Анита сидела в углу, в тесном кубе из очень прочного стекла. Йонуц закинул ее туда, как рыбку в аквариум, а вернее, с учетом отсутствия в кубе воды, как лягушку в террариум. Анита колотила руками и ногами в стекло, пока не выдохлась. Потом села, обхватила согнутые колени и стала думать. В голову не пришло ни одной разумной мысли, положение выглядело совершенно безвыходным.
Жить ей оставалось всего ничего. Йонуц, подготавливая инструменты, с большой охотой делился своими замыслами.
– Вы должны гордиться, – гудел он, – ваш муж станет первым новым, или, как выразились бы астрономы, сверхновым человеком! Ваш личный вклад тоже не будет забыт.
Увы, Аниту не прельщала посмертная слава.
– Вам и дочери своей не жалко? – спросила она.
– Я не зря столько дней рисовал формулы. Риск минимален, так что за Анжелу я не опасаюсь… Лилит – ненастоящее ее имя. Я стал называть ее так, когда окончательно созрел для переустройства мироздания.
– А Йонуц? Тоже псевдоним?
– Да. В переводе означает «добрый бог».
– Умрете вы точно не от скромности… Стало быть, вы вообразили себя добрым богом – в отличие от того, злого?
– Не будем вдаваться в теософические тонкости. Я хочу принести людям благо, а уж кем они меня назовут, дело десятое.
– А то, что вы их убивали, это тоже вписывается в образ доброго бога? Я верю честному слову графа Ингераса. Он был отъявленным мерзавцем, но в убийствах не участвовал.
Йонуц согласно покивал и маленькими ножничками срезал со спиртовки обгоревший кончик фитиля.
– Все делал я. Его сиятельство был, извините за выражение, чистоплюем, за грязную работу браться отказывался. Но мне грешно на него жаловаться. Крыша над головой, деньги и, как следствие, возможность заниматься моими изысканиями – все это я получил благодаря ему. Он тоже проникся идеей перерождения человека, хотя, допускаю, его связывала со мной надежда на то, что я сумею излечить его от болезни… и его дочь тоже. В отличие от меня, он был слишком эгоистичным. Высокие задачи – не его стезя…
– Да бросьте вы ваньку валять! Признайтесь, что просто обманули его. Наврали с три короба, что работаете над панацеей, чтобы вылечить и себя, и его, и Тришну… за такую возможность он готов был дьяволу продаться! А сами под шумок затеяли сконструировать идеального человека.
– Граф не был простофилей, он знал, чем я занимаюсь. Но… тут вы отчасти попали в точку… я сказал ему, что побочным результатом моих опытов будет панацея. Видели бы вы, как он воодушевился! Безнадежные больные – существа доверчивые…
Разглагольствуя, Йонуц разложил прокаленные инструменты на бумажной салфетке. Пользуясь тем, что он отвел глаза, Анита сделала попытку дотянуться до верхнего края стеклянной стенки, которая отделяла ее от остального пространства. Но стенка была настолько высокой – почти под потолок, что дотянуться получилось лишь кончиками пальцев.
«Сейчас он сдвинет эту стенку в сторону, как делал, когда сажал меня сюда. Рядом со столом есть рычажок, и еще один – этот, видимо, для управления книжным шкапом, отпирающим вход в лабораторию. Надо изловчиться и выскочить из моей стеклянной ловушки прежде, чем Йонуц успеет меня схватить. На худой конец, вцеплюсь ему зубами в руку… или во что придется…»
Йонуц, однако, поступил иначе. Он покрутил рукоятку, торчавшую из деревянной панели чуть ниже замеченных Анитой рычажков, и верх аквариума закрылся прозрачной крышкой, снабженной резиновыми уплотнителями. Теперь Анита была совершенно отрезана от окружающего мира.
– Вам там удобно? – спросил горбун со всей любезностью, подойдя вплотную к стеклу.
Голос его звучал глухо и негромко, как сквозь толстый слой ваты.
– К чему это? – не поняла Анита, оглядев свою необычную тюрьму. – Собираетесь превратить меня в музейный экспонат? А я думала, вам нужна моя кровь…
– Мне хорошо известна ваша ловкость, сударыня, – ответил Йонуц. – Еще чего доброго, палец мне откусите… Поэтому хочу избавить себя и вас от лишних хлопот.
Он отошел к столу, сел за него и стал ногой ритмично надавливать на педаль или что-то наподобие – Анита со своей позиции видела ее смутно. Послышались звуки, похожие на вздохи умирающего.
«Вот оно что! Он выкачивает из моего куба воздух. Подождет, пока я потеряю сознание, и сделает все, что ему нужно…»
– Эй, господин добряк! – выкрикнула она как можно звонче. – Вы поступаете очень нехорошо. Выпустите меня!
– …нима… то невоз… но, – донеслось из-за стекла. – Не слышно? Я буду говорить громче. Вам придется смириться со своей судьбой. У нас есть еще минут пять-семь, прежде чем вы перестанете что-либо воспринимать. Чтобы вам не было скучно, могу продолжить свой рассказ.
«А не пошел бы ты!.. Нет, сыпать проклятиями и биться головой о стену – значит доставить ему удовольствие. Надо по-другому – как-то заинтересовать его, втянуть в разговор…»
– Относительно вашего проекта… – произнесла она раздельно в стык между двумя стеклянными стенками. – Слов нет, он бесподобен, но кто вас надоумил? У вас есть предшественники?
