[84]. Ни одному художнику не под силу создать такую красоту. Море пишет свои картины совсем по-другому. Человек сначала делает набросок, потом слой за слоем добавляет краски. Море в момент, когда рушится небо и трескается земля, выплавляет на каменных заготовках точки, линии и цвета. Затем оно приправляет их солью волн, шлифует ветром и омывает, пока картина не будет готова. На самом деле работа над созерцаемой нами картиной продолжается. «Мона Лиза» провисит в Лувре веками и останется без изменений. На море через десятки и сотни лет уже не будет того, что мы видим сейчас. Камеры для высокоскоростной съемки способны фиксировать даже молниеносные движения спортсменов на соревнованиях. Может, в будущем изобретут камеру и для сверхмедленной съемки, тогда станет возможно запечатлеть процесс формирования таких пейзажей. Подобный фильм можно будет показывать в школах искусств на уроках совершенного «природного искусства».
После полудня мы приплыли в Цзючжанъя. Это часть морского побережья на острове Бэйчаншань. Название места переводится как «Утес в девять чжанов[85]», но на самом деле оно тянется больше чем на сотню чжанов. Спускаясь со скалы, ощущаешь энергию, с которой море и горы соединяются, складываются, как кусочки головоломки, и борются друг с другом. Мы прошли к берегу по южному склону и сделали полный круг, держась подножия горы. Справа море сливалось с небом. Волны поднимались в человеческий рост и мчались, как быстроногие скакуны по широкой степи. Они перекатывались, фыркали и ударяли где-то совсем близко. Слева высились холодные каменные стены. Они перемежались частоколом, заходили одна за другую, как клыки в волчьей пасти, и исключали любую возможность отступления. Волны, похоже, вознамерились расплющить нас о твердь скал. Мы искали путь среди узких расщелин. То, что находилось у нас под ногами, было сложно назвать дорогой – мы шли среди беспорядочно разбросанных каменных плит и высеченных в скале ступеней. Нам приходилось с большой осторожностью просчитывать каждый шаг. Опасность представляли и налетающие сбоку волны. Ликсон громко крикнул:
– Считай до трех! Раз, два, три! После третьей волны будет затишье, и тогда быстро проходим!
Мы сгибались в три погибели и двигались перебежками, как по линии вражеского огня. Иногда волны все-таки настигали нас и обдавали с головы до ног соленым душем. Как же хорошо после этого было добраться наконец до подножия и, задрав голову, ловить ртом падающую с неба сладкую росу. Оказывается, с вершины Цзючжанъя непрерывно капает вода. Она сладка ровно настолько, насколько горька морская влага. Она просачивается сквозь щели между камнями и летит жемчужинами с порванной нити бус. Капли преломляют лучи солнечного света и сверкают чудесными красками. Мы выискивали глазами наверху эти разноцветные кометы и ловили их ртом, смакуя. Глядя на утес снизу вверх, я остро ощутил величие этих гор. Они высились в синеве неба, задевали верхушками облака, упирались подножием в море, тянулись бесконечными изгибами, являли диковинные виды. На горах лежало немало огромных валунов. Они держались на волоске, словно покосившееся аварийное здание. Внизу рифовые камни были разбросаны по побережью, как отступающие солдаты разбитого войска. Посередине гору опоясывала полоса розоватой породы шириной в несколько метров. Она извивалась, повторяла изгибы горного рельефа, будто ветер трепал полоску, выпавшую из радуги и зацепившуюся за эти скалы. За спиной с шумом бились о берег волны, под ногами катился их прерывистый рокот. Чем мощнее скала, тем она опаснее. Я повернулся и вдохнул воздух, в котором перемешались горные и морские запахи. Насколько этот мир наполнен жизнью! На миг я растворился в нем и почувствовал себя наполовину божеством, наполовину человеком.
Январь 1996 года
Далекий Гуйлинь
Горы и воды Гуйлиня – очень старая тема для разговора, но люди все равно не перестают ее обсуждать. Это значит, что их красота и очарование не имеют предела. На них невозможно насмотреться, их великолепие непостижимо. Люди приезжают сюда в поисках эстетического наслаждения и обретают его. Ежегодно около десяти миллионов человек из разных уголков мира посещают Гуйлинь, чтобы увидеть местные горы, реки и камни. Здесь они совершенно другие – удивительные, пьяняще красивые. Писатели и поэты воспели эти места, я не буду повторять их хвалебных речей. Приведу лишь простые и искренние слова маршала Чэнь И: «Если бы мне предложили выбор – жить в Гуйлине или в раю, я бы выбрал Гуйлинь». Глава одного иностранного государства, побывав в Гуйлине, сказал: «Господь за первые семь дней создал мир, Адама и Еву. Во вторые семь дней Он создал Гуйлинь. А на третьи семь дней Он не смог придумать, что бы еще создать». Европейцы верят в Бога, китайцы – в Небожителей. Все, чему нельзя найти объяснения, люди приписывают тому, в кого верят. Красота Гуйлиня действительно необъяснима.
