Известный Алексеев. Избранные стихотворения — страница 2 из 30

Танк развернулся

и уполз в кусты.


«Наверное, танкист сошел с ума, —

подумал я, —

война давно прошла,

а он себе воюет и воюет.


К тому же век он перепутал —

из двадцатого

заехал в восемнадцатый, бедняга.

Ведь там бензина нет.

Потом ему придется

пройти пешком

лет двести».

Охота царя Ашшурбанипала

(У Ассирийского рельефа)

– Что за шум?

– Ашшурбанипал охотится.


Вот он стреляет из лука,

и издыхающий лев

ползет по песку,

волоча задние ноги.


    Охота так охота —

    тут не до жалости.


Вот он садится за пулемет,

и полсотни львов

бьются в агонии,

изрыгая на песок красную кровь.


    Охота такое дело —

    без крови не обойтись.


Вот он нажимает кнопку,

и вся пустыня

со всеми львами

взлетает к чертовой матери.


    Охота пуще неволи —

    ничего не поделаешь.


– Но что еще за шум?

– Нашему царю стало дурно —

он слишком впечатлителен.

Обманчивая тишина

Было очень тихо.

За прутьями арматуры,

торчавшей из взорванного дота,

светлело маленькое лесное озеро.


«Тишина обманчива», – подумал я.


И тотчас

железо закричало

страшным предсмертным криком,

а поверхность озера

покрылась трупами солдат,

покрылась сплошь,

как ряской.


«Так я и знал!»– подумал я

и пошел прочь,

натыкаясь на остолбеневшие от ужаса

молодые сосны.

Они и не подозревали,

что тишина так обманчива.

Бабий яр

Говорят,

что пулеметчики

были веселые белобрысые парни.


Говорят,

что в перерывах

они пили молоко

и один из них играл на губной гармошке.


Говорят,

что рядом с пулеметчиками

сидели два

каких-то странно

одетых типа —

один смахивал на Данте,

а второй был вылитый Вергилий.

Они хлопали в ладоши

и истерически хохотали.


Говорят,

что потом их тоже расстреляли,

чтобы не было свидетелей.

«Солнце лежит на черте горизонта…»

Солнце лежит на черте горизонта,

    оно слегка приплюснуто.

Тень моя бесконечна,

    она пришита к моим ступням.

А на небе видна восьмерка,

    ее начертал реактивный истребитель.


Горизонт прогнулся

    под тяжестью солнца.

Я еле иду,

    волоча за собой свою тень.

А восьмерка

    смущает меня своей загадочностью.


Подойду

и откачу солнце с линии горизонта.

    Оно горячее,

    но ничего —

    надену варежки.


Возьму ножницы

и отрежу от себя свою тень.

    Она плохо режется,

    но не беда —

    справлюсь.


Возьму тряпку

и сотру с неба восьмерку.

    Она высоко,

    но я дотянусь —

    не маленький.

Наведу порядок

и успокоюсь

до поры до времени.

Сила любви

Еду в автобусе.

Предо мною

милый девичий затылок

с гладкими русыми волосами.

Я тотчас влюбляюсь

в этот девичий затылок,

я тотчас влюбляюсь

в эту девушку с русыми волосами,

я люблю ее беспамятно

и безнадежно.


Пусть эта девушка

окажется высокой и стройной! —

говорю я себе.

    Девушка встает,

    и – о чудо! —

    она и впрямь высокая и стройная!


Пусть у этой девушки

окажется красивое лицо

с нежной белой кожей! —

говорю я себе.

    Девушка оборачивается,

    и – о чудо! —

    у нее красивое лицо

    с нежной белой кожей!


А теперь

пусть у этой девушки

окажется изящная женственная походка! —

говорю я себе.

    Девушка выходит из автобуса

    и идет по тротуару

    изящной женственной походкой.


– Браво! – кричу я

и смеюсь, как ребенок.


– Эта девушка будет счастлива, —

говорю я соседям по автобусу, —

вот увидите!

Статуя

Я встретил в парке

бронзовую статую.


Нагая женщина

стояла неподвижно,

а любопытный

хладнокровный снег

скользил по черной

выгнутой спине,

по ягодицам,

бедрам

и коленям

и у ступней ее

ложился по-хозяйски.

Она руками прикрывалась,

замирая

от страха,

отвращенья

и стыда.


Что было делать?

Снял свое пальто,

на плечи бронзовые

ей набросил.

Доверчивый

Я всем верю —

и мужчинам,

и женщинам,

и младенцам,

и лошадям.


Некоторые меня обманывают,

но я всем верю.


