С той стороны раздался странный вопль, похожий на исполненный муки стон. Бойцы первого ряда сразу быстро попятились. Пусть наверх чудовище забраться и не могло, но центральную секцию стены, у основания которой оно находилось, тварь погрузила в мучительную агонию, от которой судорогой сводило тело, а оружие выпадало из рук. Горбатые, омерзительного вида уродцы были довольно слабы физически и малочисленны, но могли перевернуть ход битвы. Два дня назад из-за одной такой твари разом погибли два десятка бойцов на центральной части стены — когда они рухнули, содрогаясь от боли, свежеватели попросту перерезали их беззащитных.
Но сейчас они были готовы. Едва чудовище заголосило, Шейл на слух выявил его из толпы, и налившаяся Волей стрела взорвала монстру горб, оборвав муки находящейся там безвинной жертвы, которая делилась своими страданиями с окружающими. Каждый такой выстрел оставлял графа почти беззащитным — он вкладывал в смертельный полёт всю решимость поразить цель, фокусируя на наконечнике стрелы свою ауру. Свежевателям это было известно, они давно уже охотились за этим раздражающим снайпером, но осторожный и чуткий Крестник сразу после выстрела быстро менял позицию.
Граф Граденс закинул лук за спину и, схватившись за подготовленный канат, заскользил по стене вниз. Свою охоту он начал с вершины надвратной башни, второй выстрел совершил из дальней секции стены, а сейчас спешил к Кисе и Малышу, чтобы до подхода Скитальцев смешаться с обыкновенными стрелками. Его основными врагами были певуньи, которые со скоростью коршуна могли обрушиться с небес и разорвать цель когтями. Недавно промедление ему едва не стоило жизни, но чуткая Киса успела подстрелить скорбную пикирующую убийцу ещё на подлёте.
Ланнард ожидал в одиночестве, стоя поодаль от всех остальных. Командир он был ужасный, так что, в отличие от Айра, даже и не пытался. А его “отряд” выполнял задачу и без приказов: обычно Киса и Крестник охотились за самыми опасными целями, в то время как сам Белый Барон под прикрытием Айра врубался в гущу сражения — там, где оборона была готова порваться. Но вот впервые за всё это время он отправлялся в бой без надёжной поддержки товарища.
Белый Барон усмехнулся, осознав, что без его крепкого щита за спиной он чувствует себя почти уязвимым, и сразу же прогнал подобные мысли. Пришла пора действовать, а значит, размышлять уже не пристало. Та секция, где ополченцы отступили, чтобы не попасть под вой горбатого монстра, сейчас стала местом жаркой схватки. Она находилась в нескольких метрах от башни, венчающей единственные ворота. Там находился элитный десяток гвардейцев Кривого, в котором к этому времени, к сожалению, осталось лишь шесть человек. Но за исключением рыцарей, это были их лучшие воины, способные без чужой помощи выиграть бой со Скитальцем, так что их стоило поберечь.
В правой руке у него был зажат отцовский клинок, найденный Айром. В левой не было ничего — щит был слишком громоздким и неудобным для его стиля боя. Воля разливалась по телу лазурной волной, но ещё со времён Чащи он чувствовал в ней что-то потустороннее. Некие несвойственные ему побуждения, что накрыли его с головой во время боя во сне Айра. Но Сэра сказала, что всё в порядке. Что у него нет причин для тревоги. Она была уверена, что эта древняя сила, что он получил от незримого духа, оберегающего Дикую Чащу, была благой. Девочка сказала много наивных вещей, пытаясь больше успокоить себя, нежели брата.
Ланнарду на это было в целом плевать. Какой бы краской ни наполнили его Волю, она была лишь его и никого кроме. Он не верил в некие всеобщие зло или добро. Эти понятия всегда были частностями. А любая полученная сила — просто оружие, клинок, которым он пронзит сердце врага. Белый Барон был убеждён, что безумие, сломившее Вигмара, его не коснётся. Взбегая вверх по каменной лестнице, он привычно погрузил себя в боевой транс.
«Я был ради этого сломан и перекован множество раз. Моя слабость разрушена и перестроена. Обращена в силу. Неведущий жизни, незнающий смерти. Я не человек, но меч в объятиях хрупкой плоти. Основа всего лишь одна — пустота.» — мысли, вплавленные в саму его суть, растекались по телу осколками стылой стали. Промораживали до костей, заставляли аметистовую мглу трепетать. Ток крови в его жилах замедлился, почти прекратился, скорость реакции возросла многократно, а разум стал спокойным и отрешённым, уступив место инстинктам и интуиции.
Он влетел в битву, едва в строю ополченцев возникла прореха. В эту брешь, на месте падшего воина, сразу устремились два бойца свежевателей — и мгновенно остались без голов. Синий короткий клинок оставил на месте их шей гладкие срезы, из которых хлынул фонтан крови, забрызгав всё вокруг. Отпихнув трупы, Ланн шагнул на их место, парировал удар копьём в живот, выпад кинжала в грудь оставил без внимания, отразив аурой, и, сжав старенькую рукоять двумя руками, обрушил напитанный Волей горизонтальный удар в ответ. Правый глаз забрызгало чем-то мерзким и вязким — не зря всё-таки Айр советует ему надевать шлем. Да и волосы после каждого боя приходится мыть по целому часу.
