Ее дыхание успокаивается, и она зевает.
— Я бы убила ради еды сейчас.
А затем ее глаза закрываются. Ее стройное тело прижимается ко мне, а грудь поднимается и опускается в устойчивом ритме.
Наверное, я ее измотал. Это было моей целью с самого начала.
Единственный способ отвлечь Эльзу от мыслей о темной реальности это занять ее чем-то. Вот почему я заявил права на ее девственную задницу, повторно кончил в ее киску, а затем попробовал ее на вкус, еще больше расслабляя ее.
Она заскулила, сказав, что ей придется вернуться к йоге, если я продолжу трахать ее в разных позах.
Я убираю светлые пряди с ее лба и целую в макушку.
У нее так громко урчит в животе. Она вздрагивает и тихо стонет.
Я сказал, что Агнус вернется, но прошло уже почти два дня.
Мое первоначальное рассуждение состоит в том, что он не сделает ничего такого, что полностью лишит его милости Итана. Оставить нас здесь на два дня это крайность, даже если он хотел преподать Эльзе урок и заставить ее не говорить о смерти матери.
Хотя я все еще уверен, что он не стал бы рисковать гневом Итана.
Неужели он как-то просчитался?
Пока я отвлекал Эльзу сексом, мы оба теряем энергию. Мы неплохо можем выжить на воде, прежде чем это станет проблемой. Нам повезло, что здесь не так холодно, как снаружи, но я чувствую, как холод от пола проникает сквозь мои кости.
— Ты сожалеешь об этом? — шепчет она, ее крошечные ручки сжимают мою руку.
Мне нравится, как она держится за меня изо всех сил. Все ее тело прижимается к моему, как будто это самое естественное место.
— Сожалею о чем? — я спрашиваю.
— Что узнал меня. Преследовал меня. Все это. — у нее перехватывает дыхание. — Если бы ты держался от меня подальше, тебя бы здесь не было.
— Я ни о чем не жалею, милая, и меньше всего о том, что знаю тебя.
— Ты сказал, что сожалеешь о двух вещах из прошлого, а третья вещь это я.
— Хм. Ты запоминаешь все, что я тебе говорю?
— Да, — криво усмехается она. — Думаю, да.
Я подумываю о том, чтобы не говорить ей, но бесполезно строить стену между мной и Эльзой. Кроме того, лучше отвлечь ее.
— Когда я был ребенком, я всегда хотел сказать Алисии, чтобы она оставила Джонатана. Я этого не сделал, потому что видел, как сильно она его любила, и сожалею, что промолчал. Мое второе сожаление: что я не боролся за то, чтобы остаться с тобой, когда ты вытолкнула меня из подвала. Мое третье сожаление: что я поверил, что ты мертва, и не искал тебя. — она молчит, но кивает. — Что насчет тебя? — медленно спрашиваю я. — Есть какие-нибудь сожаления?
На секунду мне кажется, что она снова заснула, но затем ее тихий голос доносится до меня.
— Я сожалею, что не рассказала папе о том, как тонко мама издевалась надо мной. Она взяла меня поплавать в озере, в котором утонул Илай, и держала под водой, пока я не подумала, что умру. Она ударила меня, когда я ее не послушалась. Тогда я ничего не рассказала, потому что боялась, что папа разозлится на нее и они поссорятся. Это было неправильным поступком. Если бы папа знал о ее обращение со мной, он бы отправил ее в клинику. Она бы не причинила вреда Ноксу, Тил и тебе.
— Ты была ребенком и любила свою мать.
— Думаешь, любовь дает право на компромисс?
— Я не знаю. Твое мнение?
— Иногда, да.
Она крепче обнимает меня, рассказывая о своем детстве и воспоминаниях, которые так долго подавляла. Большинство из них счастливые, о ее старшем брате и отце и даже о дяде Редже и дяде Агнусе.
Разговоры это ее способ отвлечения.
Я заставляю себя сосредоточиться на ее словах, а не на том, как сильно хочу раздвинуть ее ноги и трахнуть еще раз. Единственная причина, по которой я останавливаю себя, заключается в том, что нам нужна энергия, которая у нас осталась.
Выживание это такая сука.
— Я рада, что встретила тебя тогда, — говорит она через некоторое время. — Ты был моим светом во тьме.
Моя грудь расширяется от смеси странных чувств. Я никогда не думал, что настанет день, когда Эльза назовет меня своим светом, даже в прошедшем времени.
Я всегда был тенью ее самых темных желаний, и думал, что меня это устраивает. Оказывается, я эгоистичный ублюдок, который хочет всего этого. И ее свет, и ее тьму.
Ее лучшее и ее худшее.
Ее все.
— А теперь? — я спрашиваю.
— Теперь ты просто ты, — вздыхает она.
— В смысле?
— Это значит, что ты сводишь меня с ума, черт возьми, но мне нравится каждая секунда этого.
Я ухмыляюсь.
— Тебе нравится каждая секунда этого, да?
— Да, придурок.
Она толкает меня, но затем впивается пальцами в мой пуловер и притягивает меня ближе, прижимаясь щекой к моей руке.
Ее кожа теплая.
— Я имел в виду это на днях, любовь ко мне это дорога в один конец. Ты не можешь вернуться.
