Прокуратура области взяла их будущий совместный труд под своей патронаж.
Такую вот тяжелую, изматывающую нервы работу задал преступник-одиночка большой группе оперативников УВД, ФСБ и следователям прокуратуры.
Потом круг сыщиков заметно сузился. Дело, кажется, переходило в разряд нераскрываемых.
Хорошо выспавшись, Койот долго не поднимался с постели, размышлял. Цели — добыть деньги — он не достиг, тщательно подготовленная им операция практически провалилась. И людей побил, и деньги не взял. Брак в работе, и брак серьезный. Придется исправлять. Придется пистолетам полежать, пусть пройдет время. Время играет на него. Сейчас, в ближайшие месяцы, нечего даже думать о новом нападении на инкассаторов. Милиция стоит на ушах, инкассаторы напуганы, приняли, видно, какие-то новые меры предосторожности, к ним сейчас не подступишься. Все, конечно, понимают: инкассаторов грабили и будут грабить, слишком уж заманчивой и легкой кажется добыча, она манит преступников всего мира. Это теоретически. А практически — его, Койота, фоторобот размножен, за ним охотятся. С психологической точки зрения все должны со временем успокоиться, подзабыть историю с неудачным нападением на инкассаторов у магазина на Дмитровской. Люди, в общем-то, беспечны, забывается даже смерть близких, а уж про коллег по работе и говорить нечего. Водитель-инкассатор убит, двое инкассаторов ранены… Время залечит боль, оно же выветрит память. Во всяком случае, острота случившегося спадет, притупится. Разумеется, нападать на инкассаторов вторично в том же самом месте глупо. Инкассаторов, которые ездят к этому магазину вместо выбывших из строя, проинструктировали теперь будь здоров, запугали и работников магазина. И те и другие, наверное, на каждого покупателя смотрят сейчас как на потенциального убийцу, настороженны и бдительны, и стбит, к примеру, снова появиться кому-либо подо зрите л ьн ому у той же телефонной будки в момент приезда инкассаторской машины, как продавщицы кинутся к телефону в кабинете заведующей, инкассаторсборщик под любым предлогом задержится в помещении, не станет выходить, зато прискочат менты…
Нет-нет, об этом магазине и думать нечего, хотя там почти идеальные условия для нападения и отступления.
Самое разумное теперь — снова выждать. Время все расставит по местам. Если его не поймают — а его же ищут, это ясно! — то через год-полтора акцию можно и повторить. Не для того он убивал ментов и завладел их оружием, чтобы тайно любоваться им. Стволы должны работать, приносить деньги.
Подумав о спрятанных на чердаке «Макаровых», Койот решил, что пистолеты надо рассредоточит ь, то есть хранить их раздельно. Мало ли какая ситуация может возникнуть! Вдруг случайно наткнутся на оружие пацаны или ремонтники из домоуправления. Лазали же летом по крыше, несколько листов шифера заменили. Потом, осенью, у кого-то воздушную пробку в отоплении искали, воду сливали, опять на чердак поднимались. Правда, он, Койот, выбрал там такое загаженное голубями место, что к нему и подойти-то противно, не то что руками ковыряться, искать что-нибудь. И все же любую случайность надо исключить, лишиться сразу двух стволов совсем глупо.
Он встал, оделся. Дома никого не было — и отец, и мачеха ушли на работу. Павел даже не слышал, как они уходили. На столе в кухне стояла тарелка с жареной рыбой, бутылка пива. Отец, видно, позаботился. Впрочем, рыбу жарила Валентина, пиво и у нее могло отыскаться, она баба запасливая и, чего надо мужику, знает.
Койот вспомнил про визит жены, Людмилы: она по-прежнему была законной ему супругой, на развод не подавала. По сути своих претензий она права: или живи в семье, или уходи.
Койот вдруг захотел увидеть сына, отцовские чувства все же не покинули его. Он помнил, чувствовал, что сынок тянулся к нему, был рад общению, нуждался в отцовском внимании и мужской ласке.
Рядом с желанием повидаться с Костиком родилась вдруг неожиданная идея.
«Ствол!» — подумал Койот.
Да, один из пистолетов надо спрятать в квартире тещи. Надо помириться с Людмилой, пожить там. Формально он, Павел, имеет право появляться в этом доме. Соседи знают, что они лишь поссорились с Людмилой, что он вроде бы вернулся к отцу, а про то, что живет с Маринкой, знают лишь они двое. В семье же всякое случается: разошлись, сошлись, поссорились, помирились… Муж и жена — одна сатана (хотя именно эта пословица, может, и не совсем к месту, но более подходящую Койот вспомнить не смог). Словом, молодые семьи — сотни проблем. Перебесятся, образумятся. Да и ребенок у них, его воспитывать-кормить надо. Как тут не вернуться?!
Плотно позавтракав, Койот со всеми мерами предосторожности снова поднялся на чердак, раскопал тайник, извлек пистолеты. Один из них он вернул на прежнее место, а другой, завернув в тряпицу, сунул в пакет, спустился вниз. Так, с пакетом, в котором лежали еще плитка шоколада и с килограмм апельсинов, он и отправился в гости к сыну.
…Теща, открывшая ему дверь, глянула на Койота какими-то больными, воспаленными глазами.
— Проходи, Паша, — сказала она довольно слабым голосом, запахивая на груди халат.
— Вы что, болеете? — спросил он Веру Ивановну, входя в прихожую и закрывая за собою дверь.
