Пляж накренился.
«Звезды» кинематографа, прогуливаясь вдоль моря, невзначай застревали неподалеку от новых красот… Как бы любуясь морскими просторами… Как бы увлеченные беседами об искусстве…
Когда мужчин, забывших вернуться к женам и детям, набралось с десяток, нужда в конспирации отпала сама собой — и «звезды» завели тихий мужской разговор… Подойти к оптовой «обнаженке» вплотную не рискнул, однако, никто.
И тут на пляже появился Борис Моисеев.
— Девочки, привет! — крикнул он.
— Боря! — обрадовались девочки старому знакомцу.
Через несколько секунд певец сидел рядом с ними и балагурил, бескорыстно похлопывая ближайшую «модель» по голому животику; девочки жизнерадостно смеялись…
В мужской группе за невидимым шлагбаумом раздался сдавленный стон. Моисееву было можно — нам нельзя!
И тут сюжет заложил новую петлю: сидя в недосягаемом малиннике, Моисеев начал внимательно разглядывать нашу мужскую группу (да-да, пора признаться: среди гостей «Кинотавра» любовался открывшимися