Из журнала «Аврора»
Верующий
Верю в ближнего.
Верю в будущее (что оно будет).
Верю, что в Сахаре не бывает дождей,
и верю в себя.
Не верите?
А я вам говорю:
– Верю в дальнего.
Верю в прошлое (что оно было).
Верю, что в Калифорнии растут секвойи.
И верю в себя.
Смеетесь?
А я вам говорю откровенно:
– Верю в победу совести!
Верю в триумф добра!
И верю в себя.
Хохочете?
И напрасно.
Эй, ты…
Эй, ты,
слышишь – поют!
Закрой глаза и слушай,
хорошо ведь поют!
Эй, ты,
бегущий к ничтожной цели,
отдохни немного, отдышись!
Эй, ты,
скользящий по наклонной плоскости,
ухватись за что-нибудь,
удержись.
Эй, ты,
стоящий у окна,
рассеянно глядя на улицу,
кто ты?
Эй, ты,
невидимый,
ты ли это?
Покажись!
Эй ты,
недолгий,
погляди —
как торжественно в мире
после полуночи!
«Берут…»
Берут,
все что-то берут у жизни.
Но я
еще ничего не взял.
Мне кричат:
Бери!
Бери скорее!
Бери что попало!
Бери, пока не поздно!
После будет нечего брать —
все разберут!
Но я не спешу.
Пусть берут,
я возьму последним.
Я возьму
самый жаркий летний день,
самое морозное зимнее утро
и самую темную осеннюю полночь.
Я возьму
лучший апрельский вечер
с долгим-долгим закатом.
Кузнечик(из дневника солдата)
– Гляди-ка! – сказал Петр Гордеич.
И я увидел кузнечика со сломанной лапкой,
который ползал по брустверу,
припадая на один бок.
Когда пошли танки,
я снял кузнечика с бруствера
и посадил его
на дно окопа.
Когда танки повернули обратно,
я увидел, что кузнечик
сидит на сапоге убитого Петра Гордеича
и вид у него невеселый.
– Не горюй! – сказал я кузнечику. —
Не горюй, старина!
А что я мог еще сказать?
Что?
Рядом с вечностью
Скромно живу рядом с вечностью
на третьем этаже
семиэтажного дома.
Но вечером пишу стихи о вечности
и засыпаю поздно.
Проснувшись,
встаю,
открываю окно
и гляжу на вечность,
зевая и поеживаясь.
Свежестью веет
от вечности
по утрам.
Вселенная
И вдруг взглянула на меня
Вселенная
из-под лохматой
черно-бурой шапки
(это была она – я сразу понял),
Вселенная с глазами голубыми
и с розовым румянцем
на щеках.
(это ее румянец, я сразу не догадался),
взглянула
и смущенно улыбнулась
(только она так улыбается).
И я подумал:
все же молода
у нас Вселенная!
(А кто-то утверждал,
что ей десять миллиардов лет.)
И я подумал:
все же недурна
у нас Вселенная,
да и скромна к тому же!
(А кто-то упрекал ее
в нескромности).
И я подумал:
все же повезло,
изрядно повезло нам
со Вселенной.
Весна
Опять,
опять эта весна,
и пред нею я,
опять я.
Очень высокая весна,
и пред нею я —
субъект среднего роста.
Стою,
задрав голову.
Высокие женщины —
моя слабость.
Удивил весну
своим вниманием,
окружил весну
своими заботами.
Предупреждаю
каждое ее желание,
выполняю
все ее прихоти.
Поддерживаю ее под локоток
на улице.
Подаю ей руку,
выходя из автобуса.
С начала марта
у весны на побегушках.
Но я не стыжусь.
Ночное стихотворение
Гляжу на Сириус,
на Альдебаран,
на Плеяды,
на Млечный путь —
гляжу на ночное небо.
Слушаю цикад в траве,
женский смех за деревьями,
чей-то шорох в кустах
и отдаленный шум прибоя —
слушаю ночную землю.
Хорошо уставшей земле
засыпать под ночным небом.
Хорошо и мне стоять на земле,
любуясь ночным небом.
Хорошо и звездам мерцать в вышине
над землей и надо мною.
Всем нам неплохо.
Манекен
Тощая,
высокая,
рыжеволосая девица
с запавшими щеками,
с острым подбородком,
с острыми локтями
и с тонкими, как у кузнечика,
ногами.
Встречаю ее то и дело
на разных витринах.
Даже стал здороваться с нею.
Она вежливо отвечает.
