Так. Дело сделано. Мы наверху. Потрудился на славу. После аврала полагается минутная передышка. Трудности позади, осталось надеть только ботинки, рубашку и костюм. С полным правом можно дать себе отдых. Вообще, отдыхать необходимо, особенно когда нездоровится. «Глубокоуважаемый господин учитель, мой сын ввиду плохого самочувствия не может сегодня присутствовать на занятиях. С уважением Карой Бауэр».
Впрочем, на это вряд ли можно надеяться. Значит, географию все-таки придется учить и обводить тушью контурную карту тоже… Но для чего же вставать? Ведь вчера я один раз уже заглядывал в учебник. Правда, до конца я не дочитал… Сейчас возьму и просмотрю — не все ли равно? Смешно! Всего-то одна страница, к тому же я плохо себя чувствую. Да если хотите знать, я не только прочту все, что задано, а и повторю на память все, что читал вчера, — ведь я не просто так валяюсь в кровати, а лежу затем, господин учитель, чтобы в уме повторить географию… Да, да, я в постели по важному делу!.. Однако пора и подниматься-уже, наверно, не меньше семи часов.
Итак, с юга Венгрия граничит с Дунаем и Сербией… Сербская столица… столичная Сербия…
«Да-с, начинайте сначала, Бауэр, вам явно не везет».
«Извините, господин учитель, я готовился, честное слово, готовился. Я знал, но забыл».
«Не болтайте, Бауэр. Подумайте лучше и отвечайте-ведь у вас по Сербии давно стоит двойка, а до родительского собрания рукой подать. И перестаньте молоть чепуху, Бауэр!»
Да, да, родительская конференция уже собралась на границе Сербии и готова начать свои заседания. Ждут лишь главнокомандующего, чтобы немедля начать сражение.
«Итак, какой город является столицей Боснии?.. Не мелите вздор, Бауэр. Извольте заткнуть себе рот и сядьте на место. Ваше место у пушки, теперь вы главный бомбардир, и вам предстоит защищать границы Венгрии».
«Ладно, так и быть, я защищу границы, но только дайте мне тысячу испытанных ковбоев и чтобы у каждого из них был киноавтомат: тогда вы увидите, на что я способен! Вперед, ребята, ур-ра! В атаку! Коня фельдмаршалу Бауэру!»
Нате вам!.. Наши войска вступили в Сербию…
«Я полагаю, господин инспектор, что границы нашей родины сможет оборонить от врага только Бауэр. По математике, правда, он не успевает, но зато двадцать раз подряд подтягивается на турнике, а это для военачальника немаловажно».
«Ну что ж, Бауэр, тогда ступай, воюй, сын мой, захвати Сербию… и педагогический совет без колебаний исправит твою двойку».
«Хорошо, согласен, господин инспектор».
«Генеральская форма тебя устраивает?»
«Устраивает… За мной, орлы! Вы, господин учитель Макошши, будете моим адъютантом… Но смотрите, нини… Дисциплина прежде всего… Извольте заткнуть себе рот… Вот так. Садитесь в седло позади меня и не кланяйтесь пулям. Вот я вам покажу… Не пререкаться, господин учитель. Вы не приготовили домашнего задания, господин учитель. Ну, назовите, например, столицу Сербии!.. Ага, не знаете. Столица Сербии — Будапешт, так как я сейчас захвачу и присоединю Сербию к Венгрии. Сожалею, господин учитель, садитесь двойка».
Но где же эта Сербия? Где она? Ведь где-то же она есть! Никак не найду.
«Ой, господин учитель, я никак не найду Сербию! Как же я завоюю ее?»
«Конечно, ты не найдешь ее, каналья, ибо не обвел вчера тушью границы Венгрии на контурной карте. Где уж тебе найти Сербию! Солдаты стоят на границе и не решаются идти вперед, боясь, что тушь еще не просохла.
Ну, постой, негодяй Бауэр! Это все дело твоих рук! Голову с плеч! С плеч голову! Эй, палач, оторви ему голову вот этими щипцами для сигар!»
«Ой, ой, господин палач, я готовил уроки, честное слово, готовил! Эржи! Эржи!»
— Ну, в чем дело, господин гимназист?.. Да вы, никак, еще в постели?! Ведь уже восемь часов, и ваш папа давно ушел на службу!
Тьфу! Опять проспал!
Что будет? Что теперь делать? Хорошо еще, что чулки раньше надел.
ОПОЗДАЛ
В восемь часов утра улицы еще окутаны туманной мглой, и так же туманно бродят в моей сонной голове мысли о том, что мне готовит сегодняшний день.
Собственно говоря, из чего складывается жизнь гимназиста? Каждодневная борьба на протяжении восьми лет, смертельные опасности и рифы, подстерегающие тебя на каждом шагу: с наступлением дня ровно в восемь, ты бросаешься с головой в волнующийся океан борьбы, где тебя подстерегают случайности, хитрые ловушки, волчьи ямы и роковые события. Ты получаешь раны, сам наносишь удары, иной раз истекаешь кровью. На следующий день ты вновь воскресаешь и все начинается сызнова.
Каждое утро — новое оружие и новый стратегический план. Он складывается из хитроумных и сложных тактических соображений, которые рождены комбинацией сотен причин и следствий.
