– Пойдем? – предложил он.
– Как скажешь.
Он покопался в кармане, нашел несколько монет и оставил на столе. Перед тем как встать, я пододвинула ему свою тарелку, он вопросительно посмотрел на меня, я слабо улыбнулась, и он откусил от нетронутого круассана.
После этого я просто переходила вслед за Марком от антиквара к антиквару, от стенда к стенду. Весь центр города превратился в огромный антикварный магазин и блошиный рынок. Прилавки, столы, лавки со старыми вещами были повсюду, часть улиц перекрыли – не зря Марк упоминал международную ярмарку. Это и впрямь была настоящая ярмарка! Несмотря на множество людей, особого шума не наблюдалось, продавцы тихо переговаривались между собой, посетители торговались, не повышая голоса, некоторые приходили в восторг от очередной находки. Следует заметить, что здесь предлагались вещи на любой вкус, разнообразие ошеломляло, имелась и старинная – очень и очень старинная – домашняя мебель, и предметы мебели с производства, не говоря уж о церковной утвари и полных фарфоровых сервизах. Я даже видела выставленные на продажу ворота из кованого железа – они лежали прямо на тротуаре. Профессионалы вполне органично сосуществовали со случайными продавцами, выложившими разное барахло из выставленных на продажу домов, и, как мне показалось, в них горела одна и та же общая страсть к старым вещам. Марк часто останавливался и переговаривался с коллегами: шутил, смеялся, подначивал их, бурно жестикулируя. Он скользил внутри хаотичного нагромождения предметов, выставленных в лавках и разложенных на столах, и чувствовал себя здесь комфортно, как у себя дома. С моей точки зрения, все это было старьем, годным разве что для сдачи в утиль, а он воспринимал их как драгоценные сокровища, достойные вечной жизни. Какой интерес проводить свои дни в окружении пыльных ископаемых? В тот момент, когда я мысленно сформулировала этот вопрос, передо мной замелькали картинки моего собственного существования: поглотившей меня работы, исчезнувшего телефона, обстоятельств и последствий этого исчезновения. У меня ускорилось дыхание, живот и горло сжало.
– Все в порядке? – спросил Марк.
Я поискала его взглядом, он вынырнул из-за сервировочного столика.
– Да, все хорошо.
Я сосредоточилась на Марке, чтобы не пережевывать тягостные мысли и попытаться остановить подступающийся приступ паники. С неослабевающим увлечением он рыскал среди вываленных на тротуар вещей, заходил в дизайнерские лавки и бутики современного искусства, переключался с концептуального ультрасовременного светильника на старые стеклянные бутылки из бургундской забегаловки, и все это вызывало у него восторг. Он задерживался возле некоторых находок, как, например, у высоченного аптечного шкафа. Он гладил его деревянные стенки, латунные ручки, потом стал на колени и даже распластался перед ним на полу, чтобы рассмотреть дно и оценить вероятные повреждения, как я подумала. Затем он выпрямился, почесал в затылке и перевел взгляд на меня, но при этом я для него не существовала, поскольку он о чем-то напряженно размышлял. Я удержалась от замечания, что эта огромная штуковина ни за что не влезет в его лавку. Несколько раз он обсуждал с продавцами цену понравившейся вещи, и тогда торгующиеся начинали говорить еще тише, качали головами, хмурили брови, делано улыбались. Наличные деньги переходили из рук в руки. Затем он снова нацепил на нос солнечные очки и подошел ко мне с недовольным выражением лица.
– Пошли. Если я останусь, то спущу все деньги и из кошелька, и те, что отложены на отдых!
– Расплачивайся картой.
– У меня ее нет!
– Что-о-о? В каком веке ты живешь?
– Я транжира, и притом доверяю только банкнотам.
– То есть ты хочешь сказать, что, когда тебе нужны деньги, ты идешь в банк и снимаешь наличные?
Я не верила своим ушам, Марк – настоящий инопланетянин.
– Ну да.
– Как старики?! Да ты просто больной!
Он расхохотался:
– У меня даже есть заначка под матрасом! Похоже, уже пора обедать?
Вопрос, к счастью, не требовал ответа, иначе я бы его разочаровала. Только о еде он и думает! Марк быстро нашел нам столик на террасе и – что забавно – в ресторанчике с подходящим названием «У старьевщика» на берегу речки Сорг. Вот уж точно, он обожает красные скатерти в белую клетку! Я лишь притворилась, что читаю меню, он тоже, поскольку сделал знак официанту, как только понял, что я готова заказывать. Он предоставил первое слово мне.
– Перье с лимоном и… зеленый салат.
– А мне кружку пива и мясо, пожалуйста, – подхватил Марк. – С кровью.
Он бросил на меня взгляд и снова подозвал официанта:
– Принесите еще картошку фри. – После чего обратился ко мне: – Надеюсь, тебе не было скучно и ты не устала? Для меня время пролетело незаметно.
Невероятно! Он занят работой и при этом интересуется моим самочувствием. Когда я вкалываю, все остальное перестает существовать!
– Нет, мне было интересно наблюдать за тобой, – ответила я. – Но есть кое-что, чего я не могу понять: у тебя в лавке только мебель и предметы пятидесятых – семидесятых…
– Точно, – прервал он, явно удивившись моему замечанию. – И…
– Аптечный шкаф, который ты только что купил, он же не имеет никакого отношения к тому, чем ты торгуешь.
