Мне вспомнилось, как вчера мой муж великодушно "простил" мне "мои прегрешения" и "не стал меня пороть". Да! Потрясающая доброта с его стороны! Я, конечно, не удержалась и съязвила о том, что, вообще-то, старалась для его подданых, а значит, видимо, и для него самого. И вместо того, чтобы болтать, тем самым теряя время, я бы лучше постаралась помочь его воинам, многие из которых сильно страдали от ранений, и продолжали страдать (их стоны были хорошо слышны в замке), несмотря на старания магички.
На что мне было после некоторых раздумий всё-таки дано высочайшее соизволение сделать для солдат простейшие амулеты из не самых дорогих камней.
Потом он выдавал мне камни, писал послание с разрешением по всей видимости, в суть которого я не вникала, так как была занята работой. Потом я старательно сверлила отверстия в камнях, обрабатывала края, наскоро делала простейшую огранку и плела из проволоки некие крепления для камней. Я была увлечена работой и очень старалась не обращать внимания на своего, так называемого мужа.
Но все равно время от времени взгляд самовольно пробирался к нему. А он практически все время, а это точно несколько долгих часов, простоял у окна, с грустью глядя куда-то вдаль. Кажется, я так и заснула за столом, явно не доделав нужное количество амулетов. Во всяком случае, где-то на десятом или одиннадцатом глаза мои начали сами собой закрываться, как я ни старалась удержать их открытыми.
Получается, это Дэймон принес меня сюда?
Уложил на кровать, а сам улегся на пол?
Надо же как обижен, что даже рядом не лег... Хотя, если предположить, что я хотела сбежать с любовником, бросив на мужа еще не рожденного ребенка, то... Расклад как-то не в мою пользу...
Камин давно потух, и в комнате было довольно холодно. А с него покрывало сползло на пол...
И я едва удержала себя от того, чтобы подойти и укрыть его! Нет, постой, неразумная женщина! Нечего тут проявлять к нему жалость и другие неумные чувства! Мало ли почему этот, честно скажем, внешне очень интересный для меня, Дарьи Снеговой, мужчина, так сумел насолить своей молодой прекрасной, да еще и беременной жене! И пусть ко мне он пока никакого зла не проявил, добра я тоже не очень много увидела! Так-то перенести меня в комнату мог и не он... А верная Пиппа, например.
Но мне очень хотелось побежать в кабинет и поскорее доделать амулеты, чтобы потом самой отнести их раненым и посмотреть, будет ли эффект! И лучше, если делать их я буду одна, без Его Величество Главного Надзирателя! Да и мало ли, вдруг он передумает и решит запретить?
В коридоре раздался звук приближающихся шагов — вероятно, возвращалась настойчивая Пэрис.
Вскочив с кровати, я на цыпочках, достаточно проворно для своей неуклюжей фигуры, пробежала к двери. Осторожно отперла ее и выскользнула к ней.
— Скажи мне, Пэрис! — громким шепотом пошла в наступление, выслушав ее утреннее приветствие. — Ты как думаешь, кто здесь самый главный?
Она пораженно взглянула на меня, но ответила без всяких сомнений:
— Господин Дэймон!
Я положительно кивнула.
— А в случае, когда его нет или он... скажем, не может выполнять свои обязанности?
Она отрывисто взглянула на меня. Во взгляде ее я явно читала сомнение. То есть, она, вероятно, знает о разладе в семье Дэймона и Эсми, поэтому так быстро на второй вопрос и не отвечает?
— Вы, госпожа, — едва слышно, практически шепотом произнесла служанка.
Внутренне я возликовала — удалось ее загнать в мою словесную ловушку! Но внешне постаралась не выдать никак своей радости!
— Ну, раз я, то, уважаемая Пэрис, с этого момента и навсегда прежде, чем войти в эту комнату, — я ткнула пальцем себе за спину. — Ты спрашиваешь у меня разрешения! Поняла?
— Но если зовет господин?
— Сперва у меня разрешение, потом бежишь к господину. Иначе тебе не сдобровать, когда он уедет. Я ясно выразилась?
— Более чем...
— И рассказывай давай, что ты там господину сказать хотела? Я ему передам.
— А он наделил вас полномочиями?
В каком смысле? Как это делается? А хотя... Смелость города берёт!
— Да. Да, конечно.
— Новости две, — оглядываясь на закрытую дверь, практически шепотом проговорила она. — Государь прислал гонца с письмом для господина, в котором призывает вас во дворец. И к нам едут ваши родители...
15 глава. Последний амулет
Таааак! Вот только родителей мне сейчас для полного счастья и не хватало!
Казалось бы, чего проще? Приедет родная мать Эсми. Если предположить, что у них были хорошие отношения, такие, как у меня с моей мамочкой, то, может быть, даже стоит рассказать этой женщине всю правду и попросить о... помощи? О том, чтобы помогла понять, как сделать так, чтобы всё вернулось на круги своя...
Вдруг болью в сердце кольнула мысль о том, что где-то там... В другом мире? В другом времени? Где? Где-то там мои мама и папа пришли ко мне в квартиру и... А что если я, я настоящая, умерла? Ну, вот как бывает в некоторых книгах, которые мне приходилось читать. Умерла и попала в тело этой вот Эсми?
