Извек (Княжье похмелье) — страница 44 из 74

а, но теперь валялась на земле, бесстыдно задрав в воздух вывороченные корни. - Ниче, ниче, - успокоил Микишка. - Это коники шуткуют. А коряжку они невзначай, разве заметишь на бегу, что на дороге деется! Жеребцы возвращались. Топот стремительно приближался и, спустя мгновение, две туши с визгом пронеслись мимо костра. - Не, - нахмурился Извек. - Так они и нас посшибают! Ишь разбуянились! Он неспешно встал, поправил ремень и двинулся наперерез резвящейся парочке. Заметил, что опять догоняет рогатый. Расставив руки в стороны, Сотник по-молодецки свистнул и... едва успел отскочить в сторону. - А ну, стоять, волчья сыть! - взревел он, осерчав. - Кому сказано! Копыта затукали реже и скоро из темноты выступил Ворон. Глядел обиженно, подойдя вплотную, поддел мордой руку хозяина, оглянулся в темноту, где маячила белая рогатая голова приятеля. Извек погрозил пальцем, погладил мягкие ноздри, проворчал примирительно: - Охолонитесь маленько, почивать уже пора. Завтра трудный день, и послезавтра тож. Шумный, полный тоски вздох шевельнул волосы на голове у Алтына. Все что есть сил сдерживали хохот, видя несчастное смирение хмельного Ворона. Наконец конь тихонько отошел в сторонку и затих. Скоро к нему присоединился Шайтан и оба, кажется, задремали. - Эх, в баньку бы. - снова вспомнил ополченец не к месту. Извек оторопел, затем сурово нахмурился и, покосившись на Дарьку, гордо изрек: - Ты это брось! В баньку! Ишь чего надумал! - он воздел флягу и, с видом княжьего виночерпия, пробасил: - В баню пусть ходят те, кому чесаться лень. А нам - мужчинам лениться не к лицу! Дарька прыснула в кулачек, но тут же умолкла, заметив с каким достоинством распрямилась спина Алтына. Однако, по мере дохождения истинного смысла, гордое выражение сползало с лица ополченца и упало бы совсем, если бы не протянутая посудина окрепшего вина. Дарька тоже осторожно глотнула из своей чеплажки и взялась за печенье. Микишка вдруг встрепенулся и глянул на Сотника чистыми глазами. - Слушай, Извек, давно хочу тебя спросить, да все забываю. Что ты все время кричишь, когда дерешься? О каком безруком? - Да не О! Безруком. - поправил Сотник. - А За! Безрукого. - Во-во, за него самого. Так че ж за безрукий такой? Извек задумался, отставил плошку, пожал плечами. - История-то простая, слушайте, коли интересно. Алтын закивал и уселся поудобней. Смотрел во все глаза, даже рот открыл, боясь пропустить хоть слово. Дарька же наоборот замерла, глядя в огонь, и чутко внимала неторопливому голосу дружинника: ...Был у Святослава ратник лихой. Среди прочих удалец редкий. Воином слыл великим и неустрашимым. И удача ему была за сестру, и успех - за брата. Во многих славных делах князю пособлял. Но однажды, с небольшим дозором, попал в засаду и держал бой до последнего. Полегли сотоварищи, сломались мечи, кольчуга издырявилась, как старая рубаха, но он все бился. Когда же от потери крови на ногах не устоял, сбили наземь и еле живого притащили к хану. Тот повелел растянуть ратника меж двух столбов, а пытать и убивать сразу не стал. Три дня думал, что сделать в отместку за убитых батыров, но видел, что тому ни смерть, ни муки не страшны. Однако придумал наконец. На рассвете четвертого приказал отрубить витязю обе руки. Раны перетянули ремнями, прижгли на огне и, привязав полумертвого к седлу, стегнули коня. Жеребец привез в родные места. Люди нашли, отнесли к знахарке. Та с ног сбилась, но выходила. Герой тот, поначалу, жить не хотел. Святослав, правда, приказал беречь