянно ранила тебя ножом… Извини.
– Откуда вы знаете про арси? – поинтересовался граф.
– Читала. Индийская женщина носит его только на большом пальце и каждое утро смотрится в зеркальце, чтобы определить, насколько хорошо она выглядит… Когда я пыталась освободиться от удавки, веревка чиркнула по перстню и один камешек выпал. Тогда-то я и поняла, кто хочет моей смерти. Я ведь и раньше видела арси на руке у этой влюбленной девочки…
– Влюбленной? Значит, вы решили, что она в меня влюблена?
– Несомненно. Иначе как объяснить ее настойчивое желание от меня избавиться? Вы для нее – божество, она смотрит на вас с обожанием и почтением… И тут появляюсь я. Вы спасаете меня от верной смерти, лечите, посвящаете мне каждую свободную минуту. Что она должна была подумать? Я слышала, что индианки чрезвычайно ревнивы и в своей ревности способны на любые поступки. Вы объясняли ей, кто я и по какой причине вы так ко мне относитесь?
– Объяснял, не поверила. Но я и представить не мог, что она решится на убийство…
– Я должна была сообразить давно. Во всех этих покушениях было что-то несуразное. Скажите на милость, для чего сыпать на меня серный порошок, когда в замке есть горючие жидкости? А еще я часто гуляю во дворе, там глубокий колодец. Почему не подкрасться и не столкнуть меня туда? Убийца как будто нарочно создавал себе сложности. Я полагала, что в этом кроется сакральный смысл, но оказалось, все намного проще.
– Тришна на дух не переносит любые жидкости, – подтвердил граф. – Боится даже малейшего контакта. Микроскопическая капля, брызги – и ее обжигает как огнем…
– А вот это, – Анита показала на волосы Тришны, собранные на висках в два жгута и скрученные узлами ближе ко лбу, – напомнило мне однажды рога.
У, с какой все-таки ненавистью эта девчонка смотрит на нее! Так и прожигает насквозь…
– Происшествие с веревкой было самым опасным. Но тогда я осознала, что мой враг – не мужчина. Иначе у него хватило бы сил задушить меня прежде, чем я успела перерезать веревку. Да и копье в первом случае бросили слабо. Нет, это не мог быть мужчина.
– Почему вы не поделились со мной своими умозаключениями? Что, если бы она добилась своей цели?
– Мне хотелось избежать огульных обвинений. Этот камень, – Анита показала на сжатый кулак Тришны, – окончательно меня убедил. Как только я смогла встать на ноги, я пришла к вам, чтобы все рассказать. А она за мной проследила… как всегда.
Тришна внезапно швырнула в нее левой рукой рубин, а правую выбросила из-за спины. Анита, повинуясь инстинкту, закрылась ладонью, чтобы камень не угодил в глаз, и это должно было стоить ей жизни, если бы граф Ингерас с проворством бенгальской змеи не вклинился между ней и индианкой.