Сегодня я скудно вооружен. Именно поэтому следует тщательно продумать план действий. Первый урок — математика. В прошлый раз мы начали иррациональное уравнение, но не закончили его. Возможность, что меня вызовут к доске, исчисляется двадцатью пятью — двадцатью семью процентами. Тут известную роль играет то обстоятельство, что многие из одноклассников должны еще исправить свои отметки, а кроме того, учитель Фрейлих неуравновешенный и ненадежный человек: на прошлом уроке он, может быть, и сам полагал, что в следующий раз продолжит объяснение, а сегодня ему вдруг взбредет в голову начать опрос, и тогда все полетит вверх тормашками. В тайниках человеческой души частенько происходят подобные колебания, и с ними нельзя не считаться.
Среда! О бог мой, ведь после математики-два часа черчения, а у меня нет ни сепии, ни чертежной линейки, с которой сегодня надо работать. Впрочем, Гутманн обещал мне чертеж — надо ему напомнить. Затем венгерский письменный: «Красоты языка Верешмарти».
Сегодня делаю ставку на это — четверка или ничего. Правда, я прочел по учебнику только половину, но до урока венгерского будут еще две десятиминутные перемены, а это составляет в общей сложности двадцать минут. Кроме того, по дороге в школу я повторю про себя первую часть. Таким образом, я выиграю целых пятнадцать минут, за пять минут пробегу вторую половину «Красот языка Верешмарти», возьму у Гутманна. чертеж, и даже еще останется время перелистать историю.
Где моя тетрадь? Нет тетради. Эх, если б: «Уважаемый господин учитель, мой сын очень плохо себя чувствовал и не мог приготовить домашнее задание»! Или еще лучше: «Глубокоуважаемый господин учитель, слабое здоровье моего сына нуждается в длительном лечении, во время которого врач настоятельно рекомендовал ему воздержаться от выполнения домашних заданий по математике».
Это так, пустые мечты, неосуществимые утопии. Жестокая действительность совсем иная, она приучает к стойкости, к отваге и к присутствию духа в любой обстановке. Мне снова нужен Гутманн, у которого я за пять коротких минут спишу все, что задано на сегодня. Хотя, что мне это даст, если я все равно не знаю сложных процентов, а их сегодня наверняка будут спрашивать? Но хватит рассуждать, действуй!
Надо спешить, спешить, спешить: с этим человеком, который сейчас идет мне навстречу, я всегда встречаюсь ровно в пять минут девятого. Ладно, поживем — увидим, надо только собраться с мыслями, решающий момент приближается. Итак, нужно раздобыть лишь сепию и чертежную линейку. Что касается Верешмарти, [4]то, как известно, его язык отличается классической чистотой и кристальным совершенством, благодаря чему поэт достигает… Черт возьми, ведь я даже не знаю, чего достигает Верешмарти кристальным совершенством своего языка! Надо скорее посмотреть. А Лайош Великий[5]? Бог мой, не надо, не надо мешать все в одну кучу. Верешмарти своим кристально чистым языком попросит у Гутманна чертеж. А если Гутманн не даст? Тогда… «Уважаемый господин учитель, серьезное недомогание помешало моему сыну захватить в школу чертеж». В крайнем случае буду рассчитывать на то, что в школе вдруг вспыхнет пожар или — на что не больше надежд — умрет кто-нибудь из учителей, и весь класс после десяти утра распустят по домам.
Что это? Сердце беспокойно бьется. У входа никого нет.
Школа как-то подозрительно, даже угрожающе тиха… Неужели…
Нет, нет… Не может быть! Это было бы слишком…
Но все-таки не мешает ускорить шаг…
На первом этаже тишина. Молчат стены, глухо отдаются мои шаги в коридоре.
Сомнений больше нет. Самое ужасное, непоправимое уже свершилось: звонок был.
Остается последняя надежда: может быть, учитель Фрейлих где-нибудь задержался.
На цыпочках пробираюсь по коридору к двери класса. Осторожно прикладываю ухо к замочной скважине. И обреченная усмешка кривит мой рот: в полной тишине за дверью звучит отчетливо голос учителя.
Все пропало! Но, может быть, еще не делали перекличку? Я медленно приоткрываю дверь. Фрейлих не делает мне замечания, он лишь злорадно и безжалостно ухмыляется, пока я скромно и чрезвычайно корректно пробираюсь к своей парте. По классу проносится тихий шепот ужаса. Фрейлих делает паузу, неторопливо достает часы и выразительно смотрит на них. Я запихиваю книги в парту. Бюхнер, сидящий рядом со мной, наклоняется над тетрадью, и на его лице отражается самозабвенный интерес к математике. Только я, один я вижу, как он вытягивает губы влево, в мою сторону, и тишайшим шепотом, так, чтобы слышал только я, цедит сквозь зубы:
— Тебя записали в отсутствующие.
Я подаюсь корпусом вперед и всем своим видом выражаю неодолимую тягу к математической премудрости. Одновременно, не разжимая губ, спрашиваю:
— Объясняет?
Бюхнер шипит в ответ:
— Нет. Спрашивает.
ПРОДАЮ КНИГИ
— Столько книг надо брать сегодня в школу? — удивляется отец.
И, когда я утвердительно киваю, присутствующая при этом разговоре бабушка начинает по-немецки ругать гимназию. Одни расходы — каждый год выпускают новые учебники, в которых нет ничего нового, и еще заставляют родителей покупать их по дорогой цене!