выглядел как бычий пузырь, который было легче перепрыгнуть, чем обойти. Однако, оказалось, что прежняя толщина и количество подбородков далеко не предел. За два лета подбородки выросли и числом и объемом, а новый пояс стал на пол-аршина длинней прежнего. В каких бы краях он не появлялся, всегда выбирал одну корчму, где останавливался каждый следующий раз. Народ долго кумекал о причинах такого постоянства. Баили, что выбирает ту, где цены дешевле. Потом думали, что ту, где харчи вкусней или питье лучше. Оказалось все гораздо проще. Шуфутин выбирал те, в которых двери пошире. Некоторые хозяева постоялых дворов даже пробовали рубить новые косяки, но купец воспринимал это как насмешку и демонстративно обходил их своим вниманием. Сумрак харчевни встретил знакомыми запахами. Гусиный дух переплетался с ароматами запеченных молочных поросят, жареной рыбицы и томленых перепелов. Особый оттенок вносила молодая кабанятина, прихваченная углями до пузырящейся корочки, отжатая в пиве оленина и зажаренные в сухарях кулики. На столах виднелись плошки с солеными грибами, лохматыми пучками душистых трав и мочеными яблоками. В дальнем углу обнаружилась и свободная лавка, ожидающая седока. Не успел Извек сесть, как появился расторопный отрок и, оценивающе зыркнув на гостя, без запинки выпалил все, что доходило на кухне. Закончив перечисление закусок, шмыгнул носом и уже медленнее огласил содержимое погребов: - Квасы клюквенные, солодовые, сладкие, забористые, кислые... пива темные, светлые, янтарные, горькие, мягкие... вина ромейские, таврические, черные, красные, белые... сурьи новые, годовалые, густые, тяжелые... бражки яблочные, смородиновые, грушевые, свекольные, земляничные, а так же простокваши, варенцы, молоко и наконец сметаны стоячие и пожиже. Сотник терпеливо заслушал нескудный разнобой напитков. Кивнув запыхавшемуся хлопцу, поправил бороду и поднял указательный палец. - Гуся! Не то чтобы большого, но душевного. Пива, хозяйского, не для гостей. И... грибочков, новых, под травкой, чтобы маленькие, да поострей. Отрок понимающе улыбнулся. Гость оказался докой по части еды, да и питье попросил недурное. Значит повидал постоялых дворов, разведал что, кому и когда подают. - Возьми вьюнов на загладочку, - посоветовал он вполголоса. - Не прогадаешь. Брат нынче на зорьке натягал. Лопаются от жира, язык проглотишь. - Валяй, - согласился Сотник. Хлопец растопырил рогаткой два пальца и ушмыгнул выполнять. Извек потащил из-за пояса кошель. Цены конечно, об эту пору всегда немалы, но, в общем-то, и не особо шальны. Две мелких монеты в разгар торжища - совсем не разор. Хозяин смекалист, цену числом едоков выправляет. Отыскав глазами щель меж досок, потянулся, сунул монеты в прореху. Пацан не заставил себя долго ждать. Перво-наперво, как водится, приволок пиво, поставил перед гостем кружку и, прихватив плату, поспешил за едой. Гусь оказался почти таким, как представлялось. Мягкий, в меру жирный, с сочными, охотно поддающимися зубам, косточками. Не сплоховали и грибочки. Укладывались в ложку по три-четыре штуки, пахли пряно и свежо. Под стать было и пиво. В меру горьковатое, с той бодрящей забористостью, что свербит в носу, веселит и разгоняет по жилам благостное ощущение беззаботности. Покончив с грибами и большей частью гуся, Извек дождался второго кувшина и наполнив кружку, не спеша взялся за румяные хрустящие крылышки. Скоро о птице напоминала лишь горстка перемолотых крепкими зубами костей. Прихлебывая пиво, Сотник откинулся к стене. Появившийся отрок сгреб гусиное блюдо и грибную плошку. Взглядом поинтересовался на счет очереди вьюнов, уловил утвердительный кивок гостя и, блеснув улыбкой, пошел за последним угощением. Вьюны удались на диво. Надломив корочку румяного теста, Сотник обнажил белый рыбный бок и отщипнул небольшой кусочек. Нежная мякоть таяла во рту, не встречая протестов уже наполненного желудка. Оставив от первого вьюна длинный голый хребет, Извек сделал паузу и воздал должное хозяйскому пиву. Передохнув малость, принялся за второго. Наступал разгар торгового дня, и столы быстро освобождались до вечера. Корчма пустела, но Сотник не торопился уходить. С удовольствием прихлебывал пиво, поглядывал на оставшихся. В углу, напротив, почти не разжимая губ, переговаривалась парочка карманников. Неподалеку от двери, подперев голову кулаком, дремал полупьяный кощунник, а за дальним столом жевала захмелевшая компания тутошней охраны. Сидели с осоловевшими рожами, никуда не спешили, по сторонам почти не смотрели. В скором времени карманники шмыгнули к выходу. Охранники мгновенно навострились и обменялись парой негромких фраз. Один из группы сдвинул меч на бок, поправил ножи за голенищами и, стряхивая крошки с бороды, резво поспешил к двери. Уже на пороге перекосился как пьяный, смастырил глупую рожу и, пинком распахнув дверь, вывалился из корчмы. По крыльцу загрохотали неверные шаги, сопровождаемые ленивым сквернословием. Когда ступени кончились, под спотыкающимися ногами шоркнул песок и, постепенно удаляясь, зазвучала тягомотная песня. Хитро здесь, подумал Сотник. Дружина не из дураков. Казалось бы пьют да гуляют, ан нет, бдят. И по-умному бдят. Вышедший из корчмы хмельной певун, наверняка проследит за карманниками до людской