себе. И то признать, герой терпеливый попался. Иной бы давно плюнул и, за полвека, другую бы нашел, детьми обзавелся. Этот - нет, каждые три года приезжал, пока ее руки не добился. Такой верности поди уже и не сыcкать. - Чудно! Право слово! - согласился Извек. - Выходит, теперь ты всем заправляешь? - Теперь я. Чугайстыри здешние все больше в норах обретаются, да в пещерах. Изба совсем без присмотру. Иногда, как анчутки налезут погостить, так весь дом вверх дном. Шалуны, язви их в душу. Вот и наведываюсь, временами, приглядеть. Извек оглянулся, поискал глазами ступу или помело. По углам не увидал, а интересоваться - неловко. Спросил о другом: - Слушай, бабуля, а с чего ты к коню такая ласковая? Он же у тебя все травы пожрет, а ты собирала, сушила. - Не я - Наина, это все от нее осталось, да теперь вряд ли пригодится. Сама-то я другую волшбу пользую. Мне травы ни к чему. А ушастый твой пусть побалуется. Я ведь про него давно знаю, сестра рассказывала перед отъездом. Сотник застыл с пирожком в зубах. Старуха, заметив его удивление, с улыбкой продолжала: - Он ведь у тебя недавно? - Двух лет не прошло. - А до того чей был, не ведаешь? - У Юсуф-хана был, пока в того стрела не попала. Хан помер, а коня на торжище привели - никого к себе не подпускал. Я возьми и купи, сдуру. Все деньги отдал, да еще и у друзей занял. Меня почему-то принял, вот теперь и езжу. - Это потому, что чует в тебе... хорошего человека. А ведаешь ли, откуда Наина его знает? - Откуда? - От Юсуфа, его хозяина, который этим конем больше всего на свете дорожил... ты пирожок-то ешь, а то встрющился, как горох на плетне. Ешь, а я рассказывать буду. Извек торопливо кивнул, куснул забытый пирожок, отхлебнул завару. Вкуса уже не ощущал, слушал бабку. - Начнем с того, - продолжала рассказчица. - Что жеребчик твой, один из потомков крылатых коней, а они твари с характером. Даже когда, по воле богов, крыльев лишились, лучше не стали. Хан с ним изрядно намаялся, пока не примучил. Хотя конь хорош, умен, в бою силен, в беге вынослив... - Не знаю как в бою, а пожрать любит! - пробурчал Извек с набитым ртом. - Про бой еще узнаешь, какие твои годы. Сейчас речь о другом: появилась у Юсуфа мечта, чтобы у коня этого вновь крылья отросли. Так он этой мечтой заболел, что объездил всех известных магов и волшебников. Да все напрасно. Ни один за такое дело не взялся, и не мудрено - супротив богов не попрешь. - Эт точно! - со знающим видом подтвердил Сотник. - Хотя старики рассказывали, что в давние времена шатались по земле трое, из леса. Лихие ребята были. Говорят и богам от них доставалось... - Были, - отмахнулась старуха. - Двое из них и сейчас где-то бродят, может еще встретишься, сам порасспросишь. - Так что хан? - напомнил дружинник. - Хан загрустил но, лета три тому, услыхал, что осталась еще одна ведьма, самая сильная. Долго донимал волхвов расспросами и, разузнав дорогу, явился к Наине. Обещал горы злата и груды каменьев, но сестра только посмеялась. Сказала, что проще сделать крылья самому Юсуфу, чем его скакуну. Правда потом, когда понурый хан собрался уезжать, сжалилась. Предложила на время превратить коня в человека, дабы тот речь людскую понимать научился. Юсуф тут же согласился и, оставив скакуна, воротился домой... Челюсть Извека отвисла, брови скакнули к потолку, волосы и борода стали дыбом. Старуха, не замечая его оторопи, неспешно продолжала: - Целый год в услужении сестрицы был здоровенный детина с разумом ребенка. Дрова колол, сено косил, помаленьку учился говорить. Перед приездом хана - уже все понимал, но слова складывал худо и лопотал как двухлетка. Я тогда заезжала на денек. Помню, Наина даже прослезилась, перекидывая парня обратно в коня. Однако, деваться некуда, обещала - надо отдавать. - А потом? - еле вымолвил Сотник. - Потом приехал Юсуф, забрал поумневшего скакуна и распрощался, а вскоре после этого погиб. Теперь ученик моей сестрицы у тебя. - Так я что, на человеке езжу? - Да нет, - хихикнула бабка. - Конь он! Простой конь, только гораздо понятливей других. Так что радуйся, таких лошадей по всему свету не сыщешь. Сотник недоверчиво посмотрел в окно, где виднелся черный хвост, пригладил бороду, поднялся. - Ну, бабуля, спасибо тебе за угощение, а мне пора и честь знать. Поеду наверное, дорога не близкая, раньше поедешь - раньше доедешь. А то, боюсь, еще маленько поговорим, и выяснится, что я раньше конем был. Старуха помолчала, вспоминая, отрицательно покачала головой. - Нет, про тебя Наина не говорила. А если решил ехать, то так тому и быть, неволить не буду, езжай. Разве что гостинцев тебе на дорогу соберу. Конь твой и так пропитание отыщет, а твоя сумка у седла - совсем пустая, тоньше попоны висит. На ко, захвати! До ближайшей веси два дня шагом, скоком день, все одно проголодаешься. Ее сухие морщинистые руки уложили оставшиеся пирожки на чистую тряпицу и ловко скрутили узелок. - Кушай на здоровье, - улыбнулась она. - И погодь, еще кой-чего принесу, пригодится. Старуха взяла корзинку и направилась к