Иногда говорит
«здравствуйте»,
иногда
«добрый день»,
а вчера сказала
«привет».
Пригласил бы ее в кино,
да жаль,
что такая тощая.
«Время от времени…»
Время от времени
надо брать быка за рога —
без этого
не обойтись.
Но, взяв быка за рога,
вы долго его не удержите,
и вам придется
быстро отскочить в сторону,
чтобы сгорбленный
и рассерженный бык
не нанес вам
смертельного удара рогами.
Поэтому сначала
вы все обдумайте,
а потом уж хватайте
быка за рога.
Так все и делают,
общаясь с быками.
Связанный пленник(у статуи Микеланджело)
Связан.
Путы крепкие.w
Пытается их разорвать,
но тщетно:
путы очень крепкие.
Весь напрягся —
мускулы буграми.
Но свободы нет:
путы дьявольски крепкие.
Однако
не зовет на помощь —
молчит.
Надеется освободиться сам,
без посторонней помощи.
«Если уж идти…»
Если уж идти,
то не оглядываясь,
если уж ползти,
то незаметно,
если уж бежать,
то со всех ног,
если уж стоять,
то не качаться,
если уж быть,
то быть бесстрашным —
страшиться небытия
непростительно.
Несколько слов о золоте
Довольствуюсь
общедоступным золотом:
легким, сырым золотом
поздней осени —
его сгребают в кучи
в садах и скверах, —
золотыми пуговицами
на мундире морского
офицера —
он прошел мимо
твердым военным шагом,
золотой заколкой
в волосах красивой девушки —
она сидит в такси,
стоящем у подъезда.
Ходят слухи,
что в садах Гесперид
растут яблоки
из настоящего червонного
золота,
но разве туда доберешься!
Дорогу знает
только Геракл,
а где он теперь —
неизвестно.
«Надо что-то делать…»
Надо что-то делать.
Совершенно необходимо
что-то делать!
Можно, например,
взять веник
и подмести набережную
от Горного института
до Академии художеств.
Дворники будут растроганы.
Можно наделать
бумажных голубей
и время от времени
пускать их из окна на улицу.
Ребятишки
придут в восторг.
Можно взять лесенку,
приставить ее к Медному Всаднику,
и наждачной бумагой
начистить плащ Петру Великому.
Царь
будет очень признателен.
Но обязательно
надо что-то делать.
Нельзя же сидеть
сложа руки!
«Вышли с нею…»
Вышли с нею
к Неве.
Дул ветер.
Небо было синее,
вода была синяя,
глаза ее были синие-синие,
а челка была
золотая.
Как эффектно
выглядит золото
на синем!
Я и не знал!
«Надо научиться…»
Надо научиться
себе не доверять,
надо постараться
себя не любить,
надо непрестанно
с собой враждовать
и однажды утром
объявить себе войну.
Надо победить себя
чего бы это ни стоило.
Только тогда и успокоиться,
только тогда.
И не надо бояться себя —
стыдно быть трусом.
Из журнала «Нева»
Среди людей
Оба вы люди,
и ты,
Чингисхан,
и ты,
Януш Корчак.
Почему – непонятно.
И они тоже люди,
твои, Чингисхан, всадники
на лохматых лошадях.
скок! скок!
И твои, Корчак, ребятишки
на своих палочках —
прыг! прыг!
Так уж оно получается.
Но ты, Чингисхан,
взмахнешь своей саблей
и, крикнув,
отрубишь Корчаку голову,
потому что ты все же
Чингисхан.
И твои, Чингисхан, всадники —
Э-ге-гей!
Возьмут на пики
твоих, Корчак, ребятишек —
мамочка, боюсь! —
потому что эти всадники
любят убивать.
А мне, Чингисхан,
придется душить тебя голыми руками,
потому что я безоружен.
Цветы
Цветы
пахнут похоронами
и любовью.
Но они
ни в чем не виноваты.
Иногда
ими осыпают негодяев,
иногда
их дарят круглым дурам,
иногда
их воруют на кладбище
и продают втридорога влюбленным.
Но цветы
ни в чем не виноваты.
Им не стыдно,
что Джордано Бруно
был сожжен на площади Цветов.
Над крышей
Там,
над крышей
за крестом телеантенны,
там,
там,
в вечернем,
но еще голубом небе
движется светлая точка.
И радость,
непонятная радость
врывается в сердце.
Но самолет летит быстро,
и там,
над крышей,
за крестом телеантенны,
там,
там,
на том самом месте
уже пустая голубизна.
И тоска,
необъяснимая тоска
вгрызается в сердце.
