Максимов посмотрел на оттиски больших мужских галош, покачал головой:
– Кто это мог быть? И почему она не позвала на помощь?
– Кляп. Сунули в рот, всего-то делов. Говоришь же: вскрикнул кто-то. Это она и была. А большего ей не позволили. – Баклан скрипнул зубами. – Ловок, гад! Знать бы кто, кукушку бы ему в два счета открутил!
Выражение лица Андрея Вадимовича, его тон и сила, с какою он сжимал – до синевы в костяшках пальцев – свое оружие, свидетельствовали о том, что судьба Аниты ему далеко не безразлична. Максимов вынул из кармана шлафрока «Патерсон».
– А я и рук марать не стану. Пристрелю ублюдка, и все.
Светало, очертания деревьев проступали все отчетливее. Туда, к зарослям, и вели две цепочки следов – мужских и женских.
– Они что, в лес направились? – забеспокоился Максимов. – Там же не пройти!
– Отчаянный он… который в галошах. Или свихнутый совсем.
На призамковой территории почва хоть и плюхала под ногами, но для ходьбы годилась – под слоем грязи лежали плотно пригнанные один к другому булыжники. Далее начинался лес, голые деревья стояли в тускло поблескивающих лужах.
Максимов с воплем кинулся к можжевеловому кусту, сдернул с него квадрат цветастой материи.
– Полушалок Аниты!
Следы сбегали в ложбину, поросшую мхом. Потерявший голову Максимов сунулся туда, но Андрей Вадимович остановил его:
– Погоди! Дай проверим…
Он поднял из-под ног камень и бросил в ложбину. Послышалось сочное чавканье, и камень погрузился в гнилую жижу.
– Эге! Туда, брат, лезть – себе дороже. С головой провалишься, пузыри пойдут, и поминай как звали.
– Да пошел ты! – злобно шикнул на него Максимов.
Он приметил шагах в пяти от себя поваленную ветром березку. Ухватил ее обеими руками, сунул комлем в ложбину. Получилась более-менее сносная опоpa. Навалившись на нее всем телом и перебирая руками по гладкой белесой коре, осторожно двинулся вниз.
– Храбрец! – уважительно крякнул гвардии поручик. – Я бы с тобой и в атаку, и в разведку… Люблю смелых!
Максимов не отвечал, был сосредоточен на своих движениях. Следил за тем, чтобы руки не соскользнули с мокрого ствола, ибо в таком случае стопы, приняв на себя всю массу тела, немедленно провалились бы сквозь непрочную сетку мха в жидкую торфяную окрошку.
Спустился на дно ложбины, унял бешено скачущее сердце, а заодно и дрожь в руках. Посмотрел по сторонам. Ничего. И ежу понятно, что преодолеть эту низинку можно только на крыльях. Каждого, кто попытался бы сделать это пешим порядком, ждала неминуемая гибель.
– Вертайся! – крикнул Баклан, возвышаясь на кромке. – Ни шиша ты там не найдешь.
Максимов двинулся назад, но руки уже ломило от натуги, шел совсем медленно. Комель, продавив слой мха, резко ушел в волглую землю. Чего боялся, то и случилось: руки соскользнули и ноги сразу по колени ухнули в тестообразную грязь. Задергался, вырваться не удалось. Наоборот, увяз еще глубже.
– Замри! – проорал сверху гвардии поручик. – Сейчас я тебя вытащу!
Он сдернул обмотанный вокруг шеи шарф, скрутил его потуже и бросил один конец Максимову. Тот вцепился в получившийся жгут и лег на живот. Силища у Андрея Вадимовича оказалась медвежья. Он потянул Максимова к себе, как рыбак тянет попавшегося на удочку пескаря. Еще и приговаривал с издевочкой:
– Ловись, рыбка, большая и малая! Р-раз… еще раз… и еще… Стоп, приехали!
С последним словом выволок незадачливого сотоварища из коварной ложбины. Очутившись на твердой поверхности, Максимов встал, вернул гвардии поручику перепачканный шарф, критически оглядел себя. Колени, локти, брюхо – все изгваздано. Будто с поросятами в свинарнике валялся. Особенно шлафрок жалко – дорогой, из индийского кашемира.
– Не журись, – утешил Андрей Вадимович. – Девка твоя со щелоком простирнет, и все отмоется.
Максимов зыркнул на него исподлобья. Это что же получается, он теперь хамоватому гвардии поручику жизнью обязан? Вот не ожидал.
Учтивость требовала протянуть руку, поблагодарить.
– Спасибо. Я твой должник.
Андрей Вадимович на рукопожатие ответил вяло, глядел мимо спасенного на сырые взъерошенные елки и безлиственные березы. Солнце еще не поднялось над горизонтом, и лес имел вид траурный, погребальный.
– Утопли, значит? – медленно выговорил гвардии поручик. – И жена твоя, и этот… Вот незадача…
Граф Ингерас сидел в своем кабинете за письменным столом. Плотные светопоглощающие портьеры на окнах были по обыкновению задвинуты, между ними не виднелось ни малейшей щелки. Кабинет был погружен в сумрак, если не считать тоненькой восковой свечки, стоявшей на столе в латунном шандале. Она и по виду напоминала лучину, и горела примерно с той же яркостью. Графу хватало. Поднеся листы бумаги к глазам, он вчитывался в формулы, написанные размашистым почерком. Чтобы лучше вникнуть, шевелил губами, проговаривал:
– Бинариус… должно произойти сцепление корпускул… Да, он прав, все получится! «Я белый из черного и красный из белого, и желтый из красного, и я говорю саму правду…»
От мудрствований его отвлек сильный удар в дверь. Надо же… всегда запирал на ключ, а сегодня позабыл. Не привык, что в этом замке кто-то может вот так запросто вломиться в его священные покои.
