Старый актер Малого театра Михаил Францевич Ленин в 1920 году написал заявление наркому просвещения Луначарскому. Содержанием бумаги была просьба посодействовать тому, чтобы люди не путали его с тем Лениным, который Ульянов.
Луначарский наложил на письмо резолюцию: «Не трогать. Явный дурак».
Приметы коммунизма
В конце тридцатых партийная организация Малого театра поручила великой Яблочкиной встретиться с молодежью и рассказать молодежи про коммунизм.
Александра Александровна, начинавшая еще при первом Островском, была дама дисциплинированная и начала молодежи рассказывать про коммунизм — все, что сама знала про этот предмет. Какие будут отношения между людьми, как все вокруг будет прекрасно и замечательно…
Как и полагается актрисе, от собственного монолога Яблочкина постепенно возбудилась и закончила с неподдельной страстью и томлением:
— …и будет много разной вкусной еды, — дрожащим голосом пропела она, — как при царе-батюшке!
Унижение
В другой раз Яблочкину попросили рассказать той же советской молодежи об унизительной жизни актрисы до революции. Старуха рассказала страшные вещи.
— Такое унижение, просто невозможно представить… Приходят после спектакля прямо в гримерную! Валом вялят незнакомые люди, дарят цветы, подарки… Дворяне, купцы, офицеры!..
— Александра Александровна! — строго окликнул ее парторг.
— Ах да, конечно! — спохватилась Яблочкина. — И рабочие, и колхозники тоже!
«Там, на шахте угольной…»
…паренька, как вы помните, приметили.
И, как не говорилось в тридцатые годы, — раскрутили и сделали брендом! Бренд назывался — «Стаханов»…
На самом деле его звали — Андреем. Но когда в Москву с шахты прислали телеграмму: «А. Стаханов за смену сделал 14 норм», журналист «Правды» написал наугад — Алексей Стаханов.
Из Луганска позвонили: ошибка, его имя Андрей!
О коллизии доложили Сталину. Сталин сказал: «Газета “Правда” не может ошибаться».
И Стаханову выдали новый паспорт.
Чужим именем дело могло не ограничиться — выдернутый из собственной жизни, человек-бренд чуть не стал человеком-призраком. Уже не Андрея, а Алексея, его сделали коммунистом и депутатом Верховного Совета, обвешали цацками и запустили в пропагандистский оборот…
Став всесоюзной знаменитостью, да еще под чужим именем, Стаханов быстро съехал с глузду, развелся, женился на десятикласснице, стал пить — и однажды в драке потерял пиджак с партбилетом и орденом Ленина.
Доложили Сталину. Сталин сказал:
— Выдайте ему новый орден и партбилет. Но скажите: пусть ведет себя потише. А то мы найдем другого Стаханова. А ему придумаем новую фамилию.
Это передали Стаханову. Говорят, драться он перестал, но пить стал еще сильнее…
Заслуженное повидло
В середине тридцатых годов над окном выдачи «пайков» заслуженным большевикам висело объявление: «Цареубийцам повидло без очереди».
Бог не фраер
Дело было в начале тридцатых.
Молодой украинский чекист терроризировал собственных родителей, запрещая им говорить на идиш. Сколько можно! Язык местечка, язык рабства! А на дворе пятнадцатилетие великого Октября — новая страна, новые отношения, и вообще, скоро коммунизм!
Родительский идиш чекист искоренил, вот только коммунизма не случилось. Чекист дожил до девяноста лет, и в девяносто его разбил инсульт.
Старик выкарабкался, но, придя в сознание, уже ни слова не понимал и не мог сказать по-русски. Бог послал ему напоследок — идиш. Он о чем-то просил, но втуне: родители давно умерли, а его сын не понимал ни слова на этом выжженном языке…
Азохн вей.
Гамбит Шварца
В сорок третьем году Евгений Шварц написал пьесу «Дракон» — и понес ее в Главлит. Сразу в несколько кабинетов!
И в Главлите «Дракона» — пропустили.
Как так?
А так. Еще бы они не пропустили!
Логику этого удивительного свободомыслия объясняет анекдот послевоенных лет. В ресторан входит фронтовой капитан, весь в орденах, садится, заказывает одно, другое… Ничего нет! Голодуха.
— Эх, — говорит капитан, — до чего страну довел, черт усатый!
Ну, ему сразу руки за спину — и к чекистам. И, по законам анекдота, приводят чекисты того капитана к Сталину. И Сталин спрашивает:
— Кого вы имели в виду, товарищ капитан, когда говорили «черт усатый»?
— Гитлера, товарищ Верховный Главнокомандующий!
— Хорошо, — говорит Сталин. — А вы кого имели в виду, товарищи чекисты, когда арестовывали товарища капитана?
Во-во.
Несчастные цензоры Главлита, холодея в своих кабинетах и озираясь на соседние, читали посреди войны переложение немецкой легенды о Драконе… Антифашистский текст? Безусловно.
