почетный караул, а людская толпа приветствует правителя. Несколько дней назад в Джайпуре я посетил руины другого дворца и видел там настоящее стадо слонов. В былые времена они были частью почетного эскорта махараджей. Теперь на них возложили новую миссию – на своих спинах они поднимают в гору туристов.
До провозглашения независимости в 1947 году по всей Индии существовало более пятисот княжеств. Во время британского правления независимость княжеств еще признавалась, но после провозглашения независимости правительство ликвидировало эту разрозненность, выкупив их имущество. В Майсурском княжестве было двадцать пять поколений махараджей. Последний махараджа умер в 1974 году, а его сын в настоящее время является членом местного парламента.
По правой стороне центрального зала обустроена экспозиция из коллекций последнего правителя. Больше всего в ней представлено музыкальных инструментов. Выставлены также различные ножи и сабли, среди которых есть клинок, изготовленный более двухсот лет назад. Лезвие тонкое, длинное и такое гибкое, что его легко можно обернуть вокруг пояса. Вот разновидность холодного оружия, которой нет в Китае. По форме он похож на обоюдоострый волшебный трезубец Эрлана из «Путешествия на Запад», но в рукоятке спрятан особый механизм. При ударе он срабатывает, и с двух сторон наружу выбрасываются четыре лезвия. У них то же назначение, что и у современных разрывных пуль, – четырехпалый стальной крюк надевается на руку и может переломать кости врагу. Это такой вид скрытого оружия.
Одна часть оружейной комнаты отведена под чучела, сделанные из охотничьих трофеев. Похоже, что на своем веку последний махараджа поохотился вдоволь и в Европе, и в Азии, и в Африке. Из самых крупных добытых трофеев делали чучела, вероятно, чтобы напоминать себе о подвигах и внушать страх. Феодальные князья знали только один способ укрепления власти – убийство, дух которого нужно было поддерживать постоянно, если не за счет людей, то за счет животных. В китайских исторических летописях можно найти повествования об охоте императоров любой династии. Если император собственноручно добывал крупного зверя, то для восхваления отваги Его Величества подробно записывались дата, время и место события. В Мукденском дворце до сих пор хранится чучело большого медведя, некогда убитого императором Нурхаци[238]. Я медленно прохаживался среди охотничьих трофеев, словно в настоящем лесу. Неожиданно мне в глаза бросилось чучело
свирепого тигра: передние лапы выставлены вперед, красная пасть широко раскрыта. Я поспешил отвернуться и наткнулся на вставшего на дыбы черного медведя. Его острые когти смотрели прямо на мое плечо. Рядом застыл в стремительном беге огромный носорог. Чуть поодаль замер, прислушиваясь к чему-то, пятнистый олень. Я поднял голову вверх и встретился взглядом с висящей на стене головой яка: два рога, как пара крепких сильных рук, глаза похожи на старинные бронзовые круглые бубенцы. Я невольно сделал шаг назад и задел фонарь высотой в человеческий рост. Дотронувшись до него, я понял, что он сделан из слоновьего хобота, а стоящий рядом с ним круглый табурет – из слоновьей ноги.
Среди всех двадцати пяти правителей Майсура наибольшее впечатление производит двадцать четвертый. Это его портрет мы недавно видели во дворце британского генерал-губернатора. Когда он вступил на трон, земли княжества истощились из-за непрекращающихся засух. Махараджа направил все силы на восстановление земель и развитие ирригации и построил знаменитую дамбу. Во второй половине дня на обратном пути мы посетили это сооружение. Высота ее огромна, в длину она тянется на четыре-пять километров. За дамбой раскинулось безбрежное озеро. На орошаемых при помощи дамбы землях буйно растут деревья и простираются бесчисленные поля. Мне действительно трудно понять, как махарадже хватило решительности и силы духа, чтобы почти на ровном месте построить такую большую дамбу. Нашей машине потребовалось примерно пятнадцать минут, чтобы пересечь ее. Я не встречал подобных инженерных сооружений в Китае. Как правило, для строительства дамб в прошлые времена выбирали узкое место в устье реки – эта же раскинулась на равнине. Она изящной дугой соединила южный и северный берега; ее тыльная сторона обращена к воде. Благодаря высокотехнологичной конструкции она выдерживает огромную нагрузку.
Мы спустились к шлюзам. Стремительные потоки вырывались из них фонтанами. Отдельные волны доставали до самого верха дамбы, резко обдавая людей прохладой. В начале канала установлена гранитная стела, на которой выгравирована надпись о том, что строительство дамбы велось с 1929 по 1937 год. Имена более десятка инженеров увековечены в граните с указанием периодов, когда они работали на этом объекте. Не упущен никто, даже те люди, что трудились здесь всего несколько месяцев. По сравнению с мастерами, которые вырезали двери из слоновой кости и остались неизвестными, инженерам повезло намного больше. Это явно свидетельствует о прогрессивном настрое двадцать четвертого махараджи. Рядом с дамбой на площади в несколько гектаров обустроен парк с подсветкой. Водные каналы опоясывают парк и придают цветникам форму квадратов.
Когда мы спустились с дамбы, солнце уже клонилось к закату. В вечерних сумерках зажглась подсветка, огни на дамбе выстроились в длинную линию. Музыкальные фонтаны в парке в такт мелодии выбрасывали вверх переливающиеся всеми цветами радуги струи. Подсветка на обочинах дорожек и внутри парка разнилась в зависимости от рельефа местности. В центре парка находился искусственный двухъярусный водопад. Огни отражались и искрились в мощном ниспадающем потоке воды. Несмотря на вечернее время в парке было людно. Повсюду плясали неясные тени многочисленных посетителей. Ветер вперемешку с ароматом цветов разносил по воздуху смех и обрывки фраз. Когда махараджа развивал ирригацию и восстанавливал сельскохозяйственные земли, он и подумать не мог, что через несколько лет это благоприятно скажется на местном туризме.
