нос и глубокие ссадины чернили пыль частыми каплями крови. Шевелился нелепо, руки то махали невпопад, то черпали высохшую и перемолотую копытами землю. На шум и крики из шатра показался хан. Небрежно отбросив тяжелый полог, шагнул к Гельтулею и остановился, рассматривая грязную копошащуюся массу под ногами. Лоснящееся лицо Радман-хана могло сойти за славянского идола, если бы не раскосые глаза, в которых власть и смерть теснили друг друга. Хан молчал. Терпеливо разглядывал одного из десяти, посланных разъездом по окраинам Киевских земель. И вот теперь лазутчик, скорее всего единственный уцелевший, барахтался еле живой в десяти шагах от загнанных насмерть коней. Наконец взгляд хана скользнул по толпящимся вокруг воинам, губы еле двинулись. - Поднимите! Подскочили двое, вздернули лазутчика как мешок с костями, выровняли тело и подняли мотающуюся голову. Третий догадливо плеснул в лицо холодной водой. В глазах Гельтулея проступил образ Радмана Лихого. Хан в упор смотрел на вернувшегося лазутчика. Наконец, когда зрачки Гельтулея перестали блуждать, прозвучал короткий, как удар ножа, вопрос: - Почему один? Из пересохшего горла Амана вырвался каркающий звук. Степняк поперхнулся, болезненно морщась проглотил вязкий пыльный ком в горле и с трудом прохрипел: - Иблис... Все убиты... Иблис вселился в уруса... Ночью убил всех... - Иблис? - улыбнулся молодой хан. - Почему тебя не убил? - Подумал, что убил... Аллах помог... не дал умереть. Радман покачал головой, губы растянулись в недоверчивой усмешке. Не сводя взгляда с Гельтулея, коротко распорядился: - К лекарю! К вечеру должен быть жив и говорить со светлым умом. Он развернулся и медленно скрылся за пологом шатра, где его ждало более приятное дело. В стане уже знали, что хан выбрал себе юную пленницу из захваченных недавно полонян. Именно она и должна была принести хану потомка, который прославит род Радмана в веках. Так предсказали звезды, которые никогда не ошибались. Оказавшись в полумраке шатра, Радман быстро забыл о вернувшемся Аман-Гельтулее. Он видел лишь широко раскрытые глаза избранницы звезд. Едва рука хана коснулась пряжки расшитого золотом пояса, как наложницы, приставленные следить за дорогой добычей, понятливо упорхнули прочь. Заметив, что полонянка сжала зубы и обреченно закрыла глаза, Радман улыбнулся. - Стерпится и слюбится! - вспомнил он пословицу, услышанную в русском плену и, по-хозяйски, шагнул к дрожащей пленнице... Когда, после долгих утех, вновь вышел из шатра, солнце уже смялось у окоема, будто кусок теста, замешанного на огне и крови. Радман глянул на догорающее небо, расправил плечи и неспешно направился к шатру лекаря. Следом двинулись пара телохранителей, даже в становище не спускавших с него глаз. Только полог шатра мог отрезать Радмана от охранников, но когда хан находился в шатре, к двоим у входа присоединялись еще шестеро, окружая шатер со всех сторон. Радман не спешил, ступал расправив плечи, с удовольствием вдыхал прохладный вечерний воздух. Легкое утомление после приятных трудов только улучшало настроение. Великое дело сделано! Скоро у него родится наследник. Радман уже видел, как будет учить сына ездить на коне, владеть изогнутым, как серп луны клинком и пускать в цель каленые стрелы. О, это будет великий воин, и родится он сильным и крепким. Четыре невольницы не спустят глаз с матери будущего хана и плод вызреет во чреве женщины, любая прихоть которой будет исполняться молниеносно и беспрекословно. Приятные мечты подняли настроение Радмана и, когда он зашел в шатер лекаря, от утреннего раздражения не осталось и следа. У старца царил вечный полумрак. На серединном шесте потрескивали два факела, роняя на утоптанную землю редкие чадящие капли. Навстречу поднялся Илюмджин-Ота, седой, иссушенный временем старик, лечивший раны еще отцу Радмана и собственными глазами видевший пленение великого Кури и сыновей. Встретив вопросительный взгляд молодого хана, старец простер тощую руку к дальнему краю, где на ворохе шкур лежал Гельтулей. Ссадины и кровоподтеки делали лицо черным, но пыль и засохшая кровь были заботливо смыты. Услышав шаги хана, Аман открыл глаза и, зажмурившись от разорвавшейся в голове боли, приподнялся на локте. Радман жестом приказал не подниматься и Илюмджин, тряся куцей бородой, вновь уложил больного. Хан шагнул ближе, опустился на корточки. - Говори! Все и медленно! Мы не торопимся. За спиной хана нависли фигуры охранников. Две пары глаз придавили Аман-Гельтулея к лежанке. Он качнул головой, что понял и... снова скорчился от боли. - Просто говори! - повторил хан, принимая из рук лекаря пиалу с отваром душистых трав. Отхлебнул, замер, вслушиваясь в слабый голос лазутчика. - Мы встали на ночь, - начал Гельтулей. - В трех днях пути отсюда. Я вышел в дозор на восход. Все было тихо, никого не видно и не слышно. Только шорох травы и крики ночных птиц. Потом темнота вдруг собралась в комок и ударила со всей силой. Хан двинул бровью, но перебивать не стал, лишь перевел взгляд на стоящего рядом лекаря. Тот бесстрастно