Но там,
там,
над крышей
появляется белое облако.
И я успокаиваюсь —
пусть хоть оно.
Твоя пропасть
Рубену Ангалдяну
Упасть в пропасть
и разбиться?
Упасть в пропасть
и расхохотаться?
Или не падать в пропасть?
Стоять над пропастью, не дыша,
боясь пошевелиться?
Сидеть на краешке,
свесив ноги в пропасть,
и грызть морковку?
Или держаться от пропасти вдалеке?
Осторожно спуститься в пропасть
и напиться из родника
на ее дне?
Во всяком случае
не забывать о пропасти.
Во всяком случае
любить свою пропасть.
В любом случае
заботиться о пропасти —
беречь свою пропасть,
беречь.
Кому ты нужен один,
без пропасти.
Что станет с пропастью
без тебя.
«Кому они только не сияли…»
Нам звезды кроткие сияли.
Кому они только не сияли,
эти, кроткие на вид,
молчаливые звезды —
и властелинам,
и скоморохам,
и гувернанткам,
и карточным шулерам.
Гомеру
они сияли тоже.
Правда,
он их не видел,
но он знал,
что они сияют,
и был спокоен.
Два варианта
Вот – тебе, говорят —
судьба Рубенса,
а вот судьба Рембрандта —
что выбираешь?
Вот задача, думаю,
что же выбрать?
Звездный жребий
амстердамского страдальца,
или антверпенского счастливчика
удел?
Оба варианта
вполне подходящи,
оба варианта
просто хороши!
Вот, черт, думаю,
что же предпочесть?
Слишком долго думаешь! – говорят.
Не получишь ни то, ни другое.
Получишь третье.
Ну ладно, думаю,
проживу и так!
Но самого так и тянет в Эрмитаж.
Сначала иду в зал Рубенса,
потом – в зал Рембрандта.
После – опять в зал Рубенса,
и снова – в зал Рембрандта.
Так и хожу целый день.
Йорданс,
Ван Дейк
и «малые голландцы»
дуются на меня.
Цвет Истины
А что есть синее?
А синее есть ветер
и звуки музыки,
далекой и печальной.
А что есть желтое?
А желтое есть пламя
и треск
сгорающих в печи поленьев.
А что есть черное?
А черное есть туча
и гром
незатихающей грозы.
А что есть белое?
А белое – больница
и запах камфары,
и бормотанье спящих.
А что есть истина?
Какого она цвета?
О цвете истины
есть множество суждений.
Однако истина прозрачно-голубая,
безмерно и бездонно голубая,
как небо.
Да, да,
как небо!
На рынке
Продажа певчих птиц,
цветов
и облаков,
продажа ветра,
овощей
и неожиданностей,
продажа кроликов,
успехов
и терпения,
продажа жареных семечек.
Дороже всего – успехи.
Дешевле всего – облака.
Купил щегла в клетке —
пусть поет.
Купил букетик незабудок —
подарю кому-нибудь.
Купил пару неожиданностей —
без них, право, скучно.
Купил немного терпения —
оно всегда пригодится.
Купил стакан семечек за полтинник —
отчего бы не погрызть?
Гляжу —
в ларьке торгуют наивностью.
Приобрел и ее за трешку.
Порою хочется стать наивным,
по-детски наивным и простодушным —
страсть как хочется!
Консервная банка
Поддал ногою
жестяную консервную банку
из-под сардин,
и она полетела высоко-высоко:
пронзила атмосферу,
миновала стратосферу,
вылетела на околоземную орбиту,
сделала оборот вокруг Земли
и полетела дальше —
к орбите Марса
и еще дальше —
к орбите Юпитера,
и еще дальше…
Куда же она летит-то?
Куда ее понесло?
Вот так оно и бывает:
без серьезных намерений,
безо всякого умысла,
просто от скуки
поддашь ногою
обычную консервную банку,
и возникает проблема
космического масштаба,
прямо-таки космического!
Но, когда на улице
валяется пустая консервная банка,
так и хочется поддать ее ногой
изо всей силы —
не правда ли?
Мечта и действительность
Две женщины
смущают нас всю жизнь —
наивная и чистая
мечта
и опытная, мудрая
действительность.
Две женщины
нам не дают покоя —
послушная и кроткая
мечта
и непокорная, строптивая
действительность.
Мечтатель однолюб,
он предпочтет мечту.
– Долой действительность! —
произнесет мечтатель.
– К чертям действительность! —
провозгласит мечтатель.
