Извек (Княжье похмелье) — страница 61 из 74

оздей покинули свои норы, и освобожденная дверь птицей отпорхнула во двор. С улицы донеслось: - Да косяк гляньте, тоже раскачался! Остальные, кто был в избе, вывалились в клубы пыли, поднятые летучей дверью. Лешака догнали только на излучине Лебеди. Поравнялись, крикнули, чтоб помедлил. Попович будто не слышал, несся вперед, изредка смахивая с лица клочки пены, летящие с конской морды. - Придержи повод, дурья башка! - взревел Мокша. - Коня запалишь! Дальше пешком пойдешь?! Лешка наконец внял голосу разума. Конь пошел легче, косясь на скачущих рядом, налитыми кровью глазами. Скоро пустился легкой рысцой, пока лапища Эрзи не протянулась к узде и не заставила идти шагом. Попович смотрел прямо перед собой. Губы все так же сжаты, но щеки от скачки потеряли землистый оттенок и слегка порозовели. - Вот и гоже, - успокаивающе пробормотал Мокша. - Сгоряча голову ломать не след. Дорога она ни куды не денется, разве что длиннее станет. За день все одно не доскачешь, а роздых, он и людям и коням нужон. Лешка медленно кивнул, соглашаясь, но из глубин тягостных дум не показалась даже кудрявая макушка. Так и ехал, перемалывая в голове черные глыбы кручины. Очнулся только когда конь под ним стал, а над ухом напомнила о себе луженая глотка Мокши. - Пандя*, гои! Привалимся! Спутники немедля расседлали коней, натащили сушин, запалили костер. Откуда ни возьмись у костра определились несколько походных фляг, не с водой, знамо дело. Над огнем, проколотые насмерть, зашипели куски молодой кабанятины, добытой Велигоем по дороге. В небо потекли будоражащие нутро запахи, в чарки полилась веселящая душу медовуха. Как водится, плеснули богам на четыре стороны, расселись. Двое гридней, наскоро перехватив полусырые куски, разошлись в стороны от костра - первый дозор, пока прочим роздых. Над головами, одна за другой, замерцали первые слезы Макоши. Нынче больше чем обычно, будто весь день проплакала за Лешку. Подсунув седла под голову, улеглись спозораночные - кому ни свет ни заря в дозор. Остальные потихоньку судачили, глядя на нервные языки пламени. Поглядывали на Ревяку, ждали песен. Молодой кощунник тихо сидел, уставившись в огонь широко раскрытыми глазами. Изредка рассеянно отхлебывал из чарки, молчал как и Попович. Но если в глазах Лешки темнели омуты тоски, то в очах Ревяки блестели озера чистой и светлой печали. Говорили, что вот в такие моменты и слагались в его душе песни. По началу многие злились, когда посреди пира или беседы, он забывал про все и впадал в оцепенение. Однако каждая новая песня с лихвой окупала прерванные разговоры и покинутые пиры. И сейчас все терпеливо ждали, когда Ревяк вынырнет из забытья и порадует души. Кое-кто уже гадал, чем утешит на этот раз. Раздольной плясовой, от которой хочется гоголем да в круг... или той, тихой, от которой у девок промокали платки, а у суровых мужей под бородами вспучивались желваки и к горлу подкатывал ком. В очередной раз поднеся к губам давно опустевшую чарку, Ревяк вздрогнул от щелкнувшего уголька и повел глазами вокруг себя. Эрзя с готовностью потянулся долить, однако певец опустил плошку на землю. На удивленный взгляд дружинника, с улыбкой помотал длинными волосами, схваченными слева в косичку, на манер варягов. Руки, лихо управляющиеся и с мечем, и с гуслями, легли на колени, веки опустились. Не найдя привычных струн, чуть дрогнули пальцы и, над затаившими дыхание спутниками, в ночи потекла долгожданная песня. Думал птицей лететь над водой В зов проститься, молиться о той, что сберегла крыла Криком помнить изгибы степей, В лапах бойни пропеть о тебе, Что сберегла крыла