Ланнард, словно механизм, переступил через следующие три трупа и оказался в окружении — ополченцы за ним не поспевали, барон никогда не умел сражаться в строю. Однако его это не волновало — оставшись без союзников, он почувствовал себя лишь свободнее и закружился в смертельном танце, отводя чужие мечи и экономными, плавными движениями разрубая мягкую и податливую плоть.
Люди или свежеватели — всё едино, им много не надо. Один укол в печень, точный выпад в незащищённое горло или режущий удар по артериям на руках или ногах — и всё, свеженький труп готов, можно переходить к следующей цели. Его к этому готовили с самого детства. Он ради этого жил. Злости или ненависти к северным монстрам он не испытывал. Барон знал, что это бездушные инструменты, куклы, ведомые чужой волей. Или, куда ещё хуже, невольные жертвы — души, запертые в искажённых телах. Его клинок оставался чистым, а убивать было легко, пока чёрное было кровью, а красное — только вином.
Безумный барон рассёк строй свежевателей как горячий нож — масло. Но добраться до воющего Скитальца он не успел — едва тварь показалась на стене, в её голову сразу же прилетела стрела. На этот раз не Крестника — тот ещё восстанавливал свою ауру, — но Киса стреляла из длинного лука едва ли не столь же метко, как он, даром что была женщиной. Ланн не уставал ей поражаться. Отец презирал слабый пол, считая их слабыми, жалкими предательницами, не способными ни на что, заслуживающее уважения. Интересно, если бы он был жив, то поменял своё мнение после встречи с этой воительницей? Впрочем… вряд ли.
Упав вниз и пропустив поверх рвущий воздух рубящий удар палаша, он пронзил последнему свежевателю бедро и, быстро выхватив свободной рукой кинжал, добил цель милосердным выпадом в горло. На то, чтобы закрыть прорыв, не ушло и минуты — его вмешательство позволило ополченцам восстановить строй. А барону это сражение стоило лишь глубокой царапины на левой руке и стрелы, застрявшей в нагруднике напротив сердца. Как след чужой заботы и напоминание, что даже он не бессмертен, и без защиты Айра любая ошибка будет стоить ему жизни. Пора было переходить к следующему участку, но, вглядываясь вниз со стены, на море врагов, Ланнард ощущал непонятное беспокойство.
Это нападение не отличалось от прочих — свежеватели старались взять их измором, чередуя дневные и ночные атаки и не считаясь с потерями. Даже им было нужно есть, чтобы восстанавливать силы, а их выносливость, хоть и превосходила людскую, всё же не была бесконечной. А потому, спустя полтора-два часа боя, им всё же придётся отступить на перегруппировку, чтобы подвести свежие силы и продолжить штурм уже вечером. Люди взамен выставят полсотни резерва — и так всё продолжится до темна. Как и всегда за последние пять дней. Но что-то было не так. До зубовного скрежета древняя Воля, сжатая в холодные тиски его эго, билась и вопила о приближении смерти.
Вспрыгнув на верх стены и став отличной мишенью для стрелков снизу, Ланнард играючи отразил две стрелы и ловким кульбитом перепрыгнул на следующий зубец ограды. Мерзких горбачей было не видно, Скитальцы — в обычном количестве, разве что рядом с воротами их было аж четверо. Они уже пятый день бились неряшливо сделанным тараном из простого бревна об окованные серебристой сталью ворота из обожжённого дочерна дуба из Чащи. Без видимого результата — створки были способны выдержать удар из стенобитных орудий, и их пока даже не повело. К тому же с внутренней стороны они были укреплены опущенной стальной решёткой.
Барон уже собирался спрыгнуть вниз, под защиту прочного камня, но его взгляд внезапно привлекла прошедшая сквозь распахнутые первые ворота фигура. Ей пришлось немного пригнуться, чтобы не задеть головой камни арки, находящиеся над землёй на высоте трёх метров. А обычные Свежеватели вокруг этого великана мерцали и искажались, обрастая костяными панцирями, когтями и клыками, полностью теряя всё человеческое. Однажды Ланн уже видел вдалеке этого ублюдка. А потом ещё один раз — во сне Айра. Обсидианово-чёрный гигант, неспешной походкой хозяина положения, отправлялся к воротам.
— Дарел! Людей к воротам, укрепите их всем, что есть, — ловким сальто соскочив с зубцов, прокричал Ланн, — и готовь людей к отступлению! Эту стену мы потеряем.
Наблюдавший за сражением из бойницы надвратной башни рыцарь нахмурился, а потом посмотрел в сторону, куда указывал Ланн. И заледенел — как и все ополченцы — при виде великана, сплетённого из чистой ненависти и нечеловеческой злобы. Его лица было не разглядеть за забралом диковинного шлема, украшенного сверху рогами, но ярко пылающие фиолетовые зрачки прожигали смотрящего в них до самой души. Властелин Тьмы пришёл лично, потому что ему наскучило их представление. Он шёл сюда не развлекаться, а уничтожить всех подчистую — чтобы отплатить за нанесённое оскорбление.