— Ох, я знаю.. я не стану возвращаться... — ее голос звучит тихо.
Она снова засыпает. Мы остаемся в таком положении в течение получаса, пока она не начинает что-то бормотать во сне.
— Эльза?
Я касаюсь ее щек и замираю от сильного тепла на них. Я думал, что румянец и жар из-за секса.
У нее жар?
— Эльза, открой глаза.
— Я люблю тебя, Эйден. Я действительно, действительно люблю тебя.
Она еще раз сжимает свои маленькие ручки в моем пуловере, прежде чем они падают на ее бок.
Черт! Черт!
Я беру ее руки в свою; их тоже лихорадит.
— Ты снова бегала под дождем, Эльза? — я ругаюсь себе под нос.
Какого черта у нее странная привычка бегать под дождем, когда у нее больное сердце?
Голод и истощение, должно быть ухудшают процесс.
Мои мышцы напрягаются, а мозг заполняется тысячью сценариев.
Прежде всего, мне нужно понизить температуру ее тела.
Я осторожно кладу ее на пол и подстилаю пиджак ей под голову. Она подтягивает ноги к груди и сгибается в позе эмбриона.
Стянув с себя пуловер, я смачиваю его водой из туалета и обматываю ей голову.
Стон срывается с ее бесцветных губ. Румянец на ее лице краснеет с каждой секундой.
Капли пота выступают у нее на лбу и стекают по вискам.
Я кладу руку ей на сердце. Ритм медленный, но затем становится быстрым.
Это нехорошо.
Это не просто лихорадка. У нее больное сердце, и готов поспорить, что она не посещала своего кардиолога после того, как переехала к отцу.
Когда она упала в обморок в тот день после пробежки под дождем, наш семейный врач сказал, что она должна, как можно скорее посетить врача. Зная Эльзу, она, вероятно, не хотела беспокоить своего отца, как только воссоединилась с ним.
— Черт, Эльза. Твою мать!
Нам нужно убираться отсюда.
Блядь, немедленно.
Если не вылечить должным образом, простая лихорадка может стать летальной для человека с больным сердцем.
Я знаю, потому что я изучал все это дерьмо с тех пор, как узнал о ее болезни.
Вот почему я был еще строже, чем ее тетя, в отношении ее питания. Я приносил ей воду с самой высокой концентрацией минералов, потому что прочитал, что она хорошая. Я наблюдал за ней, пока она бегала, ища крошечные подсказки о ее дыхании.
Однако я не мог остановить ее от бега под дождем, так как она часто делала это за спиной у всех.
Я хватаю свой пуловер, снова смачиваю его водой, а затем обматываю ей голову.
Мои губы в последний раз касаются ее лба, прежде чем я, пошатываясь, поднимаюсь на ноги.
Адреналин разливается по венам и наполняет меня только одной целью. Я открою эту дверь, даже если мне придется вывихнуть плечи в процессе.
Мы с Эльзой выберемся отсюда.
Мы не лишимся наших жизней в этом подвале.
Глава 37
Джонатан
В отличие от распространенного мнения, злодеи не являются злом.
Злодеи просто люди, добивающиеся того, чего хотят, даже если для этого нужно пройти через всех.
Меня могут считать злодеем в этой истории, и меня это устраивает. Мои убеждения — мои собственные и никого, блядь, не касаются.
Как однажды сказал один итальянский политик, лучше, чтобы тебя боялись, чем любили.
Страх приносит эффективность и заставляет все работать.
Любовь для мазохистских дураков.
Когда-то я был влюблен. Это иррационально и неконтролируемо.
Возможно, именно поэтому я заперт в своей собственной голове, замышляя один заговор мести за другим.
Я прекрасно знаю, что это не вернет Алисию, но я все равно продолжаю.
Почему?
Потому что это иррационально и, блядь, не поддается контролю.
Если я сосредоточусь на мести, я не почувствую пустоты. Если я сосредоточусь на мести, я направлю боль наружу, а не внутрь.
Я находился в аэропорту, готовый вернуть Эйдена, когда на моем экране вспыхнул номер Итана. Я думал, мы вернулись к нашим старым играм. Однако все изменилось, когда он сказал, что Эйден и Эльза пропали.
Прошло пятьдесят пять часов с тех пор, как их видели в последний раз.
Эйден маленький гаденыш, но он мой сын и единственное, что у меня осталось от Алисии. Я должен вернуть его.
Команда Итана и моя проверили все места, куда могли уехать Эйден и Эльза.
Мы допросили их друзей и ничего не нашли.
Мы с Итаном сидим на заднем сиденье авто, мчащегося туда, где в последний раз был обнаружен сигнал их телефонов, где-то недалеко от Нортгемптона.
— В банке? — спрашивает Итан.
Его самообладание такая же маска, как и у меня.
— Нет. Он не пользовался своей кредитной картой.
Он вздыхает.
— И Эльза тоже.
Эйден достаточно умен, чтобы не пользоваться кредитными картами, если бы хотел сбежать. Однако ни Итан, ни я не рассматриваем этот вариант.
Первое. Эльза никогда бы не оставила своего отца после их воссоединения, даже ради Эйдена.
Второе. Если бы Эйден планировал побег, он бы снял небольшие суммы со своего банковского счета за последние несколько месяцев, чтобы у них были наличные под рукой.