Вскоре после новогодних праздников мне выпала возможность отправиться в путешествие в Гуйлинь. Сначала мы на катере поплыли по реке Лицзян из Гуйлиня в Яншо. С катера сквозь кристально чистую воду можно было разглядеть камни на дне. Даже не верится, что здесь такая небольшая глубина. Из-за этого на реке не образуются волны, она гладкая, как зеркало. Поразительно, что судно, на борту которого находилось более сотни пассажиров, могло плыть здесь – и все благодаря спокойствию воды. Из-за плоского днища катера осадка была невелика, и он устойчиво дрейфовал на поверхности реки, словно огромная щепка. На душе стало уютно, пришло осознание, что здесь не опасно. Говорят, от Гуйлиня до Яншо восемьдесят километров, при этом перепад высот между ними составляет всего тридцать восемь метров. Периодически проплывали плоты, связанные из семи бамбуковых стволов. На каждом из них непременно стоял рыбак с жердью наперевес в компании пары бакланов. Издали плот почти не был виден, и казалось, что человек стоит прямо на воде. Легенды рассказывают о том, как восемь небожителей перешли море или как Гуаньинь вышла из воды. Возможно, это выглядело точно так же.
Разрозненные горы обступили оба берега. Их вершины не оканчивались пиками или плато, как это обычно бывает на севере, а изгибались мягкой дугой. Они высились на ровном месте, словно круглые сдобные булочки или поставленные вертикально раковины улиток. Была зима, но зелень трав и деревьев украшала их склоны. Горы стояли неподалеку друг от друга, у самой воды, и угодливо следовали за всеми ее изгибами. Совсем невысокие, метров сорок или пятьдесят, они хорошо просматривались с катера. Среди зелени деревьев то тут, то там пробивались красные листочки. Заметны были камни с узорами и оставленные с незапамятных времен наскальные рисунки. Все это виднелось так, будто вы прогуливаетесь по улице и разглядываете жилые дома: вот здесь чья-то симпатичная кофточка сушится на балконе, там – белеет свежевыкрашенное окно. Вода тихонько двигалась вдоль гор. Течение оказалось настолько слабым, что его почти не замечали. Не появлялось ни волн, ни ряби, словно воде было предначертано служить зеркалом для гор. Я всмотрелся в перевернутые отражения и не нашел отличий. Идеальная симметрия.
Наш катер проплывал мимо местечка Янцзяпин. Здесь находились горы, которые называют «Бараньим рогом». Повороты реки извивались; следуя за ними, можно было рассмотреть каждую вершину не только со всех сторон, но и внутри зеркала, и снаружи. Горы часто пробуждают в людях дух геройства и свободы. Сегодня они, как изделие ручной работы, открылись, словно на ладони, приглашая просто полюбоваться или поиграть с ними. Берега прихорошились, глядели на свое отражение в ясном зеркале реки, будто ждали дорогого гостя, разрешали любоваться собой. Синь Цицзи на закате лет писал: «Так отрадно на горы смотреть, я надеюсь, что нравлюсь им тоже. / Это все от того, что с горами теперь мы и видом, и чувствами схожи»[86]. Местные горы лишены грубости, они будто усиливают женственность, красоту и мягкость воды. Что бы ни случилось, любой крик или другое выражение гнева тут неуместны.
Немного отплыв от Янцзяпина, мы увидели «полупереправу». В этом месте гора так приблизилась к реке, что ее подножие ушло под воду и оборвало дорогу, идущую вдоль берега. Людям пусть и совсем недалеко, но приходится переправляться на плоту. Это место нельзя назвать полноценной переправой. Она не ведет от одного берега к другому – сойдя с плота, продолжаешь свой путь по тому же берегу, что и раньше. Возле «полупереправы» толпилась группа школьников, возвращавшихся с уроков. Они резвились и прыгали, как стадо бестолковых ягнят. От создаваемой ими суматохи деревья на водной глади встревоженно подрагивали. К берегу подошел пустой плот. С пяток детишек поменьше шустрыми воробьями взлетели на него. Один постарше неспешно вышагивал самым последним. Уперся шестом, по-разбойничьи свистнул. Концы красных галстуков заплясали по ветру, как языки огня. Миг – и плот уже у другого края переправы.
На берегу на мелководье женщины стирали одежду, постукивая по ней колотушками. Дети играли в траве. Чуть поодаль крестьянин работал в поле. В конце зимы на реке Лицзян не бывает туманов, переходящих в мелкий моросящий дождь. Густо покрытые лесом равнины отчетливо видны. На берегу время от времени появляются заросли карликового бамбука, за ними тонкой струйкой вьется дымок из крестьянского двора. Всматриваюсь в даль и вижу разновысокие вершины гор. Кажется, будто караван верблюдов бредет, еле слышно позвякивая колокольчиками на шеях. Оглядываюсь. Граница между водой и небом стерлась. Горы соединяются друг с другом, стоят одна за другой, извилисто петляют, как башни Великой Китайской стены. Уже в который раз начинаю сомневаться: настоящее ли все это? На севере, чтобы пройти через горы пешком, понадобятся не одни сутки. Приходится пробираться через множество пещер и ущелий – они такие узкие, что дневной свет пробивается в них тонкой полоской. Чтобы пересечь горы на машине, надо преодолеть немало подъемов и спусков. Здесь миниатюрные горы раскинулись, как сад из карликовых деревьев. Это необычайная красота, но все же она настоящая. И горы, и река, и деревья реальны, хотя и кажется, что мы находимся внутри какой-то сказки. Здесь действительность неотделима от вымысла. Она подобна неуловимому очарованию монохромного рисунка тушью, или завуалированному смыслу рифмованных фраз, или новизне выступления в чужом амплуа. Такое первое впечатление осталось у меня от Гуйлиня.