ть так часто и так настойчиво, что, отказываясь, Клер порой понимала, что поступает грубо и бестактно. Она не очень жаловала готов, разве только антикварных, потому что те всегда были изысканно одеты и их забавно было рисовать.
Клер невольно подумала, что Шанне понравился бы тот венецианский дворец, который она видит во сне. Это было поистине незабвенное зрелище и такое реалистичное. Даже сейчас, смотря на скромную обстановку своего дома, Клер ощущала себя гостьей в том дворце, где полно дорогих зеркал в затейливых рамах, где стены украшены шпалерами и ламбрекенами, а потолки расписаны купидонами. Жить в такой роскоши – это сказка. Клер попыталась декорировать свое скромное жилье так изящно, как только могла: всюду развесила картины, керамические маски и акварели, расставила на полках украшения, вырастила в кадках цветы. Все вышло очень мило, но с великолепием того дворца даже ни один музей не смог бы сравниться.
Единственная вещь в доме Клер, казалось, не уступала дворцовым роскошным вещицам. Зеркало на стене в изысканной золоченой раме. Оно словно отражало ту роскошь, которую Клер видела во сне, и сохраняло ее где-то в глубине амальгамы. Один внимательный взгляд в него, и можно увидеть то, чего в комнате нет. Самым роскошным было, конечно же, отражение самой Клер. Только она в последнее время старалась не думать о собственной красоте, потому что тут же вспоминала острый нож, который может эту красоту легко разрушить. Пока не тронутая им кожа казалась ей только временно существующей материей. Одно прикосновение лезвия, и красоты не станет. Даже если оно пройдется по коже нежно, почти любовно, оно все равно все разрушит.
Клер не хотелось об этом думать, поэтому она отвернулась от зеркала. Собственная уязвимость ничуть не радовала ее, и все равно идея вновь порезаться была соблазнительной. Это все равно что бросить вызов судьбе.
Клер оставила на столе недоеденный заварной крем и круассаны. Она была голодна, но чувствовала, что есть не может. Желудок будто свело. На миг при виде лакомств на блюдцах она ощутила что-то наподобие колик. Но недомогание не помешало ей выйти из дома, взять из пристройки велосипед и отправиться на небольшую прогулку по городу.
Погожий летний день был прекрасным. Правда, скоро лето кончится. Клер заметила пару рано пожелтевших листьев в кроне ясеня, проследила, как сыплется на дорогу пух от созревших каштанов. Она остановилась, чтобы сорвать с лужайки отцветший одуванчик и сдуть с него белые тычинки одним дыханием. Они веером полетели ввысь. Ощущение было таким, будто она запустила воздушного змея.
Клер сложила губы в трубочку, чтобы сдуть последнюю тычинку, и тут заметила, что кто-то наблюдает за ней. Человек стоял в тени падуба. Даже в такую жару он был тепло одет. И лицо пряталось в тени от причудливого головного убора, но Клер видела, как сверкают его глаза и как изуродованы его руки.
Она бросила стебель от одуванчика, почти запрыгнула на сиденье велосипеда и закрутила педали так энергично, будто за ней гнался сам дьявол. Так нервничать опасно. Клер чуть не съехала в кювет, но вовремя успела затормозить.
Обычно ей нравилось кататься на велосипеде, скейте или роликовых коньках. И она ни разу не получала травм. Однако сегодня сумела зацепить ремешок сандалии за педаль и поранилась. Надо же! Клер нагнулась и смахнула пальцем кровь с крошечной ссадины на ступне. Жаль, что нет с собой пластыря или йода. Ранка болезненно ныла. Но это было совсем не похоже на ту боль, которую она познала недавно. Легкое жжение, подобное комариному укусу, не шло ни в какое сравнение с глубокой раной, намеренно нанесенной ножом.
Клер посмотрела по сторонам. Кругом зеленели кусты и газоны какого-то сквера. В пустой беседке среди герани никто не сидел. Каштаны все так же роняли свой пух. Где-то бил маленький фонтанчик. Струи в нем были такими слабыми, что, казалось, вот-вот высохнут. В конце августа природа действительно начнет усыхать. Клер вспомнила, что как раз в августе у Шанны день рождения. Можно будет даже не покупать ей подарок, а всего лишь поделиться своими ночными видениями. Для Шанны любая возможность исследовать потустороннее уже сама по себе была подарком.
Клер заметила вдруг пару, идущую прочь от парка аттракционов. На девушке черная юбка с воланами и блуза на шнуровке такого же темного ночного оттенка. Как похоже на Шанну. Клер сощурилась, стараясь ее разглядеть. Шанна слегка осветлила волосы, которые раньше были темного фиолетового оттенка. От этого она и выглядела немного незнакомой. А еще она казалась очень довольной. Впервые за долгое время. Наверное, все дело в ее спутнике. Клер перевела взгляд на высокого брюнета рядом с подругой и ощутила легкий огненный разряд. Боль снова прокатилась по всему телу. Знакомое ощущение! Клер надеялась, что оно никогда больше не повторится. Но вот удар током настиг ее вновь. Она уже знала, что это означает.
