— Разумеется, — серьёзно откликнулся книжник. — Ведь Она спит в нашем храме. Это не слухи — я зрел Её божественный лик своими глазами. Многие, чтобы запечатлеть эту священную красоту навсегда, лишают себя зрения после визита, получая в дар возможность воспринимать мир с помощью сердца. Но я не нашёл в себе храбрости, а посему могу исцелять только плоть, но не души.
— Как бы ни была прекрасна Богиня, уверен, это не стоит того, чтобы выкалывать себе глаза, — негромко ответил Айр и ухмыльнулся.
Лариец пожал плечами и улыбнулся в ответ, похоже, вступать в религиозную полемику он не собирался. Они замолчали, резво работая челюстями, перемалывая дорожный обед и запивая его водой из фляги.
— Она видит сны о прошлом, настоящем, грядущем. И делится этими видениями с нами. Я принял заказ Хранителя Севера, потому что мне была дарована Ее великая милость, я зрел будущее. — произнёс Азат, когда Айр отодвинулся от опустевшего наполовину мешка и демонстративно отряхнул руки.
— Вот как? И какое же? — просто чтобы поддержать разговор, откликнулся гвардеец.
— Если сюда не приду, крепость падёт, а поток ненависти вскоре захлестнёт всё королевство. Лария за морем, но даже наши воды вскипят и изойдут чёрной пеной, — вытянув перед собой руки, Азат не отрываясь смотрел за переплетением искусных татуировок, что связывали обе его кисти в единый рисунок.
— И поэтому ты решил стать героем? — скептически спросил Айр.
— То, что я пришёл, даст лишь отсрочку. Форт Равен падёт всё равно. Я вижу его защитников, распятых на стенах. Женщины будут похищены, мужчины и дети — убиты. Это самый вероятный исход, — в подобии транса, ответил лариец, а затем вздрогнул и, покачав головой, улёгся на дно повозки, прикрыв глаза рукавом мантии.
— То бишь ты знаешь, что это безнадёжное дело, но всё равно суёшь свою голову? Зачем, а главное — нахрена? Если изменить результат не в твоих силах, — раздраженно буркнул Айр, он начал злиться, сам не понимая, на что.
— Потому что вероятности — это нити, герцог. Мы своими пальцами можем их сплести по-другому. И каждый сам решает, где та единственная золотая, за которую он будет держаться всю жизнь. Форт Равен падёт через месяц или через три года, но только если вас не будет на его стенах, — прошелестел Азат, погружаясь в глубокое сновидение.
“Какие три года? Меня здесь скорее всего не будет уже через три дня,” — напомнил сам себе зеленоглазый, выскочив из повозки, чтобы пройтись и разомнуть ноги. Он был реалистом и не собирался умирать за чужие пророчества, но на душе скребли кошки.
Глава 6. Ночь пламени
Стая сытых ворон у края тракта раздражённо оторвалась от пиршества и тяжело поднялась в воздух. Побеспокоившие их Айр и прикрывающий его чернявый разбойник по кличке “Малыш” поморщились с омерзением. Зрелище им предстало жуткое — кем был этот человек, уже было не разобрать. Распростёртое тело лежало на алой траве, руки и ноги несчастного были привязаны к вбитым в землю деревянным колышкам. От лица у него почти ничего не осталось — жадные птицы до костей обглодали череп с выдолбленными острыми клювами глазницами. Но несложно было догадаться, что это была долгая и нелёгкая смерть.
Впереди виднелись сгоревшие остатки полдюжины телег. Нападавшие не стали грабить скудные пожитки крестьян, спалив их вместе с повозками. Выживших, разумеется, не было — вся поляна рядом с высохшим многовековым дубом из под корней которого бил алый родник, была завалена трупами. Старое древо, чьё семя некогда принесло ветром из Чащи, стало молчаливым наблюдателем мрачной участи нескольких семей. Никто из погибших не успел спрятаться в его высоких, раскидистых кронах, совершенно лишённых листвы, но всё ещё могучих, уходящих вверх на дюжину метров.
— Их взяли свеженькими. Деревенские увальни даже не сопротивлялись, — низко пророкотал Малыш, когда вместе с гвардейцем они приблизились к побоищу.
Айр согласно кивнул — на этом кошмарном полотне безжалостного насилия он тоже не заметил следов борьбы. Люди погибли в страшных муках не так давно — два или три дня назад. Два десятка мужчин были выложены полукругом, трупы связаны между собой выпущенными кишками. А в центре находился жуткий тотем — из насаженных на длинную бронзовую пику нескольких детей разного возраста. Среди них не было никого, чья смерть была милосердной и быстрой.
Гвардеец с трудом подавил тошноту — удушающая вонь, казалось, навечно пропитала весь воздух. Внутри всё перемешалось — на смену секундной слабости вскоре пришла волна раскалённого гнева.
— Этот обоз отбыл из форта чуть больше недели назад, — прохрипел он. — Нелюди никого не пощадили.
— Кроме женщин. Я не вижу их тел. Это точно дело рук не того отряда, на который мы наткнулись. Следы ведут на юго-запад, к заброшенной заставе около переправы. Зуб даю, что твари там обосновались, чтобы перехватывать беженцев, — ответил бледный верзила и, оглядев побоище, скрипнул зубами. — Надо бы отдать мертвых благому огню. Не дело так оставлять…
— Им уже не помочь, а нам нельзя останавливаться. Дым и огонь будут видны издалека, а до переправы ещё полдня пути. В эти места патрули Дома Нихбен не забредают, — ответил Айр, повернувшись спиной к адской картине и попытавшись мыслить здраво. Но гнев никак не отпускал.