Ночь пролетела как молодость, когда оглядываешься на нее, поверх светлых голов внуков, опираясь на плечи детей. Не успели вернуться спозараночные, а ватага уже седлала коней. Солнце, будто похмельный витязь в корчму, вовсю лезло из-за леса. Умытые и пышущие силой вои разбрызгивали сапогами обильную росу, на мир смотрели весело и бесшабашно. Даже Лешак выглядел посвежевшим, а в глазах начал проблескивать прежний огонь. Мысль, что скоро увидится с Извеком, на которого так незаслуженно осерчал, постепенно пересиливала душевную тягость от пакостной выходки Млавы. Эрзя, открывший было рот для походного клича, едва не свалился с седла, когда Лешка поставил жеребца на дыбы и гаркнул во все горло: - Выходим! Тронулись. Скоро Мокша поравнялся с Эрзей. Потеребив чуб, будто что-то вспомнил, окинул взглядом отряд. - Надо было Рахту с Сухматом кликнуть! Эрзя наморщил нос, отмахнулся. - Поздно! - Как так поздно? - Утекли лешего ловить. Два дня уж как. - Опять последнего? - не поверил Мокша. - А какого же еще? Ежели б не последний, разве кто ногой бы шевельнул! Мокша озадаченно помолчал, пожал плечами. - Так они ж семь штук уже последних наловили, а все не уймутся. - Этот, говорят, самый последний. - Ага, как же, - хохотнул толстяк. - Я эту сказку еще про самого первого слыхал. Тогда тоже брови гнули, да губы надували, клялись, что распоследнейший. Теперь вот за восьмым отправились. Эрзя утомленно вздохнул, и блеснул глазом на друга. - Да нет их, семи-то. - Как нет? Должны же вроде все у князя в зверинце сидеть. - А так и нет! Сбегают все. Больше седьмицы еще ни один не просидел. Поговаривать уж стали, что не лешие это вовсе, а так: мороки какие-нибудь. Ради куражу попадаются, чтобы перезимовать, а как глянут, чем у нас кормют, так восвояси подаются, на вольные хлеба. - А может статься, они одного и того же ловют? - Могет и так. - рассудительно согласился Эрзя. - Токмо, завсегда в разных местах. - И не мудрено! - со знающим видом изрек Мокша. - Он уж, бедный, небось не ведает в какой стороне от них, ретивых, укрыться. Вот и сигает по разным местам. - Могет и эдак. Впереди показался многовековой дуб. Темнел раскидистой громадой возле самой дороги. В широкой тени могла разместиться малая дружина, а под нижними ветвями легко мог пройти конный с княжьим знаком на копье. Всадники притихли. Тянули шеи, пытаясь разглядеть за дубом знаменитую развилку, венчающую окончание Киевских земель. Разглядели скоро, когда дуб загородил полнеба. Ревяка задрал голову, губы начали было сплетать слова, но по плечу хлопнула ручища Мокши. - Но но, не засыпай! А то чую, опять глазы в кучу, мысли к песне, был Ревяк и нет Ревяка! Дай-ка топорик, грамотку нацарапать. Ревяка опустил туманный взгляд, будто во сне выудил из-за пояса топор, и вновь вознес взор к небу. Пока балагур шумно сопел у ствола, песня обрела образ и уложилась под темечком до более подходящего случая. В другой раз останется лишь острогать, да огладить сердцем, положить вдоль напева души... - Готово! - донеслось от дерева. Мокша, пыхтя, закончил работу. Вернув топорик улыбающемуся Ревяке, отошел на дорогу, глянул на дело своих рук. Горделиво обернулся на спутников. - Так, робята, бабка Агафья баила, что Сотник наш должон тут проехать. Однако каждый пень в лесу знает, что для Извекова коня семь дней не крюк, а с таким хозяином и все восемь. Поэтому сделаем так: - Мокша кашлянул, почесал затылок, глянул на Эрзю, который хитро щурился, но лицо старался делать попроще. Вы, гуртом двинете по левой стежке. Левая она завсегда самая короткая. Мы с Эрзей двинем по правой, которая крюком лежит, потому как правая - самая трудная. Ежели бабка не соврала, то деваться Извеку некуда, на одну из дорог все одно выйдет. - А коль не встретим? - улыбнулся Велигой. - Значитца рано поехали. А потому доедем до ближайших весей, буде оные имеются, расспросим тамошних и, назад, к этой развилке. Ежели Сотник до нас прибудет - увидит зарубки на дереве и обождет. Ежели нет... - Тады будем кататься, пока снег не выпадет! - подытожил Эрзя под общий гогот. Выпрямившись в седле, махнул рукой. - Все ясно! Поехали что ль.