Нет, подумала Клер. Нет, только не друг Шанны. Кем бы он ни был, с ним не должно этого случиться. Он ведь любит ее. Или, по крайней мере, у них сильная взаимная симпатия. Клер неотрывно наблюдала за парой, которая, смеясь, удалялась. По жестам и смеху было похоже, что между ними начинается роман. Для Шанны это так нетипично. Ей всегда было сложно найти парня, который бы разделял ее готические наклонности или хотя бы относился к ним нейтрально. Клер вспомнила, как рыдала обиженная Шанна, когда какой-то придурок, которого она подцепила в клубе, бросил ее сразу, едва узнал, что она готка. Ей нельзя снова остаться без друга. Это ее убьет. По крайней мере, морально.
Шанна снимала жилье в небольшом коттедже где-то на этой улице. Клер помнила ее адрес, но не хотела напрашиваться в гости в тот день, когда подруга занята. Пусть лучше проведет время с приятелем. К тому же Клер все еще ощущала гнетущую тяжесть, как после солнечного удара. Вместе с этим проснулась скорбь. Неужели парень Шанны тоже умрет? Или она печалится о нем раньше, чем следовало бы? Не стоит заочно хоронить еще живых людей, с ними ведь может ничего плохого и не случиться, вопреки любым опасениям. И все же мрачное скорбное чувство как червь подтачивало ее изнутри. Как будто она уже стоит над чьей-то разрытой могилой и сыплет туда горсти земли. А возможно, в похоронах не было бы нужды, если бы она нанесла себе свежую рану.
Клер задумчиво шла по дорожке, ведя велосипед перед собой. Ее пальцы судорожно вцепились в руль. Засохший шрам на руке припекло солнце, и кожа вокруг него начала сильно чесаться. Клер заметила, что прохожие с подозрением смотрят на этот шрам. Им даже в голову не приходит, что она могла нанести его себе сама. Скорее всего, наивные люди полагают, что она попала в какую-то передрягу.
Клер сознавала, что бессмысленно идти к подруге и предупреждать ее о том, что с ее парнем в ближайшее время может произойти какой-то несчастный случай. Ее предостережению просто не придадут значения. Над пророчицами чаще всего смеются. Ведь никто же не верил словам Кассандры, хотя они и оказывались роковыми. Вот и в жизни так. Если она скажет о предстоящей трагедии, то вначале это сочтут глупостью, а потом начнут в чем-то подозревать. Лучше просто промолчать. В конце концов, может, на этот раз ей показалось неправильно. Вероятно, у нее действительно случился солнечный удар, а парень Шанны тут совсем ни при чем.
И все же, едва вернулась домой, Клер тут же взяла остро отточенное лезвие.
«Не смей!» – казалось, вопил некто из зеркала, но Клер не придала его протестам значения. Она поднесла нож к своему плечу и приготовилась к тому, что ее сейчас обожжет боль.
Глава 20. Русалочий голод
Венеция, столетия назад
Корделия встрепенулась во сне, будто кто-то ее позвал. Она проснулась и села в постели. За окном клубился пар. Иногда, смотря в окно, она ощущала, что за окном пролетают некие существа и заглядывают в ее каморку. Обстановка здесь была очень скромной. Комнатка находилась высоко над швейной мастерской. Рядом расположился ремесленник по изготовлению масок. Весьма умелый и добрый старик, мастер своего дела. Он работал днями и ночами не покладая рук. И за выполненными заказами к нему приходили многие знатные вельможи. Корделия выпросила у него золоченую маску крылатой богини Ники. Сейчас драгоценный предмет висел на настенном крюке и озарял убогую комнатушку. Уши маски расходились в форме сложенных крыльев. Языческая красота, но было в ней и нечто от типично ангельской холодности.
Впервые Корделия поежилась от холода, охватившего ее при мысли об ангелах.
Сейчас раннее утро, но какие-то настораживающие звуки уже раздавались с улицы. Руководствуясь инстинктом, Корделия накинула на плечи шаль и спустилась вниз. Кто-то будто ждал ее внизу, и она должна была идти. Возможно, ее привлек плеск весел и звук легкого удара, когда нос гондолы уткнулся в пристань. Кто-то причалил к самому порогу. Правда, из окна ей показалось, что гондола пуста. Но ведь кто сидит в фельце, все равно не видно, пока не подойдешь и не откинешь рукой бархатистый полог внутренней кабинки.
Корделия не думала, что в такую рань гондолу могли прислать за ней из палаццо де Франко, разве только Донатьену она зачем-то срочно понадобилась. Девушка открыла дверь и вышла в утреннюю прохладу. Над каналом клубился туман. Он был непривычно густым и белесым, как парное молоко. Корделия вздрогнула, вспомнив о том, каким образом может появляться такой туман. Она уже подсмотрела однажды, кто способен призывать туманы. Только она поклялась себе, что не расскажет об этом никогда и никому. И была уверена, что сдержит клятву. Лучше было даже не вспоминать того, случайной свидетельницей чего она стала.
Гондола одиноко качалась у пристани. Трос был даже не закреплен. На корме никого. Весло куда-то исчезло. Корделия не сразу заметила фигуру, плашмя лежавшую на каменистом берегу. Это был гондольер. Его нетрудно было узнать по нарядной одежде. Вначале Корделия даже не поняла: пьян он или упал в обморок, а может, стал жертвой нападения. Правая рука, которая должна была сжимать весло, безвольно покоилась в воде. А по его груди тянулись какие-то мокрые нити, переплетенные с водорослями. Они шевелились, как змеи или ножки медузы. Сперва Корделия даже подумала, что к мертвому телу прилипла медуза.