– Да здравствует мечта! —
воскликнет он
и отвернется
от обиженной действительности.
А действительность
не так уж плоха.
Иногда она очень эффектна.
Правда, временами
она выглядит непривлекательной.
Но ведь только временами!
Предательство
Я был предан женщиной,
которую любил.
Я был предан ею бессовестно
и изящно
(все она делает
на редкость изящно).
Земля,
не проваливайся под ней
в преисподнюю,
если можно!
Стены, не обрушивайтесь на нее
с грохотом,
я вас прошу!
Ветер,
не приставай к ней
на осенних улицах,
не пугай ее,
не толкай ее,
не срывай с нее модную шляпку,
держи себя в руках!
Пусть она вспоминает
долгие годы
о том, как блестяще
я предан ею
(все удается ей
просто блестяще),
и всякий раз улыбается при этом
нежной,
задумчивой
предательской улыбкой
(улыбка тоже
весьма хороша).
Звездное небо
Все злитесь,
все обижаетесь,
все возмущаетесь
чем-то,
а, между прочим,
в безоблачные ночи
небо бывает удивительно звездное.
Все бегаете,
все хлопочете,
все домогаетесь
чего-то,
а у ведь у вас
есть звездное небо
с миллиардами звезд.
Бросьте все,
дождитесь безоблачной ночи,
заберитесь на ближайший пригорок
и глядите:
вон созвездие Рыб,
вон Плеяды,
а вот и Сириус!
Чего же вам еще надо?
«Когда сосны…»
Когда сосны
несутся за окнами сломя голову,
и в вагоне пусто,
мне кажется,
что леса в панике
и остановить их бегство
уже невозможно.
Поэтому я побаиваюсь
ранних электричек.
Поздняя осень
Среди голых,
босых деревьев
брожу,
тепло одетый,
в новых ботинках на толстой подошве.
Совестно мне как-то.
«Постучи в мое окно…»
Постучи в мое окно,
путник,
разбуди меня внезапным стуком
среди ночи,
постучи и пройди мимо
ночным путем.
Выйду на крыльцо —
никого.
Обойду вокруг дома —
никого.
Выбегу на улицу —
никого.
– Что за черт, – скажу, —
никого! —
и не засну до утра.
Потревожь меня
бестревожного,
путник,
после полуночи.
Чего мне хочется
– Чего тебе хочется? – спрашивают. —
Чего ты, собственно, хочешь?
– Ничего, – говорю, —
ровным счетом ничего мне не хочется,
ничего я уже не хочу.
– Вот именно! – говорят. —
Ни черта ты не хочешь! —
И уходят.
– Подождите! – кричу
и подбегаю к ним запыхавшись.
– Простите, – говорю, —
я забыл.
Мне хочется
прожить остаток жизни
на берегу не очень широкой,
но глубокой реки
с высокими
зелеными
берегами.
Чертовские стихи
Я говорю:
Да ну вас!
Надоели вы мне!
Идите вы, знаете куда!
Они говорят:
Нет, не знаем!
Тогда я и говорю:
То есть как не знаете?
Идите к черту,
к лешему,
к дьяволу,
к чертовой матери
ко всем чертям!
И они послушно уходят.
Потом возвращаются.
Где, – спрашиваю, – были?
То есть как, – говорят, – где?
У черта,
у лешего,
у дьявола,
у чертовой матери,
и у прочих чертей!
Шутите! – говорю,
а самому завидно:
сижу дома,
никуда не хожу
и ни черта не вижу,
ни черта!
«Надуваем щеки…»
Надуваем щеки
будто трубим в большие трубы
вынимаем из кармана кулаки
будто мы хотим подраться
наклоняемся и что-то разглядываем
будто мы нашли нечто стоящее
распрямляемся и широко раскрываем глаза
будто мы чем-то потрясены
идем домой
раздеваемся
и ложимся спать.
Ничто нам не поможет
даже смерть
ничто нас не спасет
даже бессмертье
Вопросы и ответы
У меня куча вопросов
что?
кто?
где?
как?
откуда?
куда?
зачем
и почему?
и куча ответов
ничто
никто
нигде
никак
ниоткуда
никуда
неизвестно зачем
и непонятно почему
я недоумеваю
неужели ничто и никто?
неужели нигде и никак?
неужели совсем ниоткуда и никуда?
неужели совершенно неизвестно зачем
и совсем непонятно почему?
я сомневаюсь
и еще у меня вопрос
когда?
когда же наконец
когда?
только не отвечайте мне пожалуйста
никогда
прошу вас!