ла товарищу с лютней, а затем заметила Айра, который, примостившись в тени, не сводил с нее глаз. Звонко рассмеявшись чьей-то шутке, Киса вприпрыжку отправилась к ожидавшему ее парню.
— Ну что, признавайся, уже жалеешь, что отказался? — воскликнула она, облокотившись о прохладные камни укрепления неподалеку.
— Я отказываюсь отвечать на провокационные вопросы, — дипломатично ответил гвардеец.
— И зачем тогда приперся? — обиженно спросила девушка, надув губки, — у меня других не бывает!
— Договариваться. Я не хочу с тобой завтра сражаться. Так что сдавайся без боя, — парень помедлил, пытаясь собрать мысли в кучу и не смотреть на собеседницу, которая развязала шнуровку доспеха, чтобы вдохнуть полной грудью сырой ночной воздух.
— О как, а ты мне что? Или решил, что я послушная девочка, на которой можно заехать в рай? — хищно ухмыльнувшись, поинтересовалась разбойница.
— Ты говорила, что у меня в долгу за спасение жизни… — пробурчал парень.
— Кому и когда долги раздавать — я решаю сама! И тебе отдам сторицей, будь спок. Но проигрывать просто так не собираюсь. Придется плаааатииииить. — Киса подошла ближе, практически прижав рослого парня к стене, в глубочайшей тьме ее глаз мерцал чарующий фиолетовый отблеск, — Догадываешься, чего я хочу?
— Угу. И даже не против. Только у тебя эт-самое… точно не треснет? — с трудом отведя взгляд от алых, налитых кровью губ девушки, произнес Айр и сглотнул выступившую слюну. Несмотря на то, что разбойница вспотела после вечернего танца, от нее одуряюще пахло какими-то цветами, что взывали к его инстинктам самца.
— С чего это треснет? Думаешь, ты какой-то особенный? — дав волю рукам, поинтересовалась красавица и удивленно ойкнула немного позднее.
— Ну, я же предупреждал. Ты перед тем, как обсуждать сделку, оценила бы сначала объемы работы, — смущенно произнес гвардеец, отведя взгляд.
— Не, ну простолюдины душат пойманных змей на полях, а рыцари должны сражаться с драконами в небесах, — задумчиво пробормотала Киса. — А я теперь почти рыцарь, так что можно рискнуть…
Отступив на пару шагов назад и окинув гвардейца серьезным взглядом, она кивнула каким-то своим мыслям и провозгласила:
— Да будет так! Я брошу вызов великому змею и одержу верх, чего бы это ни стоило! Ибо такова моя Воля!
Айр немного опешил, не зная, как реагировать на заявленный ультиматум, суть которого до его утомленного разума доходила чудовищно медленно. Киса бесстрашно расхохоталась, выхватила из ножен длинный тонкий эсток и вскинула его вверх, к ночным облакам, словно бросая вызов богу грозы. Небеса ответили недовольным раскатом, девушка побледнела и поспешила спрятать оружие. У Воина было скверное чувство юмора, и шутил он обычно совсем не смешно.
— Вы, шевалье, ведь любите именно так говорить, верно? — наклонившись вперед, пролепетала девушка, а затем заботливо вытерла выступивший на лбу парня пот платочком. — Ладно, пойдем на будущее поле боя — в мою палатку. Ты чего такой красный? В первый раз, что ли?
— Это от восхищения. До этого я не встречал столь отважных воительниц, — искренне признался Айр, прижав правую ладонь к груди.
— С добрым утром, Малыш! — выбравшись из палатки, гвардеец поприветствовал курящего у костра атамана.
— Привет, служивый! Или тебя теперь величать Айр Трехногий? — оскалился черноволосый в ответ. — К тому же какое тебе “утро”? Уже давно полдень.
Вскинув голову вверх, Айр, отследив прищуренным взглядом солнце, понял, что так легко и хорошо он себя не чувствовал никогда. Наконец он решил лениво спросить:
— А почему “Трехногий”?
— Кису сегодня всю ночь мучал какой-то злой дух. Она так кричала, так кричала, бедняжка… Так что наутро Глинда-Портниха решила у нее спросить про здоровье. Ну, та и рассказала ей байку — дескать, на самом деле у тебя три ноги, но одну ты скрываешь и никому не показываешь. А Глинда, как полагается, уже растрепала всем остальным. Кто-то не верит, остальные девки все проверить хотят, да не решаются… — не выдержав остроты собственного юмора, Малыш ухватился за живот и едва не сложился пополам.
Айр хотел было ему добавить, но, будучи человеком благородным, да к тому же счастливым, передумал. Тяжело вздохнув и попрощавшись, он потопал к вратам замка. Он был полон твердой решимости поделиться своим достижением с единственным близким другом. И лишь немного смущен тем, что чувствует из-за этого каплю вины.
Глава 15. Момент истины
Киса сдалась, как и обещала. Грузд и остальные два парня из простолюдинов, что смогли забраться так высоко, магическим образом были выбраны жребием в противники аристократам. И, разумеется, проиграли. Старый десятник смог дать достойный бой Вигмару Брасу, но всё же был повержен. Этот раунд боёв напоминал Айру совсем не турнир, а скорее завуалированную казнь. Простолюдинов допустили в десятку лучших лишь потому, что для неё недоставало рыцарей и оруженосцев. Интересно, как эта несправедливость мирилась с хвалёной рыцарской честью? Или, в качестве дани традициям, отдавая подобный приказ, Филиш Брасс даже не задумывался над тем, сколь это… подло?
Когда первая часть поединков завершилась, гвардеец улёгся в тени башни, закинув руки за голову, и крепко задумался. Ему сегодня предстоит два боя до заветного первого места. А на завтра — ещё один, уже с использованием Воли, за рыцарское звание. Следующим противником Айра станет Люгер Трей, младший из двух братцев-рыцарей, служащих Хардебальду. Айр про него знал немного: будучи младшим сыном, Люгер отбыл из родного дома ещё будучи оруженосцем и участвовал в южной войне с Бессмертным Тираном. Благодаря многочисленным военным достижениям и пробуждению Воли Воина, Люгер получил от лорда Хардебальда собственный земельный надел с парой десятков крестьян и разрешение создать новый благородный дом. Очень щедрый дар для человека, у которого не было ничего, кроме собственного коня и доспеха.
Но Люгер пожелал остаться в доме Трей, пусть его потомки и будут иметь меньшее право наследования. Скорее всего, причиной этому стал старший брат и нынешний глава дома — Дарел Трей. Он был старше Люгера на пару десятков лет и заменил ему отца после смерти прошлого главы дома. Для пограничных родов кровь была не водица, рвать связи с родными считалось постыдным, а хроническое спинокинжальное расстройство, которым страдали и наслаждались более изысканные столичные аристократы, в местные земли ещё не пришло. А потому тридцатилетний рыцарь остался стражем и хранителем для владений своего старшего брата, которому был по-настоящему предан.
К ним обоим Айр испытывал что-то вроде уважения, пусть за те полгода, что он провёл в форте, вместе им сражаться не приходилось. Но он слышал, что эти русоволосые и очень похожие друг на друга шевалье частенько давали уроки меча гвардейцам. При том, в отличие от Вигмара, который использовал их как возможность поиздеваться над бывшим другом, эти двое своих учеников сломать не пытались и даже частенько оставляли твердо стоять на ногах после завершения занятий. Впрочем, отсутствие личной неприязни никак не могло повлиять на его планы.
Скорее всего, комендант рассчитывал выбить его из этого турнира лично, а победу отдать своему сыну, но Люгер наверняка тоже приложит все силы, чтобы выключить его из игры. Так что расслабляться не стоило. В мире аристократов у него был лишь один надёжный союзник — его собственная Воля. И ещё пара друзей, к которым он начал привязываться. Но Ланнарду Грейсеру глубоко плевать на несправедливость, если она происходит где-то далеко, а не перед его глазами. Он о таком вряд ли даже задумывался. А Сэра была слишком потеряна в собственных мыслях, что было не слишком удивительно после всего, что ей пришлось пережить.
Послышались шаги, Айр приоткрыл один глаз — неподалёку от него стоял уставший после недавней дуэли Вигмар. Он не очень хорошо выглядел в последние пару дней, вероятно, из-за полученной раны. Глаза бастарда запали и горели решимостью, а лицо стало осунувшимся, угловатым.
— Ты можешь проиграть только мне, — неожиданно с жаркой ненавистью в голосе прошептал он гвардейцу.
— Как пожелаете, милорд, — спокойно подтвердил Айр получение приказа, — но я вообще проигрывать не планирую. А вам стоило бы отдохнуть, выглядите хреновато.
Вигмар, собираясь что-то ответить, резко набрал воздуха в грудь, но сухой, хриплый кашель не позволил ему вымолвить даже слово. Он едва удержался на ногах, ухватившись рукой за стену, а второй крепко сжал себе рот. Плохо он кашлял, очень плохо, такой же Айр слышал только у проституток, умирающих от чахотки. Поднявшись на ноги, он потянулся, чтобы поддержать бывшего друга, но бастард резко выпрямился и отбросил его руку в сторону:
— Жалость унижает нас обоих, ублюдок! Держи её при себе, — прорычал он, отступив назад.
— Слушай, за что ты меня так ненавидишь? Когда в учебке я случайно отдавил тебе ногу — так это вышло случайно, к тому же я извинился. Так что, может, поделишься? — примирительно произнёс гвардеец.
— Ненавижу? — лицо Вигмара исказилось от этого слова, а на окровавленных губах появилась улыбка. — Тебе назвать какую-нибудь одну причину или все скопом?
— Не стесняйся. Лучше сейчас выскажи всё, что накопилось — будет не так горько жрать песок у меня под ногами после того, как я размажу тебя на арене, — не выдержав и поддавшись давно сдерживаемой злости, оскалился Айр.
— Да, так и надо. Вот это звучит уже лучше! — неожиданно резко успокоился Брасс младший. — Между нами не должно быть ничего, кроме чистой и кристально ясной вражды. Ведь ты — моё кривое зеркало. Такой же бастард, ублюдочный полукровка. Но ненавижу я тебя не за это. А за то, что с тобой все носятся, как с писаной торбой!
— О чём ты? — нахмурился Айр.
— Отец тебе не сказал? Ну, разумеется, не сказал — ведь ему запретил Хардебальд. Но ты вроде сам не дурак, услышал уже более чем достаточно, чтобы выводы сделать. Тебя испытывали, тренировали, готовили — все вокруг! Ты думаешь, что весь мир против тебя, верно? — Вигмар опять закашлялся, а затем прохрипел: — Слепошарый ублюдок. Всё ровно наоборот.