Озеро Цинхай
Утром второго дня после завтрака товарищ Сан повел нас посмотреть на жизнь скотоводов. Накануне вечером прошел дождь, увлажнивший землю. Трава казалась ярче обычного и напоминала свежевыстиранный ворсистый ковер. На нем звездами рассыпались красные, белые и желтые цветы. Недаром эту степь называют Цзиньиньтань – «Берег драгоценностей». Сегодня из травы выглядывало множество белоснежных грибов, которых еще вчера не было. Шляпки грибов тянулись вверх: те, что поменьше, похожи на мячики для пинг-понга, те, что побольше, – на круглые сдобные булочки. Грибов оказалось очень много – можно насобирать сколько душе угодно. На ощупь они были мягкими, скользкими и такими хрупкими, что я боялся содрать нежную кожицу или сломать изящную ножку. В этот момент меня охватила безудержная радость. Казалось, будто к моим ногам «упала манна небесная». Мы обошли несколько дворов. Местные сбивали сливочное масло. Мы попробовали цампу[121] из маленьких деревянных пиал, выпили кумыса, поговорили с жителями об их быте. Товарищ Сан вырос здесь. Люди, пасущие на равнинах коней и овец, были друзьями его детства. Под мелким моросящим дождем он весело говорил с ними на тибетском языке, шутил и рассказывал о нас, нежданно нагрянувших гостях. Грибы взлетали из-под ног от каждого неосторожного шага на желтых тропинках, ведущих от одного двора к другому. У ворот каждого двора стояли мешки в половину человеческого роста, которые были доверху заполнены только что собранными грибами. Это зрелище производило глубокое впечатление.
Товарищ Сан приподнял штору, закрывающую вход, и шагнул в дом. Климат на побережье озера Цинхай очень холодный. Сейчас август, но в дождь жители разводят огонь. В доме был кан[122]. В дополнение к нему на полу стояла чугунная печь необычной конструкции; ее большая поверхность отливала маслянистым черным блеском. Своим видом она напоминала квадратный обеденный стол. Такая конструкция увеличивает теплообмен, к тому же на ней удобно подогревать еду и спиртное. Беседа о жизни вокруг печи в дождливый день пробудила во мне давно забытое чувство уюта и тепла. Меня усадили на кан. Я потянулся за блокнотом, но товарищ Сан сказал:
– Не спеши. Работа подождет, сначала просто поговорим, поедим. Сынок, насобирай-ка нам грибов у ворот.
Румяный мальчишка лет восьми-девяти побежал за ворота, наклонился раз-другой и набрал полный подол белоснежных грибов. В доме он вытряхнул их на кан вместе с каплями воды. Я вспомнил древнее изречение о том, что «на расстоянии десяти шагов обязательно найдутся ароматные плоды природы». И действительно, мальчик отошел от ворот шагов на пять-шесть, не печью. больше. Свежие грибы обычно проделывают путь длиной не меньше сотни ли, перед тем как появиться на столах городских жителей. Сколько времени проходит, прежде чем сушеные грибы оказываются на полках магазинов, остается только гадать. Товарищ Сан засучил рукава:
– Смотри!
Черными от загара крепкими руками он взял маленький белый гриб, ловким движением оторвал ножку и перевернул шляпку углублением вверх. Аккуратно поднял ее на трех пальцах, нафаршировал сливочным маслом и посыпал солью. Его манипуляции напоминали лепку вонтонов[123] с начинкой из морепродуктов. Грибные шляпки ровными рядами уложили на печь, как пельмени, налепленные в новогоднюю ночь. Вскоре со стороны печи раздалось слабое шипение: масло тихо плавилось в складках шляпок. Из белоснежных они превратились в нежно-желтые. На огне они постепенно сжимались и принимали форму шариков. Чудесный аромат неуловимо поплыл от печи и заполнил всю комнату. Точно как в стихах эпохи Сун: «И сумеречный аромат в лучах луны плывет»[124]. У нас не было ни палочек, ни вилок, ни ножей, мы просто брали грибные шарики руками и отправляли их в рот. Они напоминали нежное мясо, совершенно лишенное привкуса жира. При долгом разжевывании раскрывался молочный вкус, но более стойкий, чем у самого молока. Свежесть бобовых ростков и шпината сочеталась в нем с примесью аромата жареного мяса. Так талантливый художник добавляет каплю теплого цвета к картине в холодных тонах, и она начинает сиять. Никогда раньше я не пробовал ничего подобного.
На обратном пути я восторженно рассказывал о грибах, которые мы жарили на железной печке. Водитель заметил:
– Это еще что! Вот когда я был маленьким, мы поверх трех кирпичей клали каменную плиту, под ней поджигали коровьи кизяки, а на ней жарили грибы. Получалось даже вкуснее, чем на печке.
Все засмеялись и стали вспоминать лучшее, что доводилось им пробовать в жизни. В ходе жаркого обсуждения мы пришли к тому, что теперь уже нет всех тех вкусных вещей, что были раньше. Товарищ Ма вспомнил про «Цветы» и затянул: «За высоким холмом есть еще один холм, под холмом на равнине есть красивый пион. Я спущусь с холма да сорву тот пион, пусть печаль-тоску мне развеет он». Директор Цао подхватила: «А у горных лилий острые шипы, у дорог раскрылись ириса цветы. Здесь тебя зову я, там тоскуешь ты, но нас разделили дивные цветы». Зачем спорить о вкусах, нет ничего лучше любви.
