[138]. Нас заранее предупредили, что директор Сун от имени гостей должен повесить каждому яку на рога хадак.
Мы сели: принимающий посоветовал нам отдохнуть и не совершать резких движений. Было только пять часов вечера. Мы очень рано встали, чтобы успеть на утренний рейс, и поэтому решили немного вздремнуть. Я проспал примерно пятнадцать минут. После пробуждения голова болела, словно ее сжали тиски. Ноги стали ватными, при ходьбе я больше волочил их по земле, не будучи уверен, что в силах поднять их повыше.
Тибет располагается высоко над уровнем моря, атмосферное давление здесь пониженное, а кислорода не хватает. Во всех наших номерах находились кислородные баллоны; нам посоветовали при недомогании делать из них несколько вдохов.
26 августа 1992 года
Ночью плохо спалось. Бессонница – одна из реакций организма на нехватку кислорода. Я и обычно не очень хорошо сплю, а отправляясь в Тибет, оставил всякую надежду на крепкий и здоровый сон. Я лег спать в 22.30, проснулся через час, уснул, но опять проснулся в три, потом проснулся в пять и больше не смог уснуть. Рассвело здесь на два часа позднее, чем в Пекине. Я провалялся до 7.30, поднялся и отправился погулять. В сыром после ночного дождя дворе стояли два яка и бегали несколько бродячих собак.
В первой половине дня обсуждали рабочие вопросы в управлении культуры, остальное время прослушивали отчеты в издательстве и книжных магазинах. Куда мы ни приезжали, у входа нас всегда встречали шеренги приветствующих с хадаками в руках. Хадак – это отрез белого шелка длиной полтора метра. Те, что получше, стоят пятнадцать юаней. На мой взгляд, эта церемония слишком напыщенная и затратная, хорошо было бы ее упростить. Такие обычаи продолжают существовать только потому, что в них заключены традиции и местные уникальные особенности. У местного издательства крохотный рынок сбыта. Всего в регионе проживает больше двух миллионов человек. Девяносто пять процентов из них – тибетцы, один миллион – неграмотные. Продукция издательства ограничивается политической пропагандой и исследованием традиций, поэтому дело топчется на месте. Издательство могло бы развиваться и осваивать рынок – вместо этого оно выживает за счет субсидий. В этот раз мы привезли субсидии на сумму пятьсот тысяч юаней.
Вечером Тэнцзин, заместитель секретаря партийного комитета Тибетского автономного района, пригласил нас на ужин. Там он предложил нам изменить маршрут поездки и посетить Нату-Ла – горный перевал в Гималаях на границе Китая и Индии.
27 августа 1992 года
В первой половине дня ездили во дворец Потала. Мы были гостями управления культуры, к тому же нас сопровождал товарищ Тэнцзин, поэтому при посещении дворца нас удостоили особыми привилегиями.
Дворец стал пристанищем Сонгцэна Гампо[139] после его переезда из Западного Тибета. В те времена в горе, на которой построили дворец, имелась небольшая пещера Фавантун (буквально «Пещера Будды»). Сонгцэну приглянулась пойма реки Лхасы, обильно заросшая водными растениями. Он решил перенести сюда столицу. Это был действительно великий человек своего поколения, его роль в становлении Тибета сравнима с ролью Цинь Шихуанди в истории китайского народа. Он объединил не только тибетские земли, но и местные религиозные конфессии, определил доминирующее положение буддизма и создал тибетскую письменность. На западе он заключил союз с Непалом, а на востоке – с Танской империей.
Масштабный дворцовый комплекс Потала построили во времена Пятого Далай-ламы. Фактическим распорядителем строительства выступил регент далай-ламы, Сангье Гьяцо. Дворец реконструировали все последующие эпохи. Его комплекс состоит из двух частей – Белого дворца (Потранг Карпо) и Красного дворца (Потранг Марпо). В Белом жили и работали далай-ламы; посетителей обычно допускают только в него. Красный дворец включает в себя мемориальные ступы умерших далай-лам. Сегодня в порядке исключения нам разрешили осмотреть их. Потала – символ власти и религии в Тибете. Верховные правители слыли большими сибаритами, поэтому здесь собрано все лучшее, что было в Тибете. Во все времена во всех странах дворцы правителей воплощали собой богатство и власть.
Сначала поговорим о богатстве. Рабовладельцы[140] были собственниками в большей мере, чем феодальные царьки. Их целью стало обогащение, при этом они стремились к тому, чтобы все ценное находилось рядом, перед глазами. После смерти они уносили богатства с собой в могилу. В Белом дворце далай-ламы обычные бытовые предметы зачастую оказываются драгоценностями: например, пиалы сделаны из золота, а ложки – из серебра. В Красном дворце каждую мемориальную ступу украшают жемчуг, драгоценные камни и золото. В этом угадывается сходство с пышными захоронениями китайских императоров. Мемориальную ступу Пятого Далай-ламы построили в 1690 году. Ее высота составляет 14,85 метра. По периметру она вся выстлана чистым золотом и инкрустирована жемчугом, нефритом и агатом. На ее строительство ушел 5321 килограмм золота. На изготовление мемориальной ступы Тринадцатого Далай-ламы потратили почти шестьсот килограммов серебра. Рядом с ней стоит небольшая пагода, состоящая из двухсот тысяч жемчужин. Рабовладельцы в корне отличались от современных капиталистов. Они нуждались в золоте, серебре и драгоценных камнях как при жизни, так и после смерти. Откровенно говоря, очень жаль, что этот небольшой клочок земли подвергся такому разгулу тирании. Тибетцы тоже малая народность, но у них не было Чингисхана, как у монголов, и Канси, как у маньчжуров. Они не расширяли свои территории, не получали титулов, не строили походных резиденций. Виной тому территориальная ограниченность и отличие рабовладельческого строя от феодального.