сутолоки. Уже в рядах незаметно передаст под согляд своих хлопцев, переодетых в людское и снующих по торжищу как простые ротозеи. Те, в свою очередь, будут выпасать воров до первого же кошелька. Оно конечно хорошо, усмехнулся Сотник, однако, карманников меньше не становится. Покончив с вьюнами, Извек вылил в кружку остатки пива и откинулся спиной к стене. Охранники, не глядя на него, тихо переговаривались, но Сотник нутром чуял, что привлек внимание. Наконец, один из дружинников поставил кружку на стол, как бы невзначай опустил руку на ножны и направился к Извеку. Тот не показал, что заметил, все так же из-под прикрытых век, глядел на рыбные хребты и, лишь когда соседняя лавка грумкнула по полу, перевел взгляд на подошедшего. Дружинник ненавязчиво, но профессионально обцапал глазами с головы до ног, лицо держал приветливым и простоватым. - Исполать, почтенный, давно ли на торжище? Откуда и какими судьбами пожаловал? Не земляк ли, случаем, будешь? - Ну, ежели ты из Киева, то может и земляк. - Из Киева? - переспросил охранник. - Да нет, мы из других мест. Однако, как там, в светлопрестольном? Сотник так же мельком оглядел говорившего. Дружинник как дружинник, по лицу не прочтешь любопытный или любознательный. Пожав плечами ответил безразличным голосом: - В светлопрестольном? Да все по-прежнему. В кабаках пляшут, в подворотнях режут. То во славу Яхве, то по воле Аллаха, то во имя Христа. Охранник покачал головой, помолчал, кивнул. - Значит так же, как везде: зело весело живем, брагу пьем, да морды бьем. - Как то так. - подтвердил Сотник По тому, как охранник не среагировал на заветное слово, понял, что это обычная проверка. Резко меняя манеру ответа, зевнул. - В Киеве, слава Перуну, все по-старому. Точнее по-новому, как крещением заведено. Князь жив здоров. Град все растет. Жидов все больше и они все толще. Дружинник пощипал ус, прищурился и заговорщически поинтересовался: - А что, правду толмачат, что княжеский волхв опять в леса подался? Извек улыбнулся хитрому проверочному вопросу. - Белоян-то? Брешут! Эта морда и носу из детинца не кажет. Его и при дворе неплохо кормят. Так что не рубись, не лазутчик я! Он выудил из-за пазухи шнурок с кружком толстой бычьей кожи и выжженной на нем новой буквицей. Охранник вылупился на знак княжьего посыльного, почтительно склонил голову и, вернувшись за свой стол, произнес несколько слов. Дружинники быстро посмотрели в сторону Извека, запоминали внешность человека из Киева. Коли понадобится, помогут без промедления. Знамо дело птица важная, от самого князя. Посидев еще немного, Сотник поднялся, поправил перевязь, сыто потянулся. Откуда ни возьмись, вышмыгнул хозяйский мальчишка, сгреб в корзину посуду, свободной рукой прихватил кувшин и, на ходу, предупредительно бросил: - Ежели приспичит че, то от выхода налево, между заборчиком и домом, шагов двадцать, а там увидишь. - Добро. - откликнулся Извек с улыбкой. - Обязательно загляну, ежели там тоже наливают. Пацан, снисходительно глянул на непонятливого гостя. - Там, дядечка, отливают... и откладывают. - назидательно пояснил он, но заметив веселые искорки в светлых глазах гостя, гыкнул шутке и заторопился к другому столу. Улица встретила Сотника ярким солнечным светом и непрекращающимся шумом. Извек неторопливо двинулся сквозь знакомую суету. Предстояло найти шелковые ряды и гулять по ним, пока не подойдет один из охранников цареградского торгового обоза. Однако найти что-либо на торжище, без подсказа, не легко. Ряды сменялись рядами, чужие товары - своими, родные лица - коричневыми, желтыми, красными физиономиями. За рядами гончаров, со всевозможными плошками, крынками, горшками и кувшинами, потянулись ряды шорников и сапожников, за ними - ковали и оружейники со своим звенящим товаром, за ними - ромейские купцы с маслами и благовониями, тут же ряд бортников благоухал сладкими ароматами и гудел крыльями ос и пчел. В просветах между рядами виднелись загоны и клети с живностью. Народ придирчиво выбирал лошадей, хряков, коров, овец и птицу. Рядом с медами расположились привозные сладости и пряности. Торговали смуглые цепкоглазые люди, самозабвенно торгующиеся за каждую щепоть товара. Этих Извек никогда не мог понять: платишь названную спервоначала цену - обижаются, забирают деньги, отвешивают товар и смотрят как на кровного врага. Однако стоит начать торговаться, размахивать руками, уговаривать, грозить, что пойдешь к другим, где подешевле - сразу становишься уважаемым человеком. Почтение продавцов льет через край, товар показывается со всех сторон, надламывается для пробы, да сопровождается рассказом с каким трудом выращен, собран, приготовлен и привезен сквозь жуткие опасности росских земель. После бесед цена падает на треть, а то и в половину, а покупатель уходит, провожаемый счастливыми, гордыми и почти братскими взглядами. Мол, уважил, выслушал и согласился, что хозяин достойный человек. То тут, то там мелькали могучие фигуры поил. Широкоплечие молодцы двигались меж рядов с запотелыми бочонками за спиной. Любому желающему тут же вручался один из подвешенных к поясу берестяных ковшей, бочонок взгромождался поиле на руку и, в ковш плескала ядреная влага. Питье же хранило студеность глубоких погребов, где с зимы запасались н