Только ли антифашистский? Интересный вопрос…
Но запрет пьесы означал бы явку с повинной, и в ушах у цензоров звучал негромкий голос с кавказским акцентом:
— А вы кого имели в виду?..
И Шварц победил.
Малый театр и большая нужда
Малый театр, Челябинск, зима 1942 года…
Жили в эвакуации по квартирам, но народных артистов в знак уважения поселили в гостинице — вместе с московским начальством.
Воды не было. Ее носили со двора, и легендарный Остужев дефилировал по коридорам с полным ведром, декламируя своим бесподобным голосом:
— Раз студеною порой шла девица за водой…
Для прочих надобностей, на времена коммунального обезвоживания, во дворе имелся деревянный домик. Но начальству законы не писаны, и некий депутат нашел альтернативу хождению на мороз: просто наложил кучу на полу гостиничного туалета.
И был застукан.
Вскоре гостиницу наполнил глубокий голос народного артиста СССР Александра Остужева.
— Да-а… Войну мы проиграли!
Обитатели гостиницы повысовывались из дверей.
— Войну мы проигра-али! — драматически повторил народный артист СССР.
Это тянуло на лагерь. Невольные слушатели остужевского монолога не знали, как поступить по такому случаю — то ли оглохнуть, то ли самим бежать в органы.
Дав соседям время на смятение, артист закончил свою мысль:
— Если народный депутат насрал на пол — войну мы проигра-али…
Дело вкуса
Однажды, во время той челябинской эвакуации, артистов Малого пригласили в гости в один добросердечный дом: хозяйка, широкая душа, наготовила настоящих котлет — по штуке на человека! В Челябинске зимой 42-го это было немыслимое пиршество…
Раскладывать их, по одной штуке, по тридцати тарелкам хозяйка постеснялась — это выглядело бы действительно жалковато… Положила пахучей прекрасной горой на одно большое блюдо — в надежде, что голодные, но интеллигентные московские гости вычислят норму сами.
Среди московских гостей нашелся, однако, человек не столько интеллигентный, сколько незакомплексованный: подойдя к столу, он в глубокой задумчивости начал поедать котлеты, одну за другой.
На третьей или четвертой хозяйка, не выдержав, тактично заметила музыканту: он тут не один, и все присутствующие любят котлеты…
— Да-да, — мягко согласился гость. — Но никто не любит их так, как я…
Красное и черное
В начале тридцатых тихий еврей, носитель амбивалентной фамилии типа Розенфельд, записался, от греха подальше, немцем.
Но еврейский вопрос, вместе с мочой, ударил в голову как раз немцам, — и в сорок первом советская власть выслала Розенфельда к чертовой матери в Казахстан.
Розенфельд сделал правильные выводы — и после войны всех обхитрил и переписался евреем.
Как раз успел к борьбе с космополитизмом.
Советская власть снова вытерла о Розенфельда свои большие ноги…
И поделом: не надо играть в рулетку с владельцем казино!
Сходство
На открытие памятника Долгорукому в год восьмисотлетия Москвы согнали, разумеется, всякой твари по паре: рабочие, служащие, военные, народная интеллигенция… Оркестр, начальство. Все стоят, ждут.
Произведение искусства, слава богу, еще под покрывалом.
Покрывало сняли, и типовое чудило на лошади предстало, наконец, глазам общественности. После недоуменной паузы в тишине раздался негромкий голос композитора Сигизмунда Каца:
— Похож.
Амператор
Летом пятьдесят третьего года молодой художник Жутовский и двое его друзей поехали на велосипедах через южный Урал…
Однажды посреди прозрачной березовой тайги они встретили местного старичка, — тот гнал деготь, подкладывая куски старой коры под огромный чугунный чан.
Узнав, что перед ним москвичи, словоохотливый старик попросил о политинформации. Про смерть Сталина он был в курсе и хотел знать дальнейшие подробности:
— А хто таперича у нас амператор?
— Отец, — ответили ему путешественники, — императора уже нет, у нас теперь триумвират.
— Это как? — не понял старик.
— А трое главные!
— Прям трое? — не поверил старик.
— Ага.
— А хто?
Образованные москвичи перечислили партийных богатырей. Старик помолчал, а потом спросил снова:
— А амператор-то из них хто?
— Да втроем они, дед! Втроем!
— Но главный из них — хто? — не унимался старик.
— Хрущев, — подумав, сообразили москвичи.
— Во-от, другое дело, — успокоился старик. — Трое-трое, а амператор — один!
Рассказывая сегодня эту байку, Борис Иосифович Жутовский не преминет напомнить вам, что живет, считая промежуточных, при одиннадцатом амператоре …
Через запятую
Отчим художника Бориса Жутовского вел дневник.
Много лет подряд, каждый день — хотя бы несколько строк: погода, быт, родня, соседи… Поучительное чтение! Особенно когда в жизнь частного человека бесшумно впадает история.
Запись от 6 марта 1953 года стоит в этом смысле целой книги.
«Погода дрянь. Сломал левый клык. Васька окунул лапки в кипяток. Сдох персюк проклятый. Марь Иванна ночевала».