— Так может, и к лучшему это, а, служивый? — оскалился неровными жёлтыми зубами Малыш. — Мы висельники, нам терять нечего. Устроим тварям засаду и расплатимся за бедолаг этих.
— А парни твои согласятся? Мы же понятия не имеем, сколько уродцев заглянет на огонёк, — спросил Айр, которого потряхивало от ненависти.
— Я их сюда свожу, поглядеть. Не, служивый, мы, может, и разбойники, но мужчины. И с этих упырей за малышню любой захочет спросить сполна, — с мрачной уверенностью пробасил черноволосый, а затем добавил: — Дети — это святое. Нельзя такое спускать.
— И как тебя, такого правильного, угораздило в бандиты податься? — со вздохом спросил Айр, когда они бросились догонять проезжающие по тракту телеги, которым гвардеец приказал не вставать, пока они проводят разведку.
— История долгая и грязная, а оправдываться я не хочу. Мы с тобой подыхать собираемся вместе, а не брататься. Сам подумай, служивый. Нам сейчас всяко идти к переправе, так, может, лучше мы их перехватим на своих правилах, чем они — нас? — хмыкнул разбойник, хлопнув гвардейца лапищей по спине. — Так что решил?
— Вырежем мерзость. Только трактирщика и батраков надо бы спрятать. От них всё равно толку не будет, — согласно кивнул Айр. Он не смог покарать мерзавцев-аристократов за подобные выкрутасы. Но этим тварям пустить кровь было в его силах. Бежать от этого решения парень не собирался.
— Ну как сказать… Они мужики крепкие, могут помочь с подготовкой. Да и куда их тут спрячешь? С нами будет вернее всего. Ща, погоди, народ соберём и расскажу, чё придумал, — Малыш громко ударил кулаком об кулак.
Недогоревшие остатки обоза и нарубленный сухостой пошли на большое кострище — единое для отцов и детей. Вскоре их примет жаркое пламя, отправив в бережные объятия Богини, что их утешит и вернёт к новой жизни. А десятку воинов досталась тяжёлая мужская работа — покарать ланградскую шваль, заставив заплатить кровью. С этим согласились все, кто побывал на месте трагедии, единогласно. Даже сварливый бастард не стал спорить, с мрачным воодушевлением приняв это отклонение в планах.
Борислав после всего пережитого не находил себе места, беспокоясь о пропавших девчонках. Он наотрез отказался держаться подальше от схватки. Оказалось, что дородный трактирщик в юности успел повоевать застрельщиком в южных землях, в дружине Хранителя Юга — герцога Дюваль. Так что луком и копьём он неплохо владел и решил сражаться вместе с засадным отрядом. Он и остальные бандиты, словно соловьи, засели в могучей кроне дуба. Место было хорошее — отсюда равнина проглядывалась как на ладони. Укрывшись длинными серыми плащами и прижавшись к иссохшим ветвям, в опускающейся темноте они были неразличимы.
План, предложенный чернявым головорезом, был дерзкий, на грани безумства. С парой десятков Свежевателей они могли справиться, но если с ними будет Скиталец, то дело — считай труба. С подобным врагом без Ланнарда справиться мог только Вигмар Брасс. Сейчас, стоявший неподалеку от незаженного погребального костра, шевалье спокойно и собранно готовился к бою, проверяя лямки доспеха. Он впервые всерьёз задумался над словом “честь” и о том, за что сражаются рыцари.
Для “настоящих” благородных он всегда останется лишь бастардом, вхожим в их мир только наполовину. Рождённый вне брака, он был признан отцом лишь потому, что тот лишился всех остальных, более достойных наследников. Слова вроде “чести” и “долга” для него всегда были ехидной насмешкой, требованием, которое он обязан был соблюдать, не получая взамен настоящего уважения, положенного аристократам. Но сейчас, глядя на истерзанные тела, молодой воин ощущал священную ярость и желание сражаться за то, чтобы подобное не повторилось. Ибо именно им, благородным, были даны для этого силы. Это была основа, что возвысила их над крестьянами. Это был истинный долг.
Когда Айр швырнул в облитые маслом дрова факел, пламя быстро и яростно взвилось ввысь, поглотив выложенные в два ряда человеческие тела. Бастард ударил себя латной перчаткой в нагрудник, дав самому себе простую и понятную клятву. На гвардейца он даже не глянул. Перед бывшим другом он не испытывал чувства вины, в отличие от этих людей, погибших на землях его семьи, которых он не сумел защитить.
Клубы дыма уносили к вечернему небу измученные души, Малыш проводил их взглядом до облаков. Всех убитых он знал лично — в небольшом баронстве простолюдины были повязаны между собой. Крестьяне давали разбойникам наводку на толстых купцов, везущих товары вдоль Чащи, а также предупреждали о рейдах гвардии взамен на небольшую денежку и горячую благодарность. В конце концов, с них было нечего взять, да и в лихие люди шли в основном разорившиеся и отчаявшиеся землепашцы, которым нечем было заплатить оброк.