Парки с подсветкой в Индии уже давно привлекают туристов. Запоздалые посетители к тому же могут переночевать в первоклассном отеле, который располагается по соседству с дамбой. Неудивительно, что память о двадцать четвертом махарадже в народе сильнее, чем об остальных.
Такое часто случается с памятниками старины. С какой бы целью их ни создавали, в конечном счете они переходят к потомкам и превращаются в достояние страны, народа и всего человечества. Оставляя миру ценное наследие, пусть даже небольшое, человек увековечивает себя в истории.
21 апреля 1990 года в аэропорту Калькутты
Эта жгучая прелесть жизни
Красивые виды обычно приводят людей в восхищение и погружают в раздумья. Пейзажи южноиндийского города Бангалора вызвали у меня большой восторг. Мне хотелось громко кричать и распевать песни.
Красоты Бангалора неразрывно связаны с цветами и зеленью. Когда мы говорим «цветы», то подразумеваем не больше, чем букет в вазе на столе, живые цветы в горшках на окнах, заботливо выращенные на клумбах или простые полевые цветы. Здесь цветы сплошь заполонили улицы и затопили весь город. По большей части они все огненно-красного оттенка. В аэропорту у выхода в город нас встречали несколько огромных деревьев с неизвестными мне названиями. В густой зелени их крон полыхал пожар бесчисленных красных цветов. В Бангалоре наша машина сновала между переулков, сплошь заполненных цветущими деревьями. Чуть позже я понял, что все они здесь в основном делятся на два вида. Первый вид – это хлопковое дерево, которое можно встретить и на юге Китая. Его большие соцветия распускаются круглый год. Второй вид – это кунонии, «огненные деревья». Они похожи на растущую в Китае шелковую акацию. Их листья очень мелкие, а цветы, наоборот, крупные, поэтому на деревьях больше красного, чем зеленого, – листва почти не заметна. Только представьте себе: вдоль улиц стоят деревья с мощными стволами толщиной в два обхвата и подпирают небо кронами, сотканными не из зеленой листвы, а из тысяч красных цветов. В лучах солнечного света они играют, как языки пламени, дотягиваются до окон пятых и шестых этажей. Красный шелк цветов реет в воздухе, клонится к земле, гладит крыши машин и головы прохожих. Обычно цветы – игрушка в руках человека, украшение, которое радует глаз. Положите цветок на стол – он будет дарить всем краски и нежность. Сейчас цветы вышли на первый план. Они занимали все пространство сверху донизу, разливались рекой от начала улицы до ее конца, заключали людей в крепкие объятия. Со всех сторон огненно-красный цвет бурлил и клубился. Я ощутил себя пьянчужкой, который раньше был вне себя от радости от рюмки-другой хорошего вина. Теперь же меня столкнули в целое винное море. Плавая в нем, я хмелел все больше и больше, настолько, что перестал понимать, где нахожусь.
Кроме заполонивших улицы красных цветов, здесь часто встречается очень красивое вьющееся растение, которое облюбовало стены городских домов. У него фиолетовые цветы размером с кулачок ребенка, густая листва и многочисленные витиеватые стебли. Они переплетаются друг с другом, тянутся на десятки и сотни метров, соединяются в плотный ковер и прячут под собой стены зданий. Яркие краски растений сверкают, как драгоценные камни, и завораживают своей красотой. Растение похоже на дикую хризантему, засохшие стебли беспорядочно перемешаны с живыми. При виде него я каждый раз испытывал сожаление от того, что оно не растет в Китае. Всего одна такая ветка, поставленная в вазу на столе, способна оживить интерьер. В парке никто не смог бы равнодушно пройти мимо такого растения. Здесь оно росло, как сорная трава, и цвело само по себе. Похоже, обилие красивых цветов стало причиной пренебрежительного отношения к ним.
Помимо деревьев с красными цветами, растут и просто зеленые. Они поразительно огромные: мелия ацедарах одной веткой закрывает полнеба, стволы пальм взмывают ввысь, словно флагштоки, корни смоковниц уходят глубоко в землю, а кроны тянутся к облакам. Если снять деревья крупным планом, то никто не догадается, что фото сделано в городе, а не в лесу, хотя на самом деле под каждым деревом может стоять припаркованная машина или скрывается крошечный дворик. Ряды деревьев напоминают изогнутую дамбу или петляющие горные хребты. Пышные кроны заслоняют солнце. Многоярусным зеленым изгибам нет ни конца ни края. Рядом с таким деревом кажется, что стоишь под куполом сказочной церкви. Я всегда обращаю пристальное внимание на растения в Китае. Мне хорошо знакомы застывшая среди ветров и снегов Тянь-Шаня зелень сосен и кипарисов, свежая зелень весенних ив и тополей Северо-Китайской равнины и изумрудная зелень листьев лотоса в Цзяннани. Ни один из хранящихся в моей памяти оттенков зеленого не подходил для описания цвета листвы этих чужестранных деревьев-гигантов. Насыщенный зеленый, который обожжен знойным солнцем на двенадцатом градусе северной широты и отливает блестящим чистым светом, в моих глазах уже казался не цветом, а высвобождающейся энергией.