Глава 29

Внучка волхва поправила посох поудобней и вполоборота повернулась к Алтыну. - А мы правильно едем? Микишка поморщил кожу на лбу, покусал губу, пожал плечами. - А тут до Киева одна дорога. Можно, конечно, и через степь, только там вряд ли ближе будет. Тот путь по кругу идет. А на этом скоро должна быть развилка, от нее, до киевских земель дня три, если напрямки, как глаз видит. По земле, знамо дело, подольше. Ну а вдвоем, да на Шайтане, думаю, за седьмицу будем. Он ласково погладил Дарьку по плечу и, помолчав, добавил: - Ежели, конечно, нигде по дороге не задержимся. - Хорошо бы не задерживаться. - вздохнула Дарька, вспоминая частые заминки на Проплешинах. - Хорошо бы. Будто проникнувшись желанием седоков доехать быстрее, Шайтан усердно примолачивал траву трехпалыми копытами. Время от времени требовательно выгибал пепельную шею. Дарька со смехом чесала набалдашником посоха у основания ушей, отчего каждый раз слышалось блаженное урчание. Алтын тоже улыбался. Чувствовал себя счастливо. И потому, что ехал в Киев, на княжью службу, и потому, что рядом была Дарька. Скоро показалась долгожданная развилка. Правда, с той стороны откуда подъезжал Шайтан, казалось что две стежки устремляются к огромному одинокому дереву и, миновав его, сливаются в одну дорогу. Та, чуть погодя, выбегала на простор и стелилась по степи, заходящей широким лоскутом на земли киевской Руси. Алтын покосился на дорогу. Рассмотрел на обочине вывороченные с корнем пожелтевшие пучки травы. Следов после недавнего дождя не осталось, но то, что трава вытоптана по краям не оставляло сомнений, что проскакал не один конь. Не желая волновать Дарьку, промолчал. К чему преждевременные опасения, если не ведомо кто и незнамо куда проскакал. Когда поравнялись с исполинским стволом, девчонка ткнула локотком в Микишкины ребра и указала на бугристую кору. На шершавых наростах желтели свежие зарубки. Алтын направил Шайтана ближе, но, вглядевшись в знаки, с досадой цыкнул. - Такого слова я не знаю. - Это не слово. - засмеялась Дарька. - Это буквицы, каждая из которых есть не звук, но смысл. Смотри, вон "Зоря", "Бысть", рядом - "Чети" и "Пути" с "Омегой". А внизу - "Сотня" с буквицей звуком "И", знать имя. Правда, начертаны не по-покону, да видно условлено так. - Так че пишут-то? - не выдержал Микишка. - Ниче ж не понять. Дарька пожала плечами, вздохнула. - Так и я не все поняла. Смотри сам, - она подняла руку и стала водить от знака к знаку. - Свет знаний, бытие в совести, согласие, и... конец пути, либо остановка. Внизу же непонятно, толи означение начертавшего, толи того кому предназначено. Алтын почесал кучерявую макушку, потянул повод и направил Шайтана дальше. - Ну и гоже! Не нам послано, не нами и прочтется. Глянь ка, вот за этой равниной должна быть киевская земля. Что-то внезапно покорежило светлый настрой Алтына.