дружинника и, хоть тому свет не мил, велел обихаживать при дворе до смерти. Да разве богатырское это дело в иждивенцах по детинцу мотаться. Вот и ходил витязь чернее ночи, высох как былинка. А всякий раз, когда дружина выезжала в поход, стоял у ворот и, вздымая культи, просил: - Хлопчики, мне уж не мочь... так хоть вы, други, за меня... за меня хоть разок ударьте... Как тут не уважить! Сколь бы туго не приходилось, помнили. В самые тяжкие мгновенья боя, сотники кричали "За безрукого!". Ну, а уж тогда, откуда только силы брались. И седые, и безбородые бросались в сечу, будто и не разминались еще. Каждый считал святым долгом вложить удар за безрукого. И копилось тех ударов столько, что хватало на победу. Герой, правда, так и не смирился. Однажды приехал в поле, ночью, перед битвой. Походил между кострами, посидел с воями, а потом... Сотник прервался, переворошил угли, бросил в огонь сучок. ...потом попросил скрутить факел поболе, уцепил зубами, да на коня по-старому, не касаясь стремян. Погнал на далекие огни, во вражеский стан. Ворвался к хазарам как вихрь. Успел метнуть огонь в шатер хана и умер, напоровшись на острия копий... Вот с тех пор, в любой страшной сече, и кричат воеводы о Безруком. И от клича того, любой чует, как прибывает сила дикая, необоримая. И бежит ворог, уносит ноги, ибо за безрукого трудятся те, кто с руками. Сотник замолчал. У Дарьки по щекам пролегли блестящие тропки. Микишка застыл, глядя в огонь. Тщетно пытался сглотнуть комок в горле, пока Извек не протянул флягу...

Глава 19

...Едва ярило проколол иглами света легкие облака, всех троих разбудил жуткий звук. Доносился из самых топей, укрытых от глаз дымкой тумана. Казалось квакала лягушка размером с быка. От этого рева пелена тумана вздрагивала, будто по ленивым белым сполохам стегали плетью. - Ну вот и петухи запели, - пробормотал Сотник, потягиваясь. - Пора подыматься. - Какие петухи? - не понял Микишка, обшаривая взглядом свободный от тумана клочок поляны. - Какие, какие! Болотные! - проворчал Извек. Его глаза уже выхватили из дымки темные силуэты дремлющих коней, скользнули по дуге огня, полыхающей между двух камней, остановились на Алтыне. Тот закатил глаза к небу, прислушивался к странному петуху. Но болотный кочет прекратил прочищать горло так же неожиданно, как и начал. Дарька, дрожа от утренней прохлады, уже уцепилась за слегу и, поеживаясь, направилась к берегу. Издалека донесся последний невнятный всхлип, но девчонка будто не слышала. Деловито подошла к воде и, перехватив слегу поудобней, двинулась вдоль кромки болота. Шаг за шагом тыкала жердью в воду и, не чувствуя дна, двигалась дальше. В той стороне, где затихли крики болотников, недалеко от берега булькнул пузырь, затем второй, чуть дальше. Дарька остановилась, помнила, что там и начиналась гать, но вчера под слегой не было ничего, кроме резко уходящего дна. Ведомая каким-то необъяснимым чувством, она выволокла жердь из воды и, затаив дыхание, приблизилась к мыску, напротив которого стягивалось свободное от ряски пятно воды. Микишка проводил ее недоуменным взглядом, почесал нос и потянулся к Извековой бадейке. - Мы ж там еще вчера всех пиявок распугали. - Значит не всех, - усмехнулся Сотник. - Ей лучше знать. Поглядим увидим, чую не зря болотник курлыкал. Микишка наполнил плошки, жадно припал к той, что побольше, выхлебал в три глотка, губы раздвинулись в блаженной улыбке. Полуприкрытыми глазами следил как Извек не спеша отхлебывал посвежевшее за ночь вино. - Кабы не хотеть в баньку, я бы тут еще