Обернулся, зло оскалил клыки. Обычно это производило сильное впечатление, но только не на тех людей, которые вошли к нему сейчас.
– Господин Максимов? Поручик? Что за бесцеремонность?.. – Граф сощурился, вглядываясь сквозь полумрак в непрошеных гостей. – И что у вас за вид?
Максимов запахнул было шинель, чтобы прикрыть ставший непрезентабельным шлафрок, но почувствовал себя неуклюжим, лишенным возможности быстро реагировать на какие-либо эксцессы, которые вполне могли возникнуть в ходе дальнейшего общения. Скинул шинель на руки Андрея Вадимовича.
– Анита пропала!..
Граф привстал из-за стола, его страшные глаза неистово засверкали, пронзив поручика Баклана, стоящего за спиной Максимова.
– Как пропала? При каких обстоятельствах?
– Неожиданность… полная… – пробормотал Баклан тоном гимназиста, обвиненного учителем в худом проступке.
И кратко пересказал, что случилось ночью и на рассвете.
– Утонула?! – взвился граф, теряя самообладание. – А вы… Вы куда смотрели, господин гвардии офицер?
– Ваше сиятельство, я и предположить не мог…
– Какой от вас прок? Сначала ее чуть не убила мол собственная дочь, потом похитил неизвестно кто… Это все происходило у вас под носом, а вы изволили ворон считать?
Максимов не узнавал лихого и самоуверенного Андрея Вадимовича. Поручик под огненным взором графа ссутулился, потерял всю свою молодцеватость, стоял мямля мямлей, подобно мелкому клерку из заштатного департамента, которого распекает начальник-самодур.
Незапертая дверь вновь скрипнула, и в кабинет вошла Анита. Она была свежа, волосы бережно уложены, глаза подведены, на сером дорожном платье – ни соринки, ни пятнышка. На чудом спасшуюся из трясины совсем не походила.
Граф и поручик уставились на нее, как на привидение, явившееся с того света. Максимов сунул руку в карман шлафрока и повернулся к Андрею Вадимовичу.
– Вы живы? – промолвил последний ошеломленно.
– Что это значит, сударыня? – прокаркал граф. – Мы уже оплакивали вас… Где вы были?
Анита приложила одну ладонь к другой, изображая аплодисменты.
– Браво. Трагикомедия отыграна блестяще, все актеры справились со своими ролями. Алекс, забери у своего спасителя оружие.
Воспользовавшись замешательством гвардии поручика, Максимов сунул руку в его карман, извлек оттуда пистолет и тотчас отступил на три шага назад. Выудил свой «Патерсон». Два дула грозно смотрели на Андрея Вадимовича, застывшего как соляной столп.
– Леш… ты чего?
– Я вам не Леша. Да и вы, судя по всему, не Андрей.
– Нет, он действительно Андрей, – сказала Анита. – Только фамилия у него другая – Кулик. Занятно, правда? Кулик, прикинувшийся Бакланом. Не зря Вероника все время путалась. Чувствовала, что до Баклана он не дорос.
Она подошла к письменному столу. Граф спешно сгреб бумаги с формулами, но Анита на них не смотрела. Она подтянула к себе номер «Вестника для русинов».
– Когда вышла эта газета, замок уже был отрезан от мира. Йонуц погиб, и никто не мог привезти ее сюда, кроме вас. – Она в упор посмотрела на экс-Баклана. – Вы как раз тогда прибыли из деревни…
– Я прибыл не один!
– С вами был несчастный охотник. Но в деревне нет газет, он не имел возможности… да и вряд ли имел желание… снабжать его сиятельство прессой. Это сделали вы. Тут-то я вас и заподозрила.
– В чем?
– В том, что вы выследили и убили настоящего Андрея Вадимовича Баклана и заняли его место. Письмо, которое мы с Алексом написали российскому комиссару, безусловно, было перехвачено.
– Каналья-кабатчик проболтался Йонуцу! – процедил Максимов, вспомнив сцену в деревне, когда сидел в сугробе у входа в трактир.
– Вы решили этим воспользоваться, убили какого-то русского чиновника, который наверняка и не знал о наших бедах, и прибыли сюда под его именем, как представитель верховного руководства края. Дорогу через лес вы, конечно, знали, могли бы обойтись без провожатого, но прихватили с собой больного старика, чтобы, во-первых, все выглядело еще более правдоподобно, а во-вторых, чтобы в деревне не осталось никого, кто мог бы показать путь к замку. Проводника вы задушили первой же ночью, когда спали с ним в одной комнате. Поскольку осмотр и вскрытие тела производил его сиятельство, все сошло за естественную смерть от сердечного приступа.
Граф Ингерас скривил рот в деланой усмешке:
– Зачем бы понадобилась вся эта комедия?
– А затем, что вы лишились Йонуца, своего вернейшего помощника, и контроль над нами оказался ослаблен. Вам нужен был новый помощник и соглядатай. Таковой у вас имелся, но вне пределов замка. Требовалось внедрить его сюда, не вызвав наших подозрений. Представитель полномочного комиссара, прибывший якобы по нашему же письму, – что может быть лучше? Все звучало очень убедительно, были официальные документы, заверенные генерал-лейтенантом Дюгамелем. У нас не было оснований не верить!