ремени, чем следовало бы.
— Ты там в порядке?
Она вышла, поморщившись. Я выпрямился. Платье облегало ее тело во всех нужных местах и расширялось, пока не достигло колен. И спина, была с вырезом, открывая ее нежные лопатки и позвоночник. Она выглядела совершенно по-другому. Она посмотрела на себя в зеркало и покачала головой, плотно сжав губы.
— Похоже на костюм, — тихо сказала она.
— Как будто я притворяюсь той, кем не являюсь.
Я подошел ближе.
— А кем ты притворяешься?
Она сверкнула глазами.
— Больше, чем отброс.
— Отброс, — повторил я настолько спокойно, насколько позволял мой гнев. — Кто тебя так назвал?
— Я дочь наркоманки и азартного игрока. Я отброс. Я не такая.
Она указала на свое отражение.
— Никто никогда больше не назовет тебя отбросом, слышишь? И если они это сделают, ты скажешь мне, и я вырву им глотки, как насчет этого?
Она наклонила голову, снова пытаясь понять меня.
— Ты не можешь изменить мое прошлое. Ты не можешь изменить меня.
— Нет, — сказал я, пожимая плечами и проводя пальцем по ее горлу. Она не дышала, и я тоже задержал дыхание от ощущения ее мягкой кожи. — Но ты можешь. Я могу только заставить людей обращаться с тобой так, как ты хочешь.
Она оторвала от меня взгляд и сделала шаг назад.
Я опустил руку, затем вернулся и выбрал другое платье. Она молча взяла его и проскользнула обратно в примерочную. Я опустился в одно из слишком мягких кресел. Она выглядела чертовски хорошо в каждом платье, которое она примеряла. Никто не примет ее за отброса в таком виде. Никто не должен принимать ее за отброса, одетый в ее гребаную подержанную одежду.
— Покупаем все, — сказал я, но она решительно покачала головой.
— Только одно, — сказала она, подняв палец. — Я куплю, потому что обещала тебе. Но не более того.
Она вздернула подбородок и выпрямила спину. Упрямая и храбрая, несмотря на то, что она знала обо мне.
— Тогда возьми вот это, — я указал на темно зеленое платье, которое она надела первым.
— Не слишком ли откровенно? — прошептала она.
— У тебя для этого есть тело.
Довольный румянец залил ее веснушчатые щеки, но она все еще колебалась.
— Я не хочу, чтобы у людей сложилось неправильное впечатление.
Я склонил голову набок.
— Какое впечатление?
Она отвернулась, теребя ткань платья. Когда продавец скрылся из виду, она спокойно сказала.
— Что я продаю больше, чем напитки. Шерил упомянула, что некоторые клиенты платят ей за другие вещи.
Я поднялся с кресла и подошел ближе. Она посмотрела на меня.
— Никто ничего не предпримет, Леона. Они знают, что ты вне пределов.
Ее брови сошлись на переносице.
— Почему?
— Возьми платье, — приказал я.
Она снова напряглась. Упрямая. Я смягчил свои следующие слова.
— Ты обещала.
Она медленно кивнула.
— Окей.
Я повернулся к продавщице, которая стояла возле примерочной.
— Она собирается надеть платье прямо сейчас. Нам все еще нужна обувь.
Она поспешила прочь и вернулась с соответствующими туфлями из темно-зеленой кожи. Я надеялся на шпильки, но сомневался, что Леона сможет в них ходить. Я одобрительно кивнул, и она протянула их Леоне. Ее глаза встретились с моими, и снова вопрос, затем она снова исчезла за занавеской.
Леона вернулась из примерочной, одетая в новое платье и туфли, выглядя чертовски потрясающе.
Я окинул взглядом ее стройные плечи, узкую талию и стройные ноги. Платье заканчивалось на пару дюймов выше колен и опускалось на спину, открывая дюйм за дюймом безупречную кожу.
Она несла свою старую одежду. Я хотел сказать ей, чтобы она выбросила их, но у меня было чувство, что у нее нет лишней одежды. Вместо этого я подошёл к кассе и заплатил за платье и туфли. Глаза Леона расширились, когда она увидела сумму.
— Не могу поверить, сколько ты заплатил! Я могла бы купить десять платьев в «Уолмарте» за такие деньги, — прошептала она, когда я вывел ее из магазина.
Я прижал ладонь к обнаженной коже между лопатками, наслаждаясь ее легкой дрожью и гусиной кожей. Знакомый румянец залил ее щеки. Прежде чем открыть дверь, я наклонился к ней и коснулся губами ее уха.
— Стоит каждого пенни, поверь мне.
Она выпустила небольшой дрожащий вздох и быстро села в мой Мерседес, как будто ей нужно было немного пространства между нами. Но я не мог позволить ей уйти от меня.
ГЛАВА 8
Я провела пальцами по мягкому материалу платья. Он был сшит из шелка и хлопка, чего я никогда раньше не носила. Это было слишком хорошо для меня. Я никогда не смогла бы позволить себе такое платье, и никогда бы не отдала столько денег за одежду. И туфли. Я и не знала, что существует такая мягкая кожа. Для Фабиано это ничего не значило.
— Спасибо, — сказала я наконец, когда мы некоторое время ехали молча. Наше окружение становилось все более убогим. Вскоре мы окажемся на Арене Роджера.
