Ровным голосом, через запятую…
Минай в сундуке
А Зиновий Гердт узнал о смерти Сталина от своего друга Мартына Хазизова. Мартын, тоже в прошлом фронтовик, работал в оркестре образцовского театра и был человеком, как сказали бы сегодня, продвинутым: слушал по ночам «Голос Америки»…
Добрым мартовским утром, за день до Левитана, он приватно известил товарищей по работе:
— Минай залабал в сундук!
Минаем они, конспираторы, называли Кобу, а Политбюро у них было — «минайчатник»…
Сколько в тебе росту?
Дело было в конце пятидесятых.
Зиновий Гердт и Мартын Хазизов (тот самый, который сообщил про смерть Миная) гуляли по Стокгольму — в сопровождении, разумеется, сопровождающего , молодого лейтенанта госбезопасности.
— Зямчик, — сказал вдруг неуемный маленький Мартын, остановившись, — я ничего не понимаю! Смотри: над дворцом флаг, значит, король дома. А мы же им враги! И гуляем по дворцу, и никто нас не останавливает, не проверяет документов… Зямчик, ты что-нибудь понимаешь?
«Зямчик» все уже понимал вполне (как, разумеется, и сам Мартын) — именно поэтому счел за благо помолчать. Но сопровождающий промолчать не смог.
— Видимость демократии! — заявил он.
Тут маленький Мартын повернулся к лейтенанту и спросил:
— Дима, сколько в тебе росту?
— Метр восемьдесят семь, — с достоинством ответил Дима.
И Мартын сказал:
— Вот весь — иди на хуй!
…Когда в доме Гердтов имели в виду кого-нибудь послать, то вместо мата задавали этот невинный вопрос:
— Сколько в тебе росту?
И человек понимал, что он уже идет — весь …
Поговорили
В пятьдесят каком-то году в Калькутту приехала английская королева.
Разумеется, прием на самом что ни на есть уровне, послы, атташе… А от СССР в Калькутте случился в ту пору какой-то партийный чувачок из торгпредства, звезд не хватавший даже с невысокого советского неба.
И вот — во всех смыслах слова — представление: английская королева идет вдоль ряда послов и с каждым хоть пару слов да скажет.
Дошли до чувачка.
А он к тому времени от ужаса забыл даже то, что учил, и, увидев перед собой Ее Величество, просто спросил:
— Do you speak English?
Королева ответила:
— А little bit…
«Немного…»
Очное обучение
Студентка консерватории, комсомолка и активистка, пробегая по лестнице мимо профессора Гольденвейзера, бойко прощебетала:
— Александр Борисович, почему вы не ходите в наш кружок марксизма-ленинизма?
— Милочка, — мягко ответил Гольденвейзер, — зачем же мне туда ходить? Я скоро с ними лично увижусь…
Неудачный фенотип
Советский профессор Игорь Квитной получил приглашение из Цюриха (почитать лекции в тамошнем университете) и пришел в международный отдел проситься наружу…
Матушка советская власть, разумеется, указала ему на законное место у параши… Но дело было в Институте радиологии в Обнинске, а там умели формулировать интеллигентно.
— Игорь Моисеевич, — сказала ему руководящая дама, — вы же взрослый человек и должны сами понимать, что с вашим фенотипом за границу не ездят!
Поворот темы
В самой гнойной середине семидесятых в Москонцерте проходило собрание, посвященное осуждению еврейской эмиграции. Как раз из Москонцерта в ту пору начали валить косяками, и начальство, озверев, назначило оставшимся сеанс публичного очищения.
Очищались громко и страстно.
— Это вообще не люди! Это крысы, которые бегут с нашего корабля! — трубил какой-то несчастный…
Когда все оттрубили, слово попросил тихий чтец Эммануил Каминка.
— Ну да, — мягко вступил он, — эти евреи, которые уехали, это вообще не люди… даже не будем о них больше говорить! Но скажите, — осторожно уточнил Каминка, — а тех евреев, которые останутся — их как-нибудь поощрят?
Уточнение
В те же годы и по тому же поводу партийное начальство мучало великого Мравинского: от вас бегут музыканты!
— Это не от меня бегут, — холодно ответил Мравинский, — это от вас!
Промашка
Дирижер Кирилл Кондрашин выбрал свободу. Уехал из СССР. Умер в эмиграции и был похоронен в Амстердаме, на скромном кладбище Вестерфельд…
— Вот! — нравоучительно заметил после его смерти некто из числа оставшихся. — Зря он уехал! Лежал бы как человек на Новодевичьем…
Сильный довод
Жена Зиновия Гердта, Татьяна Александровна, сидела на даче в Пахре и составляла печальный список друзей, уехавших в эмиграцию…
За этим занятием ее застал живший по соседству драматург Эрдман.
— Таня! — нравоучительно произнес он. — Никогда не составляйте никаких списков! Знаете, однажды я решил составить список людей, которые придут на мои похороны…
Николай Робертович взял паузу.