— Ой, не знаю, но так мне плохо, так плохо! — отвечала она, и губы пожилой женщины дрожали. — За вас душа болит, сердце заходится. И кордиамин пила, и нитроглицерин принимала. Вроде отпустит, а потом как подумаю…
— Людмила дома?
— Нет, она в центр поехала. Костику рубашку поискать. Потом надо, говорит, насчет работы на биржу труда заехать. Обещали ей место в какойто фирме, копировальщицей на этот… как его… ну, на чем бумаги размножают.
— На ксерокс, что ли?
— Во-во! На ксерокс! Я это слово никак не могу запомнить.
— Какая же это копировальщица? Копировальщица — это на заводе, кажется, чертежница такая, какая копии делает… Хотя я тоже точно не знаю.
— Ну ладно, сама разберется, ты проходи, Паша, проходи! — Вера Ивановна засуетилась возле зятя. — Давай поговорим, пока Люды нет.
— Костик что делает?
— Да он спит. Проснулся нынче рано, поел, поиграл, а потом говорит мне: «Бабуска, я байбай…» Ну, я его снова положила.
— Я ему вот гостинцев принес. — Койот стал выкладывать шоколадку и апельсины.
— Спасибо тебе, Пашенька, спасибо! — Теща слезящимися глазами смотрела на него. Села потом напротив, у кухонного стола, сжала на груди руки. Паша! Вернись домой, как сына тебя прошу! Ну что вам не хватает? Умру я скоро, здоровья совсем не стало… Живите с Людой, квартиру вам оставлю, у меня же больше никого нет. Все, что нажила. Денег у меня никаких, кроме пенсии, ты уж извини, да и ту нерегулярно получаю. Но не в деньгах счастье, Паша! У вас семья, ребенок, квартира. У других и такого нету. А Костика лечить надо, растить. Нельзя родное дитя бросать, Паша! Он — плоть твоя, кровинушка. Как можно?!
— Да я что, Вера Ивановна, — Койот прятал глаза. — Это все Людмила, дочка ваша. День и ночь ведь пилила, деньги требовала. Помешалась на них. А где я их возьму? Зарабатывал как умел…
— Ну… я поговорю с ней еще. Я понимаю: и тебе трудно, и всем сейчас нелегко. Я ей уж сто раз говорила. И тебя всегда защищала, ты уж поверь на слово. Люду я знаю, она девка с норовом. Но и ты не уступишь, вот и нашла коса на камень. А плохо всем… Не надо вам расходиться, сынок! Помиритесь, очень прошу!.. А с работой как-нибудь, может, и устроится. На биржу вот походишь, поищешь местечко. Другие же работают, устраиваются как-то.
— Да я сейчас работаю, Вера Ивановна. С отцом, в магазине. Не каждый день, но иногда шабашки хорошие сшибаем. Вот, видите, гостинец Костику принес.
— Молодец, Паша, правильно. Я знаю, у тебя добрая душа… А Костик у нас подрос, поглядика, папа! — Вера Ивановна поднялась, увлекла зятя за собой, в свою комнату, где на диване раскинувшись спал действительно заметно подросший малыш. — Скоро в школу.
— А что это он здесь?
— Да пусть. Лежал-лежал, играла я с ним, а потом и заснул. Видишь, у него и руки стали получше, пальчики выпрямились, говорить хорошо начинает… Лапушка моя! — нежно проговорила Вера Ивановна и поправила под головой ребенка подушку.
Попросила:
— Паша, ты бы кроватку ему поправил, а? Гляди, качается вся, я уже и бояться стала его сюда класть — вдруг развалится под ребенком. А что мы с Людой сделаем?
— Ладно, поправлю.
Вера Ивановна озарилась счастливой улыбкой.
— Ну и умница. Ты есть хочешь? Я оладьи утром пекла.
— Нет, спасибо, ел только что. Потом, может быть.
— Ну хорошо. Паша, ты посиди дома, а я пока в поликлинику схожу, ладно? Укол, наверное, надо сделать… Таблетки не помогают.
— Давайте я «скорую» вызову.
— Не надо, не надо, я ведь ходячая! — Вера Ивановна замахала руками. По свежему воздуху пройдусь, погуляю. А ты побудь с сыночком, побудь. Проснется — дай ему каши, я рисовую сварила, она на плите. А молоко подогрей немного, ладно?
Теща быстренько собралась, ушла, а Койот подошел к кроватке сына, покачал ее туда-сюда.
Кроватка действительно готова была развалиться. Конечно, купили ее в комиссионке, она и тогда вся шаталась, а теперь уже столько лет прошло, Костик вырос в ней, в весе прибавил.
Койот взялся за отвертку и гаечные ключи, подтянул винты. Тут, конечно, надо бы вот эту планку заменить, фанерное дно еле держится…
Сняв фанерку, Койот вдруг увидел, что в кроватке сына можно устроить великолепный тайник. Дно было двойным, рама обшита с двух сторон, верхняя фанерка была плохо закреплена, болталась на двух винтах и нижняя. А это же основа всей кроватки. Если все это хорошенько стянуть…
Кому придет в голову, что в детской кроватке спрятан «Макаров»?
Он заново осмотрел кроватку. Да, тайник тут получался великолепный! Фанера — надежная, толстая, лежит в пазах плотно, без отвертки или ножа ее не выковырнуть. А закручивать винт сверху нет смысла — фанера должна быстро и легко сниматься.