Мне его так жаль, так жаль, что просто слов никаких нет. Но что я могу сказать ему? Что могу пообещать, чтобы убрать из взгляда вот это вот страшное отчаяние, застилающее разум? Ничего.
— Я попозже приду к тебе еще, — легонько треплю его по волосам. Сколько ему? Лет 18-19? Он мог бы быть моим сыном... Там, в моем настоящем мире.
— Пиппа, — шепчу служанке. — Присматривай за ним, ладно!
Она согласно кивает, преданно глядя в мои глаза.
Так мы снабжаем всех раненых моими камнями, пока не остается всего один. Тот, который лежит за занавеской.
Да, конечно, всё можно оправдать тем, что человек ранен и страдает. Да, для меня этот молодой и красивый парень, явно неравнодушный к той, в чьем теле я по воле каких-то необъяснимых сил оказалась, такой же чужой, как и мой, так называемый, муж, как и все люди, находящиеся в этом замке, но...
Я не могу просто так туда пойти! Вот просто чувствую, что не могу, и всё!
Оглядываюсь вокруг, не торопясь туда идти.
И вдруг натыкаюсь взглядом на стоящего в дверном проеме, и опирающегося плечом на косяк, Дэймона. И давно он за мной наблюдает?
Он медленно обводит взглядом залу, останавливается на каждом раненном. И я очень отчетливо ощущаю то, что он чувствует при этом. Боль. За каждого из них. Из тех, что пошел за ним, доверился ему, своему предводителю. Наверное, такую боль ощущает каждый полководец, каждый генерал, обходящий поле битвы и видящих мертвых и раненных, тех, кто послушав его приказ, потеряли самое дорогое, что имели — жизнь и здоровье.
Но, в то же время, когда он снова возвращается глазами ко мне. И смотрит прямо в глаза, я вижу боль и усталость обычного человека и... гордость... Как если бы он гордился мною за то, что я им пыталась помочь.
И, повинуясь внезапно возникшей в моем сердце потребности, не отдавая себе отчета, вместо того, чтобы нести последний амулет раненому, я иду навстречу своему мужу и...
16 глава. Первые результаты
А он, оказывается, очень высокий. И мне, чтобы надеть ему на шею амулет, пришлось встать на цыпочки.
Я ведь запросто сделаю их столько, сколько нужно, правда?
А ему тоже больно, он весь изранен...
Своим неуклюжим животом коснулась его белой рубашки, и, мне показалось, что я даже почувствовала жар, исходящий от сильного тела. И глаза были близко-близко... А глаза у него... Боже, я словно в омут с головой падала, и не могла — не могла, как ни старалась, от них оторваться!
Дэймон поймал мои руки и опустил вниз вместе с амулетом.
— Эсми, нет, не нужно, — проговорил неожиданно ласково, с легкой улыбкой глядя мне в глаза. — Я в порядке. Отнеси его... моему брату.
Кивок в сторону занавесок.
Брат? Вон оно как...
— Пойдем вместе, — сказала я, не зная, как объяснить, что я считаю неправильным, не нужным вот эту странную ситуацию с нашими (ахаха "нашими") отношениями! Так не должно же быть! И дело вовсе не в ребенке! Дело в том... Что... Ну, Даша, в чем дело? В том, что тебе, Дарье Снеговой, больше нравится именно этот мужчина? В том, что и физически он интересен тебе? В том, что не молодой златокудрый красавец привлекает тебя, а вот эта мощь, вот эта энергетика, которую у нас бы назвали властностью... Ну, разве в твоем мире не это является самым манящим качеством мужчины? Он входит в помещение, и все склоняются...
Причем, они склонялись буквально.
Пока мы шли к тому месту, где лежал его брат, родственники раненых кланялись, с уважением говоря "господин", а раненые, те, которые в состоянии, прикладывали руки к сердцу.
И блин! Ну, мне-то уж что, казалось бы? А мне... гордо за такую вот их любовь!
И у занавески я вдруг понимаю, как должна поступить!
Останавливаюсь. Хватаю его за руку и вкладываю в ладонь амулет.
— Надень ему сам. Я.... не хочу... прикасаться...
Удивленно выгнутая бровь. Ожог прищуренным взглядом. И такой... я бы сказала ментальный удар куда-то в солнечное сплетение — так восприняла я его горячий взгляд... Что в нем? Ревность? Да, очень похоже.
Дэймон наклонился к моему уху, одновременно забирая амулет.
— Ты же говорила, что любишь его...
— Пфффф... Да-а-а? Ну-у-у-у... Врала! — выдала я.
И пусть меня простит настоящая Эсми! Пусть потом, по возвращении, как хочет расхлебывает все то, что я сейчас творила! Но пока я здесь, пока я в этом теле, я... не хочу так! Я чувствовала, что хочу иначе! И раз уж я оказалась здесь, раз уж именно так сложилась моя жизнь, я вдруг, в этой зале, наполненной раненными, рядом с непонятным мне человеком, зовущимся моим мужем, вдруг решила, что буду жить ее так, как подсказывает мне сердце!
Дальше уже сочиняла так, как позволяла фантазия. Тоже шепотом, чтобы окружающие не слышали, добавила:
— Была обижена на тебя. Хотела отомстить. И вот... Придумала такое...