Фабиано кивнул. Хотела бы я знать, что творится у него в голове. Хотела бы я знать, зачем он делает.
Мой взгляд задержался на его сильном подбородке, темно-русой щетине, решительной линии рта. Он всегда держал себя в руках. Было ли время, когда он терял контроль? Даже во время боя он никогда не терял контроль над собой. Он доминировал над своим противником без особых усилий.
Пока он вел машину, я впервые разглядела татуировку на внутренней стороне его правого предплечья. Это был длинный нож с проушиной на лезвии, около рукояти. Слова были написаны замысловатыми буквами на рукояти. Они были Итальянскими и слишком маленькими для меня, чтобы прочитать.
Фабиано заехал на стоянку Арены Роджера и заглушил двигатель. Он протянул мне руку, чтобы я могла рассмотреть тату поближе. Неужели я смотрела так открыто?
— Что там написано?
Я прикоснулась кончиком пальца к его коже, прослеживая каждую букву и удивляясь, какой мягкой на ощупь была она. Он весь состоял из жестких линий и мускулов, силы и опасности, но его кожа выдавала, что как только все эти слои были сброшены, он становился всего лишь человеком.
— Temere me, perché sono l'occhio e la spada, — сказал Фабиано на безупречном итальянском, насколько я могла судить.
Он ласкал слова языком, словно был их любовником. Дрожь пробежала по моей спине. Я не могла не задаться вопросом, чтобы я почувствовала, если бы он прошептал мне на ухо слова страсти тем же самым голосом.
— Что… — я откашлялась, надеясь, что он не понимает, как его близость и голос влияют на меня. — Что это значит?
— Бойся меня, потому что я являюсь глазом и клиноком.
Голос любовника, произносящего такие резкие слова.
— У всех гангстеров есть такая татуировка? — спросила я.
Он ухмыльнулся.
— Нам нравится называть себя людьми мафии, или каморристами, но да, у всех членов каморры имеется одинаковая татуировка, позволяющая узнать друг друга.
— Глаз и клинок, — повторила я. — Что это значит? Что нужно сделать, чтобы носить эту татуировку?
Он наклонился, и на мгновение я была уверена, что он поцелует меня, и хуже того, я поняла, что позволила бы ему. Вместо этого он провел пальцем по моей руке, и его глаза потемнели.
— Это то, чего ты не хочешь знать, — пробормотал он.
Я кивнула. Когда он был так близко, было трудно сосредоточиться. Мне нужно было выбраться из машины.
— Пойдем со мной.
— Мне нужно работать, — последовал мой тупой ответ. Он понимающе улыбнулся.
— Не каждый день. Когда у тебя следующий выходной? — я не знала. Я не говорила об этом с Роджером, а учитывая мое финансовое положение, я, вероятно, никогда не смогу взять выходной. — Это не имеет значения. Скажем, в среду.
Оставалось всего два дня. Я приехала в Вегас не для того, чтобы ходить на свидания. Я поклялась себе не высовываться и держаться подальше от неприятностей. Как можно пойти на свидание с членом мафии?
— Не могу. Я… — я замолчала. — я не могла придумать подходящего оправдания, а глаза Фабиано говорили ясным языком. Отказ был неприемлемым. — Не знаю, смогу ли я получить выходной.
— Ты получишь выходной.
Принадлежал ли бар Каморре? Или Роджер был слишком напуган, чтобы отказать Фабиано в такой просьбе?
Всю мою жизнь люди топтали меня. Ничто никогда не давалось мне легко. Мне пришлось бороться за все, и вдруг появился Фабиано, который получил то, что хотел, который мог справиться со всем за меня несколькими простыми словами. Это не должно было быть приятно, но я всегда была сама по себе. Моя мать была не в том состоянии, чтобы заботиться обо мне, а мой отец был за сотни миль отсюда, и так же неспособен, и теперь кто-то заботился обо мне. Мне это нравилось, нравилось избавляться от необходимости постоянно заботиться о себе, принимать каждое решение. Мне это слишком нравилось.
Мне нужно быть осторожной. Такие люди, как Фабиано, привыкли контролировать других. Если я позволю ему, он возьмет под полный контроль мою жизнь, мою душу и тело.
Я оторвала взгляд от его лица. Воздух был слишком душным. Струйка пота потекла по моей спине. Я вышла из машины, радуясь, что между мной и Фабиано стало больше пространства. Он, конечно, последовал за мной, крался за мной.
— Ты зайдешь выпить? — спросила я, разрываясь между желанием чтобы пошёл и желанием, чтобы он ушел.
— Не сегодня, но я поговорю с Роджером о среде.
Его рука коснулась моей спины, когда он повел меня внутрь. Ощущение его ладони на моей коже было более отвлекающим, чем должно было быть.
В тот момент, когда мы вошли в бар, сердитые глаза Шерил сфокусировались на мне, затем на Фабиано, прежде чем она развернулась и направилась к двери за баром. Большинство столиков были еще пусты. Первый бой еще не начался, но, взглянув на часы, я поняла, что опоздала почти на час. Меня охватило чувство вины. Я ненавидела разочаровывать людей, которые полагались на меня.
Роджер был вне себя от ярости. Его покрасневшее лицо, когда он вошел в бар, подтвердило мое беспокойство. Он остановился, увидев меня рядом с Фабиано.