Наконец мы добрались до места. Озеро Тяньчи раскинулось в окружении гор. Его вода была зеленой, того холодного оттенка, в котором проглядывают синий и голубой. Перевернутые отражения заснеженных вершин добавляли озеру неподвижности и холода. Поверхность воды не была мягкой и ласковой, как у обычного озера, – при взгляде на нее возникало ощущение чего-то тонкого, но прочного. Наверное, эта вода в любой момент может превратиться в лед. По озеру плыл прогулочный катер. Он почти не поднимал за собой волн и скользил легко, как сани по льду. Мне подумалось, что если бросить плоский камушек параллельно водной глади, то он будет скользить по ней, пока не достигнет другого берега. Зеленые воды Люцзяся – это накопившаяся энергия. Что же Тяньчи? Это застывшая энергия. Снег растаял и превратился в воду, а она вылилась в лежащее среди гор озеро. Ее зеленый цвет достиг такой максимальной концентрации, что стал отливать синевой.
Озеро Тяньчи в Синьцзяне
Горы вокруг озера поросли деревьями. Здесь были и вечнозеленые хвойные – сосны, ели и кипарисы. Вблизи каждое дерево в отдельности было похоже на монумент или штандарт с полотнищем кроны. Издалека они сливались в темно-зеленое море. На своем веку я повидал немало деревьев, но никогда еще – настолько зеленых. Во-первых, этот зеленый был очень густым. Казалось, что каждая хвоинка не окрашена зеленым соком, а насквозь пропитана им. Вся гора – это роскошь, импульс, вихрь зеленого. Во-вторых, этот зеленый был очень чистым. В других местах в такое время года на горных склонах среди зелени деревьев видно разноцветные цветы и пожелтевшие листья. Здесь каждая хвоинка будто только что проклюнулась, каждое дерево словно только что было омыто дождем. Воздух тут необыкновенно свежий. На берегу озера, глядя на голубое небо, зеленую воду и бирюзовые горы, будто становишься прозрачным. Я знаю, что причиной всему «снежное» происхождение спустившейся с гор воды. Только белый снег мог так напитать деревья, чтобы их зелень стала такой чистой. Насколько сияет белый снег в горах, настолько густа эта листва.
Я прогуливался по берегу озера и размышлял, любуясь перевернутыми отражениями заснеженных гор на водной глади. Внезапно я понял, что в этой прозрачной оболочке закована зеленая жизнь. Озеро Тяньчи держит ее внутри. Постепенно она растворяется, воскресает и передается горам и иссушенной пустыне Гоби. Что за зелень, что за озеро в объятьях гор! Они по-настоящему велики и прекрасны!
Мы выехали из нового города Шихэцзы в пустыне Гоби. Три часа машину трясло, как лодку во время морской качки. Наконец мы добрались до места, которое называется Фэншоулин (буквально «Урожайные горные склоны»). Оно находится на краю пустыни Гурбантунгут. Насколько хватает глаз здесь раскинулась песчаная рябь. Одна за другой желтые волны катятся до самого горизонта. Ни намека на растения, не слышно ни единого звука, не видно ни единого живого существа. Я вспомнил фразу об этих безжизненных просторах, которую сказал Свен Гедин во время путешествия по синьцзянским пустыням: «Здесь не хватает только надгробий». Один шаг – и ты в другом мире. Внезапно я почувствовал, что жизнь – это драгоценный дар, а наш мир бесконечно прекрасен.
Я невольно оглянулся. Египетские баланитесы, тополя, вязы и ивы выстроились за моей спиной в густую лесополосу. Через промежутки между деревьями за лесополосой проступали квадраты полей. Красные засеяны гаоляном, желтые – кукурузой, белые – хлопком. Цветы подняли вверх радостные лица, словно готовились выйти на сцену. Вот откуда пошло название этого места. Со стороны пустыни подул ветер. Кряжистые баланитесы встречали его, выпрямляли стволы цвета старой меди и качали плотными листьями. Тополя с высоты своего роста вглядывались в облако пыли вдали. Вязы и ивы жались к тополям, махали пышными подолами платьев, смеялись оттого, что ветер бросается в них песком. Мимо с шумом прокатилась зеленая волна. Лесополоса находилась позади меня. Зелень первобытного леса таит в себе опасность и вселяет ужас в душу человека. Бескрайнее море вызывает приступы меланхолии, а широкая степь заставляет человека почувствовать себя одиноким. Теперь эта зелень среди моря песка придала мне воодушевления, покоя и смелости. Только здесь и сейчас я по-настоящему осознал, что зелень – это и есть жизнь. Деревья своими корнями крепко вцепились в песок и образовали небольшой округлый полуостров. Колючки и травинки смело устремились в море песка, пририсовав полуострову острую верхушку. Я шел по кромке лесополосы и решил дойти до ее края. Мне хотелось посмотреть с той стороны на схватку зеленых растений и желтого песка. Ближе к концу лесополосы деревья-командиры – тополя, вязы и ивы – пропали. Остались только дозорные, без страха вступающие в рукопашный бой с песком – тамариксы, саксаулы, джузгуны, астрагалы и другие кустарники, стоящие группами или рядами. Внешне они не особо красивы, у них сухие красноватые стволы и блеклые листья. К тому же их редким веткам не под силу задержать песок. Этот отряд бойцов, однако, даже таким вызывал восхищение.