Теперь поговорим о власти. Мы поднялись прямо на крышу восточной части Белого дворца и оказались над опочивальней далай-ламы. Обычно посетителей сюда не пускают. Секретарь Тэнцзин указал на ряды домов внизу и сказал:
– Здесь военный штаб далай-ламы, тюрьма, монетный двор и типография.
Палаты далай-ламы очень похожи на палату Цзиньлуань-дянь («Палата золотых колокольчиков») – приемные покои императора в Запретном городе. Внутри находится постамент, на котором стоит трон. Слева от него библиотека, а справа – выход на террасу, откуда виден весь город. Заснеженные горы окружили небольшой клочок земли, на котором далай-лама наслаждался жизнью и обретал духовное удовлетворение среди покорных рабов и преклоняющихся перед ним монахов. Мы горячо обсуждали то, что удержание власти далай-ламой в горной глубинке не сравнить с удержанием власти Южной Сун в Линьане.
В любой стране дворец правителя – это лучшее и самое большое произведение искусства. Местный не исключение. Начнем с того, что он стоит на горе, и в этом выражается традиционное сознание горного народа Тибета. Дворцовый комплекс отражает тесную связь тибетцев с горами и поклонение им. В тибетском буддизме есть учение о священной горе. Каждый год паломники совершают простирания и коры[141]. Горы для тибетцев – это святая опора и защита. Потала стоит на Красной горе – Хуншань, которая находится на равнине в пойме реки Лхаса. Вверху на ней возведен оплот власти и религии, внизу пасут скот и занимаются земледелием. Такое расположение отражает национальную психологию. Дворцовый комплекс на горе, с которой открывается вид на равнину, создает эффект величия, возвышенности и превосходства.
Больше всего во дворце находится изваяний Будды. На Будду здесь возложили задачу быть воплощением искусства. Из воображаемого объекта поклонения он превратился в материальный носитель искусства и средство его выражения, поэтому заполняющие весь дворец Будды на самом деле – проявление одного вида искусства. Благодаря религиозному рвению они стали шедеврами. Мастера вложили в них всю свою душу и все свое умение. В европейских церквях этим изваяниям можно уподобить фрески и скульптуры.
В Потале шел ремонт – самый масштабный за все время после освобождения. Государство выделило на него семьдесят миллионов юаней. Во время экскурсии нам то и дело приходилось пробираться через строительные леса – ими был заставлен весь дворец. Порой до наших ушей доносилась песня. Сначала я принял ее за молитву. Начальник управления товарищ Ляо сказал, что это запевка для коллективных работ, что-то вроде «раз-два, взяли!». Разве бывают такие мелодичные запевки? Звук голосов взлетал и падал, исчезал и снова появлялся, как прогретые солнцем волны морского прилива. Он трогал за душу и заставлял трепетать каждый нерв. Музыка в целом, а народная особенно, – самая настоящая непреодолимая сила. Мы прошли пару этажей и в длинном проходе, наконец, отыскали место работ. Молодежь, человек шестьдесят или больше, поделили на две бригады. В руках у каждого оказалось по деревянной палке высотой до груди. Палку повязали красной тряпицей, а к ее нижнему концу приделали полукруглый камень размером с пиалу, плоским срезом вниз. Всю конструкцию увенчали двумя медными колокольчиками. Начальник управления сказал, что это называется «бить агу», то есть утрамбовывать землю. На горе рядом с Лхасой берут определенный вид глиняной почвы под названием «ага»; ее измельчают, смачивают водой, ровняют и утрамбовывают этим инструментом. Несколько десятков человек под ритм песни поднимали и опускали палки. Парни и девушки поочередно делали это, со смехом переглядывались и отвечали друг другу запевками. Звуки песни, звон колокольчиков, удары палок и притоптывания ногами слились в небывалую симфонию. Она раскатывалась по заснеженным горным склонам и стенам древнего дворца на берегу реки Лхасы. «При такой работе как не влюбиться?» – невольно вырвалось у меня. Не зря говорят, что труд не кажется утомительным, если в нем участвуют представители обоих полов. Сопровождавший нас секретарь товарищ Ван выхватил у одного из юношей палку и с воодушевлением начал трамбовать землю вместе со всеми. Я достал фотоаппарат и сделал несколько снимков. Впоследствии, побывав во многих тибетских монастырях, я узнал, что их полы и крыши сделаны именно таким способом. Утрамбованную поверхность натирают березовым соком, который делает ее водонепроницаемой и придает глянцевый блеск. Эта разновидность глины – уникальная особенность Тибета.