– Быть может, я неумен? —

спрашиваю я у женщин,

и они опускают глаза.


– Быть может, я недотепа? —

спрашиваю я у мужчин,

и они отворачиваются.


– Неужели я глупец? —

спрашиваю я у младенцев,

и они начинают плакать.


– Ну скажите же мне прямо,

что я болван! —

кричу я лошадям. —

Что вы хвостами-то машете?


– Да нет, – говорят лошади, —

просто ты такой доверчивый. —

И всем как-то неловко.

Пляшущий конь(Диалог)

Приятно видеть пляшущего коня.


Да,

пляшущий конь —

это пляшущий конь,

это пляшущий конь

веселый.


И пусть будет пляшущий конь,

резво пляшущий конь,

а не плачущий конь,

горько плачущий конь —

так лучше.


    Но это же глупо:

    выходит конь из ворот

    и тут же пускается в пляс!

    Но это же неприлично:

    появляется конь на экране кинотеатра

    и пляшет у всех на глазах!

    Но это же просто страшно:

    конь пляшет прямо посреди улицы!

    Его может задавить машина!


Ах, оставьте его в покое!

Он отпляшет свое на лужайке,

заросшей белой кашкой,

или на шоссе

у закрытого железнодорожного шлагбаума.


    А если вымыть его,

    пляшущего?

    А если и впрямь

    тщательно, с мылом вымыть его,

    расплясавшегося?

    Вдруг окажется,

    что он белый,

    совсем белый?

    Вдруг окажется,

    что он – «конь блед»?


Ах, бросьте!

Конь серый,

настоящий серый конь

в яблоках.


И вообще,

пляшущий конь —

это пляшущий конь,

это пляшущий конь

навеки.


Приятно видеть пляшущего коня.

Мастер

Смелость мастера:

    все творимое им —

    неслыханная дерзость.


Гордость мастера:

    все содеянное им

    неповторимо.


Радость мастера:

    все рожденное им

    способно жить.


Участь мастера:

    все увиденное им

    не все увидят.


Горечь мастера:

    все совершенное им

    несовершенно.


Торжество мастера:

    он мастер!

Англия и Вильям Блейк

Вот Англия восемнадцатого века.

В ней живет Вильям Блейк.

    Но Англия его не замечает.


Или точнее:

вот некий остров.

На нем в восемнадцатом веке

живут рядышком

Англия и Вильям Блейк.

    Но Англия Блейка почему-то не замечает.


Или еще точнее:

вот восемнадцатый век.

Вот некий остров.

На нем живет Вильям Блейк.

Вокруг него живет Англия.

    Но, как ни смешно,

    Англия Блейка совершенно не замечает.


Остается предположить,

что на вышеозначенном острове

в восемнадцатом веке живет один Блейк,

а Англия там не живет.

    Поэтому-то она Блейка и не замечает.


Вот Англия девятнадцатого века.

Ура! Она заметила Вильяма Блейка!

    Но странно,

    ведь Блейк уже покинул Англию

    и поселился в раю.

Греческая вазопись

Чернофигурный килик

Маленькие фигуры

на огромном красном фоне.

Одинокий охотник

убивает одинокого оленя

в безбрежной красной пустыне.

    Очень жестокий художник

    или очень несчастный.

Краснофигурная амфора

Воин у колесницы,

собака, лошади, слуги.

Воин медлит,

ему не хочется воевать.

Собака, лошади, слуги —

все ждут:

неужто войны не будет?

    Художник,

    решайся!

Белый лекиф

Юноша подает девушке

пурпурную ленту.

Девушка улыбается,

она знает,

что умрет молодой и красивой,

волосы ее

перевяжут пурпурной лентой,

а этот лекиф

поставят в ее гробницу.

    Художник, пожалей юношу!

    Пусть он умрет раньше

    и ничего не узнает!

Чернофигурный кратер

Мужчина с кинжалом

преследует женщину.

Я подставил ему ножку,

он упал,

наткнулся на кинжал

и умер.

– Постойте! – кричу я женщине,

но она не понимает по-русски,

она бежит, заломив руки,

и тонкий пеплос

струится за ней

шурша.

    Художник,

    зачем ты впутал меня

    в эту историю?

Краснофигурный килик

Чудовищные рыбы

плывут по кругу,

норовя схватить друг друга

за хвост.

Двадцать пять веков

крутится эта карусель.

    Художник,

    зачем ты ее придумал?


– Нет, – отвечает художник, —

я ничего не придумал,

я – реалист.

Как скрипку

Это он

берег свое сердце