В Пекине я с большим удовольствием советовал знакомым новый способ приготовления грибов. Их можно купить в супермаркете и пожарить в духовке. Рецепт очень простой, все, кто им воспользовался, очень хвалили его. В душе я понимал, что грибы, приготовленные в городских условиях, не сравнятся по вкусу с другими, которые дождливым днем в степи пожарены на железной печке с маслом собственного приготовления. Тем более им не сравниться с грибами, жаренными на каменной плите. Но как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, невозможно и много раз ощутить один и тот же вкус. Все лучшее – лишь мгновение, оставшееся в памяти. В физике есть знаменитый «принцип неопределенности». Два великих ученых, Бор и Эйнштейн, поломали немало копий в споре о нем. Эйнштейн считал теорию несостоятельной, Бор был другого мнения. Например, когда вы измеряете градусником температуру воды в море, за то время, что длится само измерение, температура может измениться, и первоначальную вы так и не узнаете. Ху Ши[125] говорил: чтобы узнать подлинную историю литературы, нужно обратиться к народу, к рассказам, которые передавались из уст в уста. Ведь, попадая в книги, они меняются, теряют свою самобытность. Современная литература сейчас переживает «этап сотовых телефонов». В такой форме она тоже заставляет смеяться или восхищаться, но больше не переходит на страницы. Теперь и бумажные книги находятся в телефонах, и уже нет тех, прежних ощущений.
Похоже, городским «гурманам» никогда не насладиться вкусом «грибов на каменной плите».
«Пекин Дэйли», 7 июня 2012 года
Воспоминания о Хэтао
Бо Цзюйи в стихотворении «Я вспоминаю милую Цзяннань…» писал об огненно-красных цветах, зеленой воде, османтусе и лотосах. Я часто вспоминаю Хэтао, его пески, реку Хуанхэ, баланитесы и дыни.
В конце 1968 года меня, выпускника столичного вуза, распределили в маленький уезд на западе Внутренней Монголии. Там меня встретил сильный ветер, перемешанный с песком. День за днем с утра до вечера небо было мутным. В нос, рот и уши постоянно набивался песок. При сильных порывах люди разворачивались к ветру спиной и шли задом наперед. У ветра тоже бывали передышки, и однажды мы воспользовались редким затишьем. Выйдя из гостиницы, мы пересекли руины, оставленные «культурной революцией», и отправились на загородную прогулку. Холодный солнечный свет заливал изгибы песчаной ряби, бесконечное полотно которой раскинулось до самого горизонта. Здесь стояла звенящая тишина. Не было ни растений, ни травы, ни деревьев. Все словно замерло. Мы стояли молча, а в ушах звучали слова начальника отдела: «Вам, интеллектуалам, здесь придется самим зарабатывать на жизнь, для вас теперь все будет по-другому». Знание – сила, и мы обладаем ею. У каждого из нас своя специальность. Мы сведущи в астрономии, химии, истории, архитектуре. Как это поможет нам здесь? Перед глазами не было ничего, кроме огромной пустыни. В голову не приходило ни одной дельной мысли.
Весной меня вместе с рабочими-мигрантами отправили на берег Хуанхэ на противопаводковые работы. Перед тем как на реке вскрылся лед, несколько дней было пасмурно. Свинцовое небо опрокинутым котлом нависло над нами. Сквозь его тяжелую толщу не пробивалось ни единого голубого проблеска. Длинную дамбу облепили пучки полыни, дрожавшие на холодном ветру. Река берет начало на западе, взбирается вверх на севере, изламывается на востоке, здесь описывает дугу и течет на юг. Сейчас она была тихой и спокойной, казалось, это огромный дракон крепко спит под серебряным панцирем. На южном берегу раскинулись бесконечные серо-желтые пески Ордоса. Мне предстояло проверить участок длиной в пять-шесть ли. Я машинально передвигался между тяжелым небом и зарослями диких трав, словно валун, медленно перекатывающийся под ураганным ветром. На душе у меня тоже будто лежал камень. Скорее бы река вскрылась. Хотелось покинуть это угрюмое место.
Как-то после обеда я, как обычно, осматривал дамбу. Вдруг что-то блеснуло. Тучи прорезал тонкий луч света. Раскаленный добела шар солнца протискивался сквозь щель в облаках. Пухлые свинцовые тучи не выдержали внезапного горячего натиска – они таяли, истончались, испарялись. Щель понемногу становилась больше, солнечный свет с силой изливался из нее и раскрывал в воздухе золотой веер лучей. Показалось, что где-то далеко раздались глухие раскаты грома. Сердце застучало быстрее. Я замер, прижал ладонь к уху и прислушался. Звук, похоже, шел из-под ног. Бывалые рабочие говорили, что весна накатывает из-под земли. Я заметил, что на серебряном панцире Хуанхэ золотой молнией пробежала трещина. Она становилась шире и шире. Вода после зимнего заточения нетерпеливо подставляла лучам солнца гибкие волны. Вскоре лед на широкой реке вскрылся и пришел в движение. Хуанхэ лениво потягивалась после долгого сна. На водной глади дрейфовали огромные льдины. Их флотилия величественно плыла по течению, как будто выходила в море. Они с шумом сталкивались. Иногда одна льдина отчего-то замедляла ход, тогда другая сзади наскакивала и наклонно нависала над ней. Порой льдины скучивались в одном месте и мгновенно образовывали затор. Еще недавно поверхность реки была такой спокойной… Теперь она разом пришла в движение. Не ждите зеленых листочков на кончиках ивовых ветвей, не ищите абрикосового цвета – весна на севере Китая напористая и резкая.