Вскоре работа уже спорилась в два топора, а на сухой треск дерева подтянулись гвардейцы и успевшие пройти проверку бандиты. К счастью, бивший из холма источник еще не был засыпан, так что из него коромыслами начерпали воду, доверху наполнив объемные бочки. Жаль, но эта банька тоже пойдет под снос в скором времени — прежде чем сюда пожалуют свежеватели. Так что, не сговариваясь, люди решили ее протопить, как в последний раз, а обнаруженное в подвале трактира дешевое и чуть забродившее пиво стало в этом отличным подспорьем.
На коловшего дрова барона, конечно, косились. Не только потому, что аристократ, выполняющий работу простолюдина, был зрелищем столь же редким, как говорящий енот. Дело было в его яркой внешности. По мере того, как росла горка порубленных бревен, они, исходя паром, разделись по пояс. И если Айр был сложен, как молодой бог, пришедший из мифов о Воине, то Ланнард на его фоне казался злым, уродливым карликом.
Макушкой он достигал рослому гвардейцу лишь до середины груди, покрытое жутким наслоением шрамов тело было жилистым, сухим и напоминало свежевателей. Грудь ссохлась, сквозь обтягивающую бледную кожу были видны острые ребра и переплетения мускулов, а впалый живот, узкие плечи и широкие бедра лишь усиливали эффект зловещей долины, который создавал облик Ланнарда. Он напоминал труп, неделю пролежавший на солнцепеке. Только лицо было безмятежным и даже прекрасным.
На взгляды окружающих барон внимания не обращал, размеренно работая топором и вкладывая в каждый взмах тяжелого инструмента капельку Воли, отчего даже самые несговорчивые, сучковатые брусья лопались на куски. Изящество движений, присущее длительной практике, указывало на то, что эти действия Ланнарду далеко не в новинку. Айр обладал отличной памятью и любил структурировать все полученные знания, что не раз его выручало как в мирной жизни, так и в бою. Но чем больше он узнавал о своем спутнике, тем больше противоречий замечал.
Малыш занялся растопкой, а когда, морщась и чихая от дыма, вернулся под синее небо, на лужайку уже вытащили три длинных дощатых стола, на которых громоздилось все съедобное, оставленное в окрестных домах. Ушлые люди не церемонились, а гвардейцы припонов им не чинили — все понимали, что через полторы-две недели здесь уже будет орда тварей Лангарда. Айр с товарищем закончили рубку дров, вскоре грянули глубокие деревянные кружки с мутным и вонючим содержимым бочонков. Прижимистый Борислав предпочел их не тащить с собой, а просто прикопал в подвале до лучших времен.
Сначала, как полагается, выпили за павших — молча и стоя. Затем закусили, и пошел разговор: кто сколько тварей убил и какой повидал чертовщины. Гвардейцы от разбойников не отставали — за последние четыре дня десяток Кулака тоже без дела не сидел и отбил от свежевателей пару разведчиков, проверяющих, где находятся основные силы врага. Обошлось без потерь, но сеча получилась кровавой — Грузд там даже заполучил еще один шрам, стрела по касательной рассекла дубленую шкуру старика на левой щеке. Все было так же, как и всегда, за одним, но важным и непривычным исключением.
Когда слово взял Айр, гомон голосов разом замолк, даже усатый дядька-десятник заметно напрягся и едва не взял под козырек. Они видели в бою его пламя Воли, а потому въевшийся за века в подкорку инстинкт твердил им, что зеленоглазый здоровяк с соломенными волосами теперь — аристократ. Малыш тоже стал значительно осторожнее в общении — как бы разбойник ни кичился тем, что ему на благородных плевать, опасность в людях он чуял отлично и от служивого ею сейчас просто воняло.
Так что даже хвалиться своими подвигами Айру уже не хотелось. Не было шутливых подколов и дружеских оскорблений, пьяных призывов сойтись раз на раз в кулачном бою или борьбе на руках. Все просто почтительно кивали, принимая за данность, какую бы чушь Айр ни сочинил. Все же, оставаясь своим, он уже стал чужим для этих простых и очень даже обычных парней. И это было на удивление паршиво.
Ланнард пить отказался. Разумеется, никто настаивать не стал — таким напитком барона можно было лишь оскорбить. С таинственной полуулыбкой, витая в своих мыслях, он молчал весь разговор, чтобы не мешать окружающим. Он “своим” никогда не был, а потому и не чувствовал себя таким же потерянным, как его зеленоглазый друг. Лану нечего было терять. Но пару часов спустя, когда солнышко уже спешило к зениту, вспомнив о ликующем ощущении единства и счастья, что он недавно испытал в Чаще, Белого Барона дернуло подняться из-за стола и предложить:
— Банька поспела, кажись. Я пошел мыться. Кто со мной, мужики?
Воцарилось тяжелое, подозрительное молчание. Гвардейцы уставились в кружки, бородатые разбойники отводили глаза. Жуткие уродства и репутация неистового рубаки пугали и отталкивали людей. По-другому и быть не могло. Только Малыш нашелся ответить, даже в небольшом подпитии надеясь погасить возможный конфликт:
— Ваше благородие, дык давайте по старшинству. Вы сначала, а остальные уже потом, после. Мы люди лесные, все в клещах и грязище, напрыгают еще на вашу изысканную шевелюру. Вам оно надо?