остался. Лягушек немеряно, фляга бездонная, компания добрая, че еще надо для счастья? Сотник оглянулся на понурых скакунов, что мученически смотрели большими мутными глазами. - А про коников забыл? В них, этого добра, больше и под страхом смерти не зальешь. - Да? - удивился Микишка. - Они ж вчера пили как лошади, я думал понравилось. - Так то ж вчера. От воды донесся вскрик Дарьки, оба тут же оказались на ногах, морды зверские, рукояти оружия сами прыгнули в руки. Девчонка нетерпеливо махала рукой, едва не подпрыгивала от радости. Микишка плюнул, ткнул шестопер за пояс, буркнул сварливо: - Наверно на завтрак самую крупную лягушку зашибла, а вытянуть не может. - Так пойдем подсобим. У берега клубилась поднятая муть. Слега Дарьки погружалась в воду на пол-локтя и тыкалась в твердое дно. Извек взял жердь из рук девчонки, двинулся вперед, нащупывая перед собой невидимую дорогу. Под ногами чувствовались камни. Шли под водой неширокой полосой достаточной для одного всадника. Отойдя от острова на полсотни шагов, Сотник вернулся. Взглянул в нетерпеливые лица спутников, улыбнулся. - Можно уходить. Дорожка неширокая, но твердая. Впереди, за дымкой какая-то полоса маячит. Похоже, что старая гать начинается. - Наверняка! - заверил Микишка. - Кому ж под силу всю дорогу разбирать. Ну шагов сто, ну полтораста, а всю дорогу - никаких сил не хватит. Пошли собираться, да и огонь пора гасить. Дарька кивнула, поспешила за посохом. Пока мужчины седлали коней, вернулась к костру. Протянула Микишке остывающий оберег, потрогала деревянный набалдашник посоха, отдернула руку: потемневшая древесина тоже была горячей. Микишка подставил руку, к стремени шайтана, одним махом вознес девчонку в седло, вскинул брови. - Дарья, ты чего такая невеселая? Все беды позади, вроде бы. - Чудно уж больно. - ответила внучка волхва. - Выходит болотники за ночь камней натаскали. - Они, - кивнул Извек. - Я их еще вчера на тропе заметил, когда они рогатых топили. Микишка с открытым ртом слушал их разговор. Глаза округлились. - Болотники?! А что ж они нас не слопали? - Понятно что, - пожал плечами Извек. - Так поконом устроено, когда чужак на землю приходит, междоусобицы забываются. Общий враг объединяет. Однако поспешим, а то как бы не передумали. Микиша, ступай за хвостом Ворона, старайся не оступаться, тропа узкая. Взявшись за слегу, Сотник накинул повод на плечо и осторожно двинулся через топь...

... По притопленной гати тащились долго. Кони, чувствуя близкую бездну, ступали осторожно. После каждого шага замирали, пробуя копытом неровную каменистую тропу. Когда остров начал теряться в дымке, впереди из белой мути выступила уцелевшая дорога. Кони толкали мордами в спины, подгоняли хозяев, торопясь выбраться из рясочного киселя. Выбравшись на твердое, едва дождались когда Дружинник с ополченцем заберутся в седла, и нетерпеливой рысцой припустили по дороге. Скоро показался край болот с оторочкой елового бора. Дорога упиралась в берег и, взобравшись на пригорок, скатывалась в жидкий распадок. Извек остановил Ворона и оглядел волглую лощину. То здесь, то там торчали измученные нелегкой жизнью корявые кустики. Звон ручейка, струящегося рядом, казался совершенно чуждым в этом безмолвии. Спереди, серую унылость перегораживал непроходимый ельник, сзади расстилался зеленый ковер бездонных трясин. - Привал. - непривычно тихо скомандовал Сотник и мягко спрыгнул на траву. Микишка ссадил Дарьку и, подав ей дедовский посох, слез сам. Извек все еще осматриваясь по сторонам, потянул с коня удила. Ворон дрогнул