– А как же! Я опирался на труды великих мыслителей. Бюст одного из них чуть не проломил голову бедняге Кулику.
– Гермес Трисмегист?
– Вы читали его трактат «Изумрудная скрижаль»? Не читали. Потому что по свету ходят разве что апокрифы, досочиненные профанами и пересыпанные разным вздором. А я читал оригинал! Нашел его случайно в библиотеке кафедрального собора Сиены. В этом тексте я обнаружил не только душеспасительные изречения, но и конкретные рецепты Великих Деланий. Опираясь на них, я мог бы превращать свинец в золото или стать бессмертным, но я пошел дальше… Как вы себя чувствуете?
Зачем спрашивает? Видно же, как тяжело дышится. Анита, презрев приличия, расстегнула ворот платья. От нехватки кислорода уже распирало легкие, она широко раскрывала рот, как выброшенная на берег плотвичка, но это не помогало.
А Йонуц знай себе качает насос. Нога под столом ходит как поршень паровой машины: вверх-вниз, вверх-вниз.
– Вы еще в состоянии меня слушать?
– Да, – не сдавалась Анита, хотя выстраивать фразы и тем более произносить их становилось с каждым натужным вдохом все труднее. – Ваша дочь… Зачем вы прятали ее?
– Я ее очень люблю. – Голос Йонуца потеплел. – Мы с графом создали для нее поистине эдемские условия, насколько возможно было в этих руинах. Я не хотел, чтобы она жила среди здешних уродцев, хотя некоторые из них знали о ее присутствии. Она очень непоседливая девочка, вечно что-то напевает, на месте не сидит… А еще я спрятал ее от вас. Дал ей задание как-нибудь поромантичнее познакомиться с вашим мужем, влюбить его в себя. Это им пригодится, когда они встанут у истоков новой жизни. Но вы могли помешать… Вы ведь ревнивы, не так ли?
– Алекс… никогда бы… не изменил мне… – в три приема прошептала Анита, уже не заботясь о том, услышит ее горбатый изувер или нет.
Его голос сочился из-за стекла все медленнее, все медовее, убаюкивал:
– Он навещал ее очень часто… Анжела иногда выходила из своего скита… мы устраивали совещания: я, она и Ингерас. Это происходило в дальнем конце замка, там, где никто не мог нас подслушать. Как-то раз ваш дражайший Алекс хватился своей Изольды, бегал, искал… Едва не застал в компании господина Кулика, который провожал ее до места. Хи-хи! Девочке пришлось напрячь воображение, чтобы выкрутиться…
В глазах стало меркнуть, Анита сползла по стеклу на пол. И когда восприятие действительности угасло, возникло пред нею дивное видение. Будто бы шагнул в лабораторию ангел, весь в лазурном сиянии, поднял руку и прогремел что-то грозное, обращаясь к Йонуцу. Тот удивленно повернулся, а лазурный герой, не тратя времени на препирательства, взмахнул поднятой рукой и метнул молнию, аки Зевс с Олимпа. Молния ударила в стекло над головой Аниты, серебряным дождем посыпались осколки.
Воздух! Он ворвался в разгерметизированный куб, наполнил грудь, прочистил голову. Лазурный нимб вокруг ангела сразу поблек, и Анита увидела, что это всего-навсего мистер О’Рейли и метнул он никакую не молнию, а обломок алебастрового бюста, который, разумеется, подобрал, когда проходил через кабинет графа Ингераса.
– Вы живы? – бросился он к ней, усыпанной стеклянным крошевом.
– Да… спасибо. Как вы сюда попали?
– Я гулял на улице, услышал крик и увидел вас в окне. К счастью, дверь в кабинет открыта…
Объяснения были прерваны самым беспардонным образом. Ручища Йонуца стиснула плечо О’Рейли.
– Кто позволил вам вламываться сюда?
«Синий старик», по-видимому, был поражен, увидев перед собой воскресшего горбуна, но не струсил, повел себя по-рыцарски.
– Вы нанесли этой даме оскорбление, сударь! Я уже не говорю о том, что вы намеревались ее убить. Вы за это ответите!
И О’Рейли двинул Йонуца в подбородок. Горбун не стронулся с места, зато пришел в неистовство. Миг спустя, сцепившись, они уже катались по лаборатории и сшибали стулья.
Анита, восстановив дыхание, выбралась из разбитого аквариума. Бегом на выход!
Стеклянные крошки больно впивались в босые ступни. Но не боль, а что-то другое остановило ее. Посмотрела на хрипящих, рвущих друг друга мужчин. Один из них, между прочим, любит ее, да так сильно, что не пожалел себя, прибежал по первому зову.
Свитый из могучих мускулов Йонуц насел на своего противника сверху, дубасил кулачищами. Ученый-интеллигент испарился, вместо него Анита узрела перед собой лютого зверя с оскаленной мордой, который испытывал наслаждение, увеча слабого. Ей припомнилось, как это существо напало в трактире на Веронику – просто потому, что в нем вдруг заговорил первобытный инстинкт самца. Аниту пробрала дрожь, благородный порыв – помочь мистеру О’Рейли – улетучился, и она стала отступать к проему, ведшему в кабинет.
Ее движение не укрылось от Йонуца. Он бросил истерзанного ирландца, подхватился на кривые коротенькие ноги. Взревел, как мамонт:
– Куда?!
И пошел на нее враскачку, раскинув лапы.