В какой-то момент на берег за дамбой выбежали лошади. Они резвились, обгоняли друг друга и ржали. Животные то склонялись к сырой весенней земле, то вскидывали головы вверх, взмахивая длинными гривами. Их удаль заразила меня. Наружу тихим шепотом вырвались глубоко запрятанные в душе давние строки:
Наклоняются, пьют струи вод,
Что текли сюда тысячу ли.
Смотрят вверх в облака,
Что вдали на десять тысяч ли.
Ветер вздымает огонь красных грив,
Под копытами перекатываются тонкие пески,
Оттаяло мое сердце.
Весна закончилась. Нас определили на сельхозработы. Изо дня в день я таскал землю и возил тачки, зарабатывая на жизнь. Работа была однообразной, но все же оказалась мне в новинку. Книги лежали запертыми в чемодане. Я учился полоть, прореживать и рыхлить. Я освоил коромысло для переноски земли. Я привык к запаху баранины в супе и узнал, что кислую капусту со свининой лучше готовить в медной посуде – тогда чем дольше ее варишь, тем зеленее она становится. Иногда мы с молодыми пастухами скакали в степи на лошадях, но оседлать коня я так и не осмелился – было страшно упасть и зацепиться ногой за стремя. Вечерами я ходил в клуб, порой умудрялся вставить в разговор пару неуклюжих шуток. Однажды я раздобыл у скотоводов черный блестящий рог дикого дзерена[126]и с большим усердием вырезал из него мундштук. Мало-помалу все мы стали больше есть и окрепли физически. Нам почти не приходилось заниматься умственным трудом, книги продолжали лежать без дела в чемоданах. Лишь изредка, затемно возвращаясь с собрания, астрономы показывали на звездном небе Альтаир и Вегу. Химики засучивали рукава и подмешивали соду в тесто для паровых хлебцев. Других случаев применить свои знания нам не представлялось.
В начале лета после тяжелых трудовых дней я ночевал в домике с глиняными стенами и соломенной крышей. Посреди ночи я проснулся. Воздух был свежим и прозрачным. Двор за окном стал белым в лунном свете, словно его покрыл иней. Почему-то мне вдруг вспомнился Пекин. Сейчас в каналах парка Бэйхай вода изумрудного цвета и повсюду роскошные ковры из цветов. Там наш старый кампус в хутуне[127] Железных львов. В этом месте погибла Лю Хэчжэнь[128], память о которой увековечил Лу Синь[129]. Ветки гибискусов с огромными цветами, вероятно, все так же затеняют кабинеты. Нижние этажи библиотеки, как всегда, окутывает нежный аромат. Сирень, наверное, уже расцвела. Умиротворяющий лунный свет навеял мне строки эпохи Сун: «И сумеречный аромат в лучах луны плывет». Размышляя об этом, я снова уснул в сумеречном аромате воспоминаний.
На другой день поутру я прибирал двор и постоянно ощущал неуловимый свежий запах. Сначала я решил, что это ночные мысли так подействовали на меня. Только запах все никак не отступал. Оказалось, этот аромат источали распустившиеся цветы баланитесов. Вдыхая его, я так и застыл посреди двора с метлой в руках. Старик, хозяин дома, увидел меня и сказал:
– Что, парень, по дому заскучал? Пора вам уже возвращаться.
На что я ответил:
– А мы, дедушка, не уедем. Так и останемся тут навсегда. Борода старика дрогнула. На его лице мелькнула тень огорчения. Он пробормотал:
Автор в Хэтао в 1969 году
– Ну и хорошо, ну и хорошо.
Спустя год мы все устроились на работу и стали сами себя обеспечивать.
Летом прошлого года мы хэтаоской компанией собрались дома у одного друга в Пекине. Хозяин сказал, что приготовил для нас редкое угощение. С этими словами он вынес что-то желтое и круглое. Разглядев это, мы ахнули – хэтаоская дыня! Увидеть ее в Пекине – все равно что встретить старого друга в чужом краю. Ее появление сделало атмосферу встречи оживленной. Дыню разрезали. Мякоть, как желтая яшма, была чистой и светлой, вкус – до невозможного сладким, сахарно-медовым. Аромат сразу заполнил комнату. Старые приятели непринужденно беседовали. Каждый из нас прошел свой нелегкий путь, и мы делились историями, сопереживали друг другу, подбадривали и радовались успехам. Не обошлось и без воспоминаний о прошлом. Мы вновь окунулись в пьянящие летние ночи и пламенеющую красным глубокую осень на равнине Хэтао. Разговор вернулся к лежащей на столе дыне. Как такие сладкие дыни могут расти в таком суровом месте? Мы, побывавшие там, точно знаем как. Ветер с песком, засуха и экстремальные перепады температуры в течение суток – вот в чем секрет сладкого и насыщенного вкуса этих дынь. Именно суровые условия служат залогом прекрасного результата.
Хэтао! Я никогда не позабуду место, откуда начался мой путь.