Молча покачав головой, Ланн направился ко входу в предбанник. Один, как и всегда. Это уже было настолько привычно, что шаги за спиной воспринимались как фантомное эхо. Только когда горячий жар от пышущей печи ударил в лицо, а дверь за спиной сама собой открылась и захлопнулась, он удивленно покосился назад и увидел неуверенную физиономию Айра:
— Я, можно сказать, ваш охранник, барон. Так что пригляжу, чтобы вы в одиночку не угорели… если разрешите, конечно.
— Разрешаю, — усмехнулся Ланнард и кивнул в сторону двери в парилку. — Ты только смотри, раньше меня не угори.
Быстро скинув портки и замотавшись в жесткие, пропахшие потом и пивом полотенца, они зашли в святая-святых и уселись на длинной верхней скамье, где поместилась бы вся гвардейская десятка из немаленьких мужиков. Айра немного мутило. Он видел барона лишь со спины, но жуткие, нечеловеческие раны не заканчивались на пояснице и шли ниже — бугрящаяся плоть там была одним живым шрамом. Но самому Ланнарду это ничуть не мешало. Глубоко вдохнув сухой жар, он зачерпнул большой ковш воды и вылил его на раскаленные камни.
— Где вас так угораздило, милорд? — наконец нерешительно обратился гвардеец, когда от пара перестало жечь морду и он рискнул приоткрыть один глаз.
— Ты об этих отметинах? — безразлично спросил Ланн и, дождавшись кивка, указал пальцем на небольшой свежий след от стрелы на плече. — Это недавно мне прилетело. Древко я разрубил, но все равно чуток зацепило.
Его палец опустился ниже, к груди. Там, среди лиловых шрамов наплывающих друг на друга, был едва заметен длинный порез, похоже, что от меча.
— А это я свежевателя не заметил, когда по Гудруну крался. Сволочь внезапно выскочил из-за угла. Пасть я ему успел зажать и сломать шею, но он полоснул.
— Нет, я о других. Тех, что повсюду, — уточнил Айр и наткнулся на непонимающий взгляд собеседника.
— Повсюду? — удивленно поинтересовался Ланнард, внимательно оглядев себя и приподняв одну бровь.
“Он их не видит.” — спустя мгновение замешательства осознал гвардеец. Затем он перевел взгляд на горло барона, туда, где у мужчин был кадык. Вспомнил все, что о нем слышал и знал. И леденящая душу, но совершенно логичная в своем безумии догадка колыхнулась в сознании зеленоглазого парня. Озвучивать он ее разумеется не решился, опасаясь что его, как некогда и Лейнарда Восточного, Белый Барон вызовет на дуэль.
Вряд ли Ланнард сам осознаёт свою ситуацию, так что лучше на него не давить. Судя по тому, что рассказал Кулак, все эти шрамы он заполучил ещё в детстве, во время визита магов из Ларии, нанятых его отцом. Айр никогда не сомневался в том, что большая часть знати — больные ублюдки, но если эти безумные подозрения подтвердятся, ему придётся признать, что всё это время он был о них слишком хорошего мнения…
Обжигающе горячие струи пара вновь ударили в лицо. Айр ухнул и прикрыл его ладонями. Погрязнув в размышлениях, он и не заметил, как еще один ковш воды расплескал влагу по тёмной гальке, набранной неподалёку с берегов высохшей реки. Ланн рассмеялся и хлопнул товарища по плечу:
— Не дрейфь, мы только начали! Хочешь, поспорим, кто раньше убежит из парилки?
— Ваша милость, пожалуй, воздержусь. Зная хвалёное рыцарское упрямство, которым, кажется, вы меня заразили, мы рискуем в случае этого пари здесь буквально запариться. А нам пока умирать рано.
— Для этого всегда рано, пока не становится поздно. Кстати, о птичках: с целью поднять моральный дух войск сэр Брасс через неделю собирается провести турнир мечников в двух категориях — с использованием Воли и без. — Объявил Ланнард и опять потянулся за ковшом.
Барон оказался воистину несгораемым, словно родом из далёких оазисов юга, где, судя по слухам, обитают потомки драконов. Айр поморщился и едва не взвыл, когда горячий пар опять стеганул по лицу.
— Ага! Сдаёшься? — торжествующе фыркнул Ланн.
— Щас! А ещё не помню, чтобы мы спорили. — Айр потянулся, отобрал у товарища ковш, вылил себе на голову тёплую воду и блаженно оскалился. — Вы о турнире сказали не просто так, верно? Хотите участвовать?
— Нет, я в нём буду судить, а участвовать будешь ты. Только мечом ты машешь, словно дубиной, так что я особых результатов не жду. — Провоцирующе усмехнулся Ланнард.
— Чем ждать чудес, лучше бы научили. — Буркнул Айр и плеснул ещё водички на камни. В парилке уже было жарко, словно в аду, пот заливал глаза, а сердце грозило выскочить из груди. Но сдавать назад и уступать гвардеец не собирался.
— Это за неделю-то? Покажу пару хитрых ударов — авось пригодится. А с противниками сильнее себя ты и так сражаться привык, благодаря Брассу Младшему. — Ланн вернул себе ковшик, напился и хитро ухмыльнулся. — Вот завтра и начнём, а пока тебе не стоит перегреваться. Лучше давай выходи поскорей, я попарюсь чуток.