смотрел в глаза, будто бы говоря, что встречал вещи и поудивительней. - Потом, - продолжал Гельтулей. - Настало утро. Каймет был рядом, уже мертвый. Я подошел к костру, там - никого. Все лежали в стороне, на полдень. Я видел следы, видел всех убитых. Так можно порубить ягнят, очень острой саблей и, только выпив очень много росского меду. Но наш десяток не ягнята... И десятник Салман не ягненок. Аман-Гельтулей перевел дух, преданно глядя на хана. Тот серьезно кивнул, подтверждая последние слова лазутчика. Гельтулей прикрыл глаза, заново вспоминая увиденное. - Ни один не спасся. Никого сами не успели ударить или ранить - на клинках ни капли крови. Салман просто разрублен пополам. Сабля в руке сломана как ветка, а ведь Салман своим дамасским клинком шлемы разрубал. Остальные по траве кусками раскиданы. У Басая кольчуга арабская, любой меч скользил, не спасла. Я такого ни разу не видел. Человек так не может. Иблис только. Человек - нет. Гельтулей затих, утомленный рассказом. Радман нахмурился, перевел взгляд на Илюмджин-Оту. Тот молчал, бесстрастно глядя в глаза хану. Поняв, что от него ждут каких-то слов, провел рукой вдоль узкой седой бородки. - Он не лжет. Все, что сказал, видел. Радман улыбнулся, поднялся, расправил плечи. - Видел говоришь? Хочу сам посмотреть. Выезжаем завтра. Он доедет? Илюмджин задумался на мгновенье, что-то решив, кивнул головой. - Завтра сможет. Не сказав больше ни слова, хан покинул шатер мудрого старца. Ночь пронеслась дикой кобылицей и, когда белый череп солнца показался над краем земли, большой отряд всадников уже горячил коней на краю стана. Едва Радман в сопровождении Гельтулея выехал вперед, войско, взбивая высокое облако пыли, хлынуло на простор степи. Слух о случившемся, ястребом облетел весь стан и, в прищуренных глазах степняков горел нетерпеливый интерес. Обсуждали, был ли то в самом деле шайтан или иблис, или Амана просто сильно стукнули по голове. Два раза останавливались, когда замечали, что Гельтулей бледнеет и качается в седле. Несмотря на спешку, Радман все же боялся потерять проводника раньше времени. К месту добрались на утро третьего дня. Аман-Гельтулей три раза оглядывал окоем, пока наконец не привел к месту недавней стоянки. Хан с любопытством смотрел на останки. Его не смущал ни трупный запах, шедший от почерневших тел, ни стада жирных раскормленных мух. Не обращая внимания на копошащихся в трупах червей, Радман с восхищением переводил взгляд с одного куска на другой. Задержавшись на половинках Салмана, проехал пару шагов и с улыбкой остановился у тела Басая, без одной руки. Другая рука с частью груди и головой лежала поодаль. С обоих кусков свешивались клочья хваленой арабской кольчуги, рассеченной будто старая рогожа. Направив коня в сторону, оглядел Каймета со свернутой ударом головой. Три десятка воинов рассредоточились вокруг стоянки, высматривая на земле какие-либо следы. Вскоре от самых дальних донесся свист. Радман стегнул коня и понесся было к ним, но увидав предостерегающий жест, резко осадил скакуна. В примятой траве осторожно копошился лучший следопыт Алибек. Завидев Радмана, молча сел, два раза ткнул пальцем в разворошенные участки травы. Спрыгнув с коня, хан склонился над землей. Среди сухих стеблей заметил слабый отпечаток подковы. Не поворачивая головы, ровным голосом поинтересовался: - Где здесь поблизости живут урусы? Телохранители уставились на подъехавшего Гельтулея. Тот, силясь припомнить, нахмурился, поднял голову, оглянулся. Прикинув время и место солнца, отложил что-то на пальцах и, развернув коня, поднял руку. - Вон там начинается лес. Если пойти от солнца, то к вечеру доберемся. Вдоль леса идет дорога. На конце дороги деревня. Голов пятьдесят семьдесят. Мужчин два - три десятка. Остальные не в счет: бабы, дети, старики... - Веди! - распорядился Радман. - Там и разузнаем про этого злого духа. Больше ему неоткуда взяться в этих краях. Подняв руку над головой, он помедлил, привлекая внимание всадников, и резко, будто отсекая голову, кинул ладонь в сторону проводника. Войско зашевелилось, готовое ехать и Гельтулей, не мешкая, тронул повод. Когда солнце покатилось к окоему, под копытами коней застучала сухая земля. Следопыты Алибек и Тушан поскакали вперед, держа коней по обе стороны от дороги. Заметив легкоразличимые отпечатки, вернулись, кивнули Радману. Хан с Гельтулеем пустили коней шагом. Двигались обочиной, рыская глазами по дорожной пыли. Скоро разглядели следы кованных копыт. Еще через несколько полетов стрелы, увидели отпечатки почетче. Хан спешился, присел возле следа. Смуглую щеку дернуло судорогой, когда узнал киевскую подкову. Такими ковали лошадей княжьи дружинники. Радман оглянулся, скривил губы в недоброй усмешке. - Издалека твой иблис сюда пожаловал. И действительно один. Гельтулей опустился рядом, с сомнением поглядел на вмятую землю, но ничего не ответил. Проследил глазами как хан вскочил в седло, потрогал след, будто запоминая его на ощупь и угрюмо вернулся к коню. Радман же наоборот оживился. В глазах засверкал ог