От этой страшной мысли, только сейчас пришедшей в мою голову, у меня сжалось сердце. Неужели? Хотя вот нет, Дашка! Нет! Не раскисать! Ты здесь, ты есть, ты мыслишь, а, следовательно, как говорится в одной крылатой фразе, существуешь! А значит, продолжай жить и радоваться тому, что это пока возможно! И, вообще, как говорится в другой крылатой фразе, проблемы решаем по мере их возникновения!
Я всегда умела придать себе правильный настрой. Поэтому, убедив себя таким вот нехитрым образом, быстро оделась и, тихонько прикрыв дверь, не забыв напоследок полюбоваться прекрасным телом "своего мужа", поспешила в кабинет.
Когда я появилась на пороге большой залы, все также, как и вчера вечером, заполненной раненными, меня охватили сомнения и страхи. Ну, как так? Вот ведь я, современная, взрослая женщина, а верю в то, что какие-то там камешки могут вылечить страшные раны! А ведь я своими глазами видела, что здесь есть воины, которые лишись руки, например. Ну, не отрастет же рука-то, в конце концов?
Но... Старик, которого я вчера запомнила по маленькой девчонке-внучке, безотрывно сидящей рядом, метался на своем тюфяке и бредил, по-секундно прося пить. Но... Могучий мужчина с окладистой бородой, так и не пришедший со вчерашнего дня в сознание, стонал так душераздирающе и страшно, что мне стало стыдно за то, что я уснула вчера и так и не принесла им то, что, пусть теоретически только, но может им помочь! Пусть не отрастить утраченные руки, но хоть как-то облегчить страдания...
Подошла к девочке. Она подняла на меня уставшие воспаленные глаза, наполненные слезами. Узнав, видимо, тут же вскочила со своего места — она сидела прямо на полу у головы мужчины.
— Госпожа, — девочка склонила голову, разглядывая носки своих грубых деревянных башмаков.
— Как тебя зовут? — спросила я, выбросив из головы сомнения насчет того, что, вероятно, настоящая Эсми знает имена своих подданных. Пусть думают, что у меня проблемы с памятью...
— Люцина, — девочка робко взглянула на меня и тут же опустила взгляд снова.
— Люцина, я принесла тут кое-что для твоего... — с сомнением покосилась на мужчину. Кого? Отца? Дедушки? Кто этот мужчина для нее?
— Отца? — подсказывает она.
И, конечно-конечно, я не великий психолог. Да, что там! Я вообще ни грамма не психолог. И, если уж честно, то никогда не была слишком уж добрым человеком! Я любила покомандовать. Я любила, чтобы все было по-моему. Поэтому и в начальники выбилась, и училась всегда хорошо — и в школе, и в институте. Я не подбирала на улицах бездомных животных и не рассматривала на специальных сайтах брошенных малышей, чтобы в будущем забрать в свой дом. А тут вдруг... Что-то такое болезненно-жалостливое проснулось в душе! И оно, это необъяснимое ощущение, заставляло то и дело на глаза наворачиваться слезы. Мне хотелось помочь! Мне хотелось быть полезной! Мне хотелось... чтобы меня любили? Не знаю...
— Да-да, отца, — словно очнувшись, киваю головой.
Протягиваю ей амулет. Агат уже однажды помог страдающему от боли, поэтому выдумывать что-то иное, я не стала.
Люцина пораженно, буквально открыв рот, смотрит на амулет.
— Госпожа, — ахает, не отводя от него глаз. — Это... это же не простой камень, да? Мне говорили, что в вас проснулся дар, а я, глупая, не верила! И этот камень поможет отцу? Он спасет его?
Девочка начинает рыдать, потом падает передо мной на колени. Люди, пришедшие к другим раненым и ухаживающие за ними, посматривают на нас.
— Так, Люцина, — от неловкости я не могу подобрать слов. — Ты это... Давай! Надень на него побыстрее. И, пожалуйста, не надо плакать. Я не знаю... Я не уверена, что это поможет! Но я бы очень хотела, чтобы помогло, слышишь?
Приподняв голову отца, девочка с каким-то благоговением, как мне кажется, надевает на него амулет. Осторожно, словно камень может ее ужалить, кончиками пальцев поправляет его на груди мужчины.
Нет, конечно, чуда не происходит, хоть я, затаив дыхание, и жду его. Старик не подхватывается со своего места и не бежит, здоровый и счастливый, домой. Но ведь эффект может быть и не сразу наступит?
Сказав пару обнадеживающих, я надеюсь, слов, я иду к тому раненому, который громко стонет. Он лежит один. Поэтому, позвав с собой очень вовремя подошедшую Пиппу, мы сами надеваем на него амулет.
Следующий, юнец, лишившийся в сражении правой руки, плачет, когда я, сама едва сдерживая слезы, пою его водой, а потом снабжаю своим украшением.
— Госпожа, госпожа, — шепчет он и, кивая головой на культю, замотанную в кровавую тряпку, продолжает. — Как мне теперь такому жить? Кому я теперь нужен? Я работать в поле не смогу! Я меча теперь не удержу... Моя невеста бросила меня, когда узнала...
— А родители? — намочив во воде платок, ласково вытираю у него со лба выступивший пот.
— Я — сирота. У меня никого нет.