Я огляделся: на тысячи му вокруг тянулась зеленая дымка. «В сухих песках травинок туман зеленый зыбок. Деревьев краски мне являет даль, но лишь я к ним приближусь, как сразу исчезает зеленая вуаль»[120]. Бледный, тонкий и мягкий туман таинственной сетью окутывал неистовые песчаные волны и нарушал их мертвую тишину. Я шел вдоль искусственно насаженных кустов и видел ряды песка, павшие ниц у их стволов. Похоже, песок уже давно захватили в плен. Местами он затвердел, а на поверхности появились признаки жизни – редкие травинки, путаные следы птиц и зверей. Работник станции по борьбе с опустыниванием рассказал, что два-три года назад здесь были мигрирующие дюны. Насаждение пустынных растений помогло их укротить. Перед рощицей саксаулов высилась дюна – словно вставший на дыбы строптивый конь. Ей не перепрыгнуть этого барьера. Деревца росли прямо на ее теле, хватались ветками за спину, зелеными листьями закрывали глаза. Даже трава, пользуясь могуществом своих сородичей-деревьев, взобралась на голову дюны и пустила там корни. Дюна признала поражение и уступила настырным растениям, позволила им выкрасить себя в зеленый цвет. Работник станции показал рукой на высокую ветрозащитную зеленую стену вдали:
– Семь-восемь лет назад там были зыбучие пески.
Я остановился и по-новому посмотрел на зеленый остров. Длинная полоса тянулась с юга на север и упиралась острым носом в песок. Она напоминала стрелу, несущую весть о живом мире и выражающую намерение человека покорить пустыню. Она словно явилась на эту землю, чтобы объявить ей войну. Подул ветер. По зеленому острову волной прокатился шум, поднимаясь и опадая. Казалось, будто зеленый поток устремился в пустыню, чтобы увлажнить желтые пески и просочиться сквозь них. Тысячи лет вода срывает с земли покровы зелени – сколько полей и лугов уничтожила мутная вода Хуанхэ на пути к морю. Ее желтый поток влился в море, ширился и двигался вперед – так в нашей акватории появилось Желтое море. Его создала природа. Здесь же в море песка человек сотворил зеленый остров. Я прогуливался по нему и думал о том, что его цвет не похож на сине-зеленый цвет водохранилища Люцзяся. Далек он и от холодного зеленого цвета озера Тяньчи. Те зеленые воды – эмульсия жизни, абстракция, мечта о будущем. Здесь это сама жизнь, победа живых сил, великое свершение.
Зеленый остров на урожайных горных склонах – начиная отсюда, мы соберем урожай со всего мира.
Покидая северо-запад, я сорвал три зеленых листка. Дорогой читатель, взгляни на них. Северо-запад уже не пустыня. Я с гордостью заявляю, что он еще вступит в самый прекрасный период в своей истории.
Октябрь 1984 года
Аромат грибов на берегу озера Цинхай
Я вырос в деревне. В те годы было не до изысканных яств. Если я мог поесть досыта, то это уже служило хорошим признаком. Я повзрослел, перебрался в город и уже из книг и газет узнал слово «гурман». Гурман – это знаток кулинарии, ценитель высокой кухни. Долгое время я подозревал, что это неправильное слово. Ученые занимаются наукой. Писатели посвящают свою жизнь литературе. Художники пишут картины. Музыканты сочиняют композиции. Во-первых, все эти люди занимаются определенной профессией. Их дело – их призвание и цель, к которой они без устали стремятся. Во-вторых, их труды дают видимый результат. Он может быть передан другим людям и стать общественным благом, доступным для всех. Кто такой гурман? Разве может еда быть профессией? Он ест, а какая от этого польза остальным людям? Размышляя таким образом, я считал всякие деликатесы недостойными внимания и сохранял безразличие к «изысканным вкусам».
Десять лет назад я был в командировке на озере Цинхай. Оно располагается на обширной территории, поэтому для любых поездок приходилось пользоваться машиной. Поездки отнимали немало времени. Цинхай – родина народной песни «Цветы». Во время длительных путешествий в машине часто пели, чтобы скоротать время. Директором местного отдела пропаганды и агитации провинциального партийного комитета была женщина по фамилии Цао. Товарищ Ма возглавлял корреспондентский пункт. Вместе они распевали «Цветы» – и по очереди, и соло, и дуэтом, чтобы во всех ракурсах продемонстрировать прелесть этой песни. Такая открытость свойственна только жителям северо-запада. Я объездил весь Китай – ни в одной другой провинции начальство партийных комитетов не пело для гостей песен. В этом пении присутствовало некоторое самолюбование, но ни при каких обстоятельствах подобное не могло случиться на юге, а ведь он считается высококультурным регионом. Как-то раз мы пели с особым воодушевлением. Директор Цао предложила нам посетить с рабочей поездкой степь Цзиньиньтань, где появилась известная песня «В том далеком месте». Директор Цао когда-то работала там и познакомилась со многими людьми. В тот же день мы отправились в степь. Мы катались на конях, валялись в траве, смотрели на белые облака на синем небе, слушали «Цветы» и тибетские народные песни. Преемником Цао на ее прежнем рабочем месте оказался товарищ Сан. Он был тибетцем, коренным местным жителем – еще более колоритным кадром, чем сама Цао.