– Ты права… он не то, чем я занимаюсь, но сам по себе он великолепен, у него есть история, она читается, ее ощущают кончики пальцев, когда гладишь его. Знаешь, это как кожа человека, которая рассказывает историю его жизни. Очень красиво. И у меня есть клиенты, которые давно ищут нечто подобное. Я оставил его для них.
– Но шкаф же в жутком состоянии, – высказала я сомнение. – Ты занимаешься реставрацией своих находок?
– Обычно я предпочитаю вещи в их естественном состоянии, но иногда случается поработать над ними, придать им правильный, с моей точки зрения, вид. Меня этому обучил Абуэло, когда я еще был ребенком. Если замечаю, что покупатели подрастерялись, я им советую, что можно сделать. А иногда и сам берусь за дело, вполне приятное занятие.
Его глаза светились счастьем.
– Тебе не было скучно? Правда? – обеспокоенно переспросил он.
– Нет. И это продолжалось не слишком долго. Кстати, который час? Я даже не представляю, теперь, когда у меня нет…
– Почти три часа.
Я обалдела. Невероятно, я была уверена, что сейчас не позднее полудня. А на самом деле день уже в самом разгаре. У меня не осталось никаких временных ориентиров, я покорно и не рассуждая следовала за Марком.
– И как тебе – жить без расписания? Это же здорово, разве нет?
Я удивленно смотрела на него и не могла ответить на вопрос.
– Для меня это как-то странно, – с трудом выдавила я и ткнула пальцем в его запястье.
– Ты говоришь, что время не важно, а у самого часы! И какие!
Его глаза засияли.
– Ну вот, еще одна стариковская вещь!
Неожиданно для себя я потянулась через стол и ухватила его руку, чтобы поближе рассмотреть часы: это были Jaeger-LeCoultre.
– Модель Memovox, – сообщил он. – Тысяча девятьсот пятидесятого года.
– Ты ни в чем себе не отказываешь! «Порше», Jaeger! Антиквариат – вполне выгодный бизнес!
Он отдернул руку, которую я удерживала. Его лицо застыло, похоже, мое замечание шокировало его. Я только что ляпнула жуткую глупость.
– Ценность не в стоимости, а в их истории и в том, как они стали моими.
Потягивая пиво, он рассказал мне историю своих часов. Его дедушка гонялся за ними долгие годы, это были одни из первых Memovox с ручным подзаводом, и в конце концов он их заполучил. Еще мальчиком Марк был одержим часами на запястье Абуэло, и единственный раз, когда он получил изрядную взбучку, – это когда рискнул их потрогать. Это событие положило начало его обучению искусству уважения к красивым вещам. После этого Абуэло стал брать внука с собой в антикварные лавки или на блошиный рынок в Сент-Уан, когда он приезжал к нему на выходные с родителями. Так он становился «охотником за сокровищами», а блошка превращалась для деда и внука в игровую площадку, на которой они соревновались, сравнивая добычу. Так дед передал ему свою страсть. Когда Марк вернулся из своего путешествия, он нашел Memovox на ночном столике в своей спальне.
– С тех пор они всегда у меня на руке, – закончил он.
– Они по-прежнему идут, после того как тебя искупали в бассейне?
– У меня было гениальное озарение. Когда Адриан и Седрик рванули к машине, я снял их и сунул в бардачок! Абуэло убил бы меня, случись с ними что!
– Ты бы и сам переживал?
– Да, пожалуй, это самая дорогая мне вещь.
Он их завел.
– Но ведь есть и более практичные часы! – предположила я.
– Наплевать, непрактичность делает их еще прекраснее.
Марк и реальная жизнь существовали параллельно, не пересекаясь, для него имело значение лишь эмоциональное, чувственное измерение вещей. Меня это ошеломляло и было так далеко от того, с чем я сталкивалась в своей повседневной жизни… Официант прервал нас, принеся заказ. Как только он отошел, Марк подтолкнул ко мне тарелку с жареной картошкой.
– Я этого не заказывала.
– Это тебе, – улыбнулся он.
– Я не голодна, – упорствовала я.
Не обращая внимания на протесты, он пододвинул тарелку ко мне. Я оттолкнула ее, он придержал. Мы с вызовом уставились друг на друга.
– Думаешь, я не заметил?! Ты ничего не ела вчера вечером и ничего не ела сегодня утром. А от твоего салата проку мало. Поешь картошки. Если боишься поправиться, тебе это пока не грозит.
Я съежилась. Мне надоело за все оправдываться.
– Дело не в этом. Я уже больше недели ничего не могу проглотить.
– Всего неделю, да брось ты! По моим наблюдениям, ты вообще ни разу нормально не ела. Знаешь, как говорят: аппетит приходит во время еды. Попробуй заставить себя, и ты…
– Ок! Ладно! Оставь меня в покое.
Я схватила картошину и куснула ее, чтобы Марк прекратил доставать меня. Я вообще не могла припомнить, когда в последний раз ощущала во рту этот хрустящий, соленый вкус жареной картошки. Вопреки ожиданиям, это было вкусно и меня не замутило. Как долго я не получала удовольствия от еды или просто от сидения за столом? Я поймала на себе довольный, смеющийся взгляд Марка и слабо улыбнулась в ответ.