двери. Извек с опасением глянул вслед, в голове мелькнула мысль: кругом, кроме леса, ничего, уж не поганок ли с мухоморами решила набрать. Ухватив узелок, неторопливо двинулся из избы. Ворон уже топтался у крыльца. Осоловевшие глаза говорили, что ни одного пучка под навесом не осталось, да и не известно, цел ли сам навес. Проскрипев по ступеням, Извек запихал пироги в сумку, огляделся. Хозяйку заметил на краю поляны, возле неказистого деревца. Расторопная бабуля накладывала в корзину желтые плоды, то ли груши, то ли яблоки - не разобрать. Пока одевал уздечку, та вернулась, протянула корзину с наливными яблоками. - Возьми вот. Правда одичали, но кое-какая сила еще осталась, хоть и не такая как прежде. Наина забросила совсем, вот и выродились, а может перероднились с лесными дичками, леший их знает. Но, чем богаты - тем и рады. - А что, - не понял Извек. - Раньше какие-нибудь непростые были? - Были, милок, были. Очень непростые, можно сказать особенные, молодильные, слыхал про такие? Теперь, конечно, не молодят. Хотя сил прибавляют впятеро, а то и всемеро, но ненадолго. Извек скрыл в бороде улыбку, молодильные только в сказках бывают. Чудит бабка на старости лет, но и на том спасибо. Натощак и дичка в радость. - Спасибо, бабушка, бывай здорова, может еще свидимся. Он вскочил в седло и тронул повод. Ворон пошел легкой грунью. Когда выехали на край леса, Сотник вынырнул из задумчивости и огляделся: - Ну, умник, ищи дорожку, по которой прежде ехали. Ворон зацокал чаще и, скоро, под ногами опять потянулась тропка, заросшая пятнами высохшего мха. Извек глянул на небо, присвистнул, брови поползли вверх: солнце даже не начало сползать с зенита, хотя на поляне погостили изрядно. Не иначе как бабуля начудила, хотя, вроде и не колдовала... Вечер застал у неширокой речушки. Мосток, соединявший оба берега, давно развалился и Сотник решил перейти вброд, благо неглубокое дно хорошо просматривалось. Почему-то после встречи с бабкой, на душе стало легче. Рассеянный взгляд свободно скользил по дороге, на языке вертелись смешные слова плясовой, слышанной недавно от Ревяки. Ворон, побывав в знакомых местах, кажется тоже оживился.
Глава 10
...Раз пост, два пост, а за третьим - на погост... Детская языческая считалочка
Пунцовое яблоко солнца сплющилось и придавило полоску холмов, еле заметную у виднокрая. Пора было становиться на ночлег, но Извек все ехал в поисках подходящего места. Ровный, безо всякого подлеска, сосновый бор, идущий вдоль дороги, просматривался вглубь на полет стрелы. Стройные стволы взметались к темнеющему небу и, лишь на самом верху вспучивались густой зеленью. Ворон шел монотонным шагом и Сотник чувствовал, что скоро начнет клевать носом, однако навстречу попадались только редкие островки кустов. В закатных лучах они казались маленькими тучками, не способными ни улететь, ни растаять. Расположиться в таких на ночь - то же, что лечь в чистом поле. Даже слепой от самого небозема увидит и огонь, и могучую фигуру коня. Понося Ящера и все его царство, Извек протер глаза и вгляделся вперед. Справа от дороги, в вечернем тумане вился еле заметный дымок. В обе стороны от дыма тянулась темная полоска. Один ее край почти упирался в дорогу, другой - уходил в поле. - Дыма без огня не бывает. - задумчиво проговорил Извек. - Видать кто-то в ложбинке костерком балуется. Он проехал еще чуть-чуть, а когда до дыма осталось совсем немного, спешился, похлопал коня по шее и, крадучись, двинулся вперед. В сумерках стали видны взлетающие к небу искры. Дружинник пригнулся и почти ползком подобрался к краю мелкого овражка. В поросшей травой низине весело потрескивал костер. Вокруг огня темными грудами возвышались человек пять, все как один, откормленные, в широких суконных одеждах. - Монахи новой заморской веры, - определил Извек. - На Руси в таких черных балахонах отродясь никто не ходил. Неподалеку маячила большая телега, видимо купленная в какой-нибудь веси. Рядом пара лошадей щипала траву. Чернецы беседовали, перемежая разговор возлияниями из пузатого кувшина. Судя по лоснящимся от жира губам, и догорающим в огне костям, трапеза подходила к концу. На тряпице возлежали недоеденные куски мяса, и пара караваев хлеба. Кое-где белели богатые россыпи яичной скорлупы. Не удивительно, в каждого из дородных носителей культа, мог войти не один десяток. Сотник вернулся к коню, громко кашлянул и повел Ворона к ложбине. Подходя, заметил, что тряпица со снедью исчезла. На краю ложбины остановился, кашлянул еще раз и жестом поприветствовал сидящих. - Будьте здравы, уважаемые. Наспех утерев хари, все с невинным видом воззрились на дружинника. Самый объемный, судя по всему глава, прокашлялся и зычным голосом ответил : - И ты здравствуй, во славу господа. Сняв с коня поклажу, Извек двинулся вниз, приглядел у костра свободный камень, устало сел. Поглядывая на встревоженные лица, стал неторопливо расстегивать переметную суму. - Доброй трапезы вам. - Так пост ноне! - отозвался чернец поменьше. - Приспело время о душ