— Потом подумал и рядышком составил другой: кто придет на мои похороны в дождливую погоду…
Эрдман взял еще одну большую правильную паузу и закончил:
— И потом ничего не смог доказать следователю!
Фашизмик
Дело было в конце тридцатых. Дед вернулся с работы. Бабушка сидела с шитьем.
— Эйдлинька, — негромко сказал дед, — а ведь у нас фашизмик…
Бабушка кинула в него ножницами, но не попала. Она сама уже все понимала, но держала в себе, — этим, наверное, и была вызвана вспышка ярости.
Бабушка была правоверной коммунисткой. Мой отец был назван в честь Луначарского, старшая тетка — в честь Крупской, младшая — в честь Розы Люксембург.
Вот вам теперь смешно, а было — обычное дело…
Квартирный вопрос
«Еб твою мать, — сказал князь и грязно выругался…» — говорилось в старом анекдоте.
Обратный порядок действий зафиксирован в архивах ЦК КПСС.
В 1948 году некий чиновник Моссовета возопил в партийные небеса жалобу на министра вооружений Устинова. Будущий министр обороны занимал в Москве несколько престижных квартир, и Моссовет тщетно пытался призвать его к нормам партийной скромности. Военно-промышленный цюрюпа падать в голодный обморок явно не собирался.
Дальнейший ход партийно-советского диалога в документе описан так: «После грубых уличных оскорблений министр Устинов послал меня к ебаной матери, назвал говном и бросил трубку».
Партийная зоология
Верный сталинец, завотделом науки ЦК КПСС Сергей Трапезников сформулировал однажды аж в письменном виде: «Волчья стая ревизионистов свила осиное гнездо».
У Козьмы Пруткова про это сказано: иногда усердие превозмогает рассудок.
Так и живем
Говорят, один из ленинградских партийных бонз — то ли Романов, то ли Козлов — на вопрос кого-то из иностранцев о смертности в СССР отрезал:
— У нас смертности нет!
Круг
В Воронежском драмтеатре шла Всесоюзная комсомольская конференция или что-то в этом роде. На сцене стоял президиум, на авансцене — трибуна, в трибуне торчал гладкий чувак и рассказывал кочумающим в зале про нравственные искания молодежи семидесятых.
Все как обычно, то есть.
А в президиуме сидел некий областной начальник. Театральный свет бил начальнику в глаза, и он попросил помощника убавить накал. «Световика» на месте не оказалось. Инициативный помощник решил справиться самостоятельно, и повернул не тот рычаг, и включил поворотный круг…
И на глазах у молодежи семидесятых президиум дрогнул и поехал прочь, а на его место под свет софитов торжественно въехал стол, который был приватно накрыт за задником для членов президиума — с сервировкой, прямо сказать, не характерной советского для Воронежа: водочка, балычок, сервелат…
У стола, со стопкой в руке, балыком на вилке и открытым в изумлении ртом, стоял и медленно ехал вместе с натюрмортом большой партийный босс.
Для полноты впечатления следует понимать, что чувак в трибуне все это время продолжал рассказывать о нравственных исканиях молодежи семидесятых…
Спонсор Никсон
А вот история другого комсомольского форума тех же времен.
В трибуне стоял посланец дальневосточного комсомола и вещал, глядя в бумажку. Наконец, уже весь в пене от собственного темперамента, он вышел на кульминацию:
— И мы, комсомольцы семидесятых, говорим президенту Никсону: давайте деньги!
В зале удивились. Оратор и сам удивился — и внимательно рассмотрел шпаргалку. И повторил, озадаченный:
— И мы, комсомольцы семидесятых, говорим президенту Никсону: давайте деньги.
В зале зашумели. В президиуме забеспокоились. Оратор бараном глядел в завизированный текст. Потом всмотрелся в синтаксис. Потом перевернул страницу.
И закончил фразу:
— …Давайте деньги, которые мы тратим на гонку вооружений, потратим на строительство моста через Берингов пролив!
Вежливый Ильич
В Ташкенте, при большом скоплении узбекской партийной элиты и личном присутствии товарища Рашидова, шло культур-мультурное действо в честь открытия республиканского съезда партии.
Мимо зала, застыв на поворотном круге, проплывал главный народный артист Узбекистана, загримированный под Ленина, — в привычной позе, с вечно протянутой рукой…
Проплывая мимо Рашидова, «Ленин» не выдержал и поклонился в пояс:
— Здравствуйте, Шараф Рашидович!
«Что-то с памятью моей стало…»
К шестидесятилетию т. наз. «Великого Октября» историки решили собрать бесценные воспоминания участников штурма Зимнего (многие были еще живы).
Участники штурма рассказали много интересного.
Как с винтовками наперевес они бежали в арку, как с криком «ура» карабкались на ворота с орлами, как преодолевали пулеметный огонь на лестнице Зимнего, как рукоплескали потом Ильичу, шедшему сквозь овации на съезде Советов…