И он, конечно, не поверил. С усмешкой покачал головой. Но когда первым шагнул за занавеску, в последнем взгляде я уловила что-то такое... задумчиво-грустное, тоскливое, но и с отблеском надежды. Или мне просто показалось?
Но, к счастью, входить туда и стоять между братьями, как между двух огней, мне не пришлось.
— Госпожа Эсми, — позвала меня женщина, сидящая у постели раненого мужа. — Можно поговорить с вами?
Я с облегчением выдохнула и, пожав плечами в сторону мужа, мол, ну, ты и сам справишься, направилась в дальний угол залы.
— Что случилось? — спросила, подойдя.
— Мой Гарет домой собрался. Говорит, мол, легче ему стало. И в груди больше огнем не жжет.
Молчаливый высоченный и плечистый Гарет с заросшим черной щетиной лицом сосредоточенно собирал в тряпочный мешок свои нехитрые пожитки — нож, куртку, деревянную миску с ложкой.
— Не знаю уж, то ли заклинания магички, наконец, подействовали, то ли... — женщина схватила меня за руку и, со слезами глядя в глаза, заговорила тихо-тихо, так, видимо, чтобы остальные не услышали. — Магичка у нас бессильная. Все так говорят. Все это знают. Вы только не выдавайте, что я так сказала! Ее же от службы Королевских магов к нам прислали, если она узнает, что я вам так сказала, разозлится и нажалуется на нас. Это всё ваш дар, правда! В наше княжество, наконец, придет мир и процветание! Мы, наконец, заживем не хуже, чем соседи, а может, даже и лучше, раз уж наша госпожа ощутила в себе дар! Да еще и оказалась настолько добра, что решила милостью дара своего и драгоценными камнями, наследием рода Коннорсов, поделиться с нами, простыми смертными! Благодарю вас, милая наша Госпожа Эсми! Благодарю! Мы пойдем домой, там нас детишки дожидаются! А амулет вернем обратно через несколько дней, когда удостоверимся, что Гарет окончательно здоров...
Сначала я хотела отказаться, разрешить оставить камень, но потом вдруг вспомнила, что где-то там, в конюшнях, лежат еще воины... Кто они? Орки ли? Гоблины? Или просто люди, внешне на нас не похожие, я не знала. Но если уж для всех остальных была между нами разница — не зря же их разместили, как скот, даже не в доме. То для меня ее не было.
— Пиппа! — позвала я.
И служанка тут же подскочила с таким видом, словно готова хоть на край света бежать по моему зову.
— Пиппа, веди меня в конюшни...
— Но Госпожа... — почему-то попыталась возразить она.
Но меня было уже не остановить!
— Веди! Там тоже раненые! И что же их оставить без помощи?
17 глава. Несдобровать...
Второй час сидела я в столовой, опустив голову и слушая ругань своей "матушки".
И это к ней под крылышко хотела вернуться Эсми? Она явно не очень дружила с головой...
Во-первых, мне ставилось в вину, что я пронеслась к конюшням и, видите ли, даже не остановилась поприветствовать "матушку" и "батюшку", а также своих многочисленных "любимых сестренок и братишек".
А я-то, глупая, думала, что Пиппа просто не пускает меня в конюшню, когда она пыталась что-то там мне сказать. Но внезапно открывшийся у нее приступ икоты (теперь-то я понимаю, что это от страха перед моими родственничками), не позволил мне вовремя понять, что именно. И я пронеслась со скоростью ветра в конюшню, совершенно не обратив внимания на слезающее с повозки семейство.
А во-вторых... Во-вторых, матушка проследила за мной, и увидела, что я общалась "с этими уродами", так назвала она народ Пиппы. А главное, она услышала, что я обещала некоторым из них помочь — сделать для них амулеты!
— Это немыслимо! Просто немыслимо! Так глупо транжирить сокровища, доставшиеся немыслимым трудом предкам семьи Коннорсов! И ладно бы ты хотела помочь своим родным, так безумно страдающим, больным, несчастным, забытым тобой, но нет же, нет! Она собирается тратить камни на орков, презренный, жалкий народец! А, между тем, знаешь ли ты, дорогая моя доченька, что на твоей младшей сестре лежит венец безбрачия, который легко снимается кулоном с россыпью гранатов? Знаешь ли ты, что таверна твоего брата не пользуется успехом у посетителей, и мале-е-енький браслетик из пирита мог бы полностью решить проблему и наладить дела! И, главное, она, оказывается обрела силу, а нам, родным людям, даже не сказала об этом!
— Эсми, — прошептал сидящий рядом со мной на лавке лысый коренастый мужичок с ярко выраженным синим носом, который, как я понимала, являлся моим отцом. — Дочка, я рад за тебя...
— Рад он! Посмотрите на него! Тебе бы только радоваться да эль хлестать! Вот и вся забота! Ты б лучше за младшими детьми присмотрел, а не то они весь замок разнесут!
Мужичок, извиняюще посмотрел на меня, и быстренько ретировался с поля боя...
И нет, конечно, для меня не было особой сложности в том, чтобы дать отпор "маменьке", но я изо всех сил старалась вникнуть в положение дел, поэтому и вслушивалась в каждое ее слово!
Впрочем, пора уже было брать ситуацию в свои руки.
И только я решилась это сделать, прервав бесконечный поток ругательств и жалоб на жизнь, как в столовую быстрым шагом вошел Дэймон.