Май 1983 года
Автор работает в хэтаоской деревне в 1969 году
Хэтаоские заметки
В последнее время много внимания уделяется восстановлению экологии озера Улянсухай во Внутренней Монголии. Меня пригласили вновь посетить места, где я когда-то бывал. Время летит быстро – четыре десятка лет промелькнули, как одно мгновение. Что изменилось здесь за эти годы? Стало больше людей, машин и домов. Природная красота, биологические виды и связанные с ними эмоции, наоборот, сократились. Кое-что и вовсе исчезло. Вернувшись в Баян-Нур, я перечитал свои заметки сорокалетней давности. Все это как будто было в другом мире. Неужели это все тот же Хэтао? Тот же Улянсухай? Из заметок перед моим мысленным взором предстали «первозданные» среда, климат, экология, политика, промышленность и быт. Сколько воды уже утекло. Современная молодежь не разберет без словаря такие термины, как «классовая вражда», «борьба с ревизионизмом» и «народная коммуна». Отдельные люди из моих заметок, так же как и их профессии, стали историей – улянсухайский рыбак, учительница из образованной молодежи, ремесленник, ткущий сумки. Самая же горькая утрата – это исчезнувшая экология и великолепные природные пейзажи. Теперь их можно отыскать только в памяти старшего поколения. К счастью, еще есть эти отрывочные заметки. Их тонкая путеводная нить истории может пригодиться в деле восстановления гармоничной экологической среды.
7 августа 1972 года
Утром я отправил официальное сообщение в редакцию газеты, вечером коллеги – группа пропаганды уездного революционного комитета – устроили торжественные проводы. С этого дня меня перевели в редакцию «Нэймэнгу Жибао» («Газета Внутренней Монголии») на должность журналиста, аккредитованного в Баян-Нурском аймаке[130].
В декабре 1968 года я по распределению попал в Линьхэ. Год с лишним я закалялся деревенским трудом, потом меня направили на работу в революционный комитет. С тех пор прошло три года и семь месяцев. Жизнь в обществе, особенно в обществе политической организации, обострила мое политическое чутье. Мой классовый подход и сознательность по отношению к политическому курсу выросли. Я перестал быть книжным червем, как в студенческие годы. Юношеские мечты подверглись некоторым изменениям. Взамен я обрел возможность для их воплощения. В этом заключаются мои четырехлетние достижения.
Теперь я должен хорошо выполнять журналистскую работу, используя накопленный за эти годы опыт, на новой позиции двигаться вперед.
10 августа 1972 года
Сегодня я приехал в Дэнкоу. Здесь выращивают хэтаоские дыни. У них желтая твердая шкурка и сладкая, как мед, ароматная мякоть. Они созревают в августе. Отсюда их развозят по всему автономному району и за его пределы. В этом году дыни впервые отправляют за границу. В сезон сбора урожая на бахчах высятся горы собранных плодов. В каждом доме гостей потчуют дынями. Когда мы приехали, друзья радушно встречали нас дынями, потому что:
Не табаком, не крепким чаем,
Гостей мы дыней угощаем.
Вдыхают гости запах сладкий,
Со щек стирают сок украдкой.
12 августа 1972 года
Сегодня я покинул Дэнкоу и приехал на озеро Улянсухай в Урад-Цяньци, чтобы взять несколько интервью. После дынь в Дэнкоу меня ждала рыба в Улянсухае.
В народе говорят: «На приносящей сто бед Хуанхэ процветает только один Хэтао». Хуанхэ с запада Нинся-Хуэйского автономного района через уезд Дэнкоу входит в район Хэтао во Внутренней Монголии. Ее воды самотечным орошением увлажняют поля на восемьсот ли вокруг и возвращаются в озеро Улянсухай. Из него они текут на восток в сторону провинции Шаньси. На западе и востоке Баян-Нура есть два чуда. Первое – самая западная точка аймака, уезд Дэнкоу, находится рядом с пустыней Улан-Бух. Климат там резко континентальный – «утром в фуфайке, днем в майке». Это особенно благоприятно для выращивания бахчевых культур и фруктов. Второе чудо – самая восточная точка аймака, озеро Улянсухай. Его площадь составляет более шестисот квадратных километров. Водная обитель за Великой стеной – это что-то невообразимое! Я всю жизнь прожил на севере Китая, и для меня Улянсухай стал самым большим «морем», которое я когда-либо видел.
Во второй половине дня ребята из отдела связи взяли меня на рыбалку. Время от времени рыба сама выпрыгивает здесь из воды. Одна такая рыбина бросилась прямо к нам в лодку. Больше всего здесь водится карпов, есть и сомы с длинными усами. Наш лодочник в пятидесятые годы приехал сюда из местности Байяндянь провинции Хэбэй. Раньше местные не ели рыбу и не умели ее ловить, а сейчас едят. Рыбы очень много, поэтому она дешево стоит – пять фэней за полкило. По словам лодочника, зимой здесь рыбачат подо льдом и одной сетью вытягивают до пятидесяти тонн рыбы. Иногда лодка проходила через изумрудные камышовые заросли. Здесь много водоплавающих птиц; некоторые из них мне неизвестны. Такое я прежде видел разве что в кино.