Максимов направил лошадей по раскисшей лесной дороге. Он не знал, куда ехать, надеялся, что инстинкт выведет напуганных пожаром животных к ближайшему жилью. Лошади двигались ходко, стараясь поскорее удалиться от опасного места.
Но уже через версту или полторы они стали проваливаться в мокрый грунт. Карета сильно осела, колеса пробуксовывали, дорога делалась все уже, и вот одна лошадь соскользнула с нее, угодила в трясину и ухнула сразу по брюхо. Максимов спрыгнул с козел, в два взмаха перерезал постромки и уперся в карету плечом, выровнял. Лошадь с рвущим душу ржанием медленно погружалась в темное, паточного цвета болото.
Анита и Вероника сошли на дорогу. Максимов стоял красный и сердитый. Сплюнул под ноги.
– Дальше придется пешком…
Револьверный выстрел вспугнул весенних птиц, пуля, просвистев над головой Аниты, расщепила угол кареты. Максимов борцовским приемом подсек супругу под колено, и она плюхнулась в грязь. То же самое он проделал с Вероникой, едва не угодив под второй выстрел, раздавшийся вслед за первым.
– А вот и наш старый знакомый…
По дороге, с той стороны, где вздымалось к небу рыжее зарево, несся господин Кулик, стреляющий на бегу из максимовского «Патерсона».
– Та-ак… – протянула Анита, выплюнув набившуюся в рот жидкую землю. – Экий неугомонный! Ему непременно хочется нас убить…
Не вызывал сомнения тот факт, что лже-Баклан успел побывать в будуаре Лилит, где и разжился револьвером, забытым на столике. Рискуя сгореть, убедился, что дело, которому он служил, погибло безвозвратно, и вымещал теперь злобу на тех, кого считал виноватыми.
– А ведь убьет… – проговорил Максимов озабоченно и скомандовал: – Разбегаемся! Мы с Анной направо, Вероника налево. Только осторожно! Кругом топь…
Вероника без слов попетляла меж кривых осинок. Максимов и Анита пустились в противоположную сторону.
Господин Кулик погнался за ними. Хорошо еще, что палил на нервах, не целясь, и пули пролетали мимо. Максимов считал их.
– У него еще два выстрела! – сообщил он Аните, перескакивая с кочки на кочку. – Небось…
Отборная матерщина перекрыла конец его фразы. Анита крутнулась на месте, прихватила мужа за шлафрок, который так и болтался на нем, не успевшем переодеться.
– Гляди!
Мнимый гвардии поручик угодил в так называемую болотную полынью – небольшое окошко, замаскированное травой и мхом. Опора сразу ушла из-под его подошв, он скрылся в клейком месиве с головой, вынырнул, стрельнул дважды в белый свет, как в копейку, изрыгнул еще одно жуткое ругательство и вновь скрылся – теперь уже насовсем.
Максимов, держа Аниту за руку, вытер со лба пот и неуклюже сострил:
– Бьюсь об заклад, что этот Кулик болото уже не похвалит…
Эпилог
Только чудо помогло Максимовым и их служанке выбраться из гибельного торфяника. Они проплутали более суток, несколько раз едва не отправились вслед за псевдопоручиком в чавкающие глубины, совсем потеряли надежду на то, что колдовской лес их отпустит, но на исходе следующего дня набрели на румынских крестьян. То были Мирча и Никола, продолжавшие промышлять в окрестностях своей деревушки.
Через два дня были уже в Констанце, откуда рассчитывали добраться до Одессы. По счастью, все деньги и документы, упакованные в саквояж, уцелели, а обзавестись новыми вещами не составляло труда. Однако холод и сырость болот сыграли с Анитой злую шутку – у нее снова поднялась температура, появился кашель. Максимов испугался: не вернулась ли едва залеченная холера? Но медики из русской миссии, к которым он обратился, поставили диагноз: воспаление легких.
О скором возвращении домой пришлось забыть, Анита могла не перенести дорогу. Поселились в маленьком местечке близ Констанцы, на берегу Черного моря, и все лето она лечилась от пневмонии. Когда кризис миновал, Максимов ненадолго выбрался в Бухарест, где его принял сам полномочный комиссар Российской империи генерал-лейтенант Дюгамель. История о сгоревшем замке графа Ингераса не заинтересовала его превосходительство. Край еще лихорадило после прошлогоднего венгерского мятежа, и забот у администрации хватало. Поэтому когда Максимов предложил организовать экспедицию на пепелище, генерал-лейтенант ответил отказом.
К осени Анита достаточно окрепла и заявила о готовности пуститься в дальнейший путь. Максимов написал в свою псковскую деревню, распорядился подготовиться к приезду господ. Ответ пришел в конце октября, когда уже готовились к отъезду. К письму, накорябанному управляющим Прошкой, прилагалось еще одно – в продолговатом конверте с только что выпущенной испанской почтовой маркой, на которой красовался портрет королевы Изабеллы. Прошка извещал, что пришло оно в сентябре на имя сеньоры Моррьентес. Это была девичья фамилия Аниты.
Волнуясь, она вскрыла конверт, вынула из него лист веленевой бумаги, пробежала глазами строчки, начертанные синими чернилами. Заволновалась еще пуще.
– Кто пишет? – спросил Максимов.
– Кончита…
Анита после переезда в Россию десять лет не была на родине и связь с близкими поддерживала посредством крайне нерегулярной переписки. Максимов знал, что у жены в Испании остались сестра-двойняшка и еще какие-то родственники.
– Она просит приехать… срочно…
– Что-то случилось?
– Не знаю, сплошные недомолвки: «Нужна твоя помощь… я боюсь… надежда только на тебя…» Мне кажется, что-то серьезное. Я не могу оставить ее в беде, ты же понимаешь.
– Понимаю. – Максимов, памятуя о своей вине, являл беспрекословное послушание. – Мне давно уже хотелось познакомиться с твоей родней. Завтра из Констанцы уходит пассажирский пароход, мы сможем доплыть на нем до Афин. А оттуда есть рейсы до Барселоны.
Он отправился покупать билеты, а она села напротив окна, из которого открывался волшебный вид на море, и стала думать о сюрпризах, которые подбрасывает судьба-индейка. К сюрпризам Анита с недавних пор относилась настороженно, но разве судьба спрашивает позволения? Она дает человеку пинка, и тот летит стремглав, успевая или не успевая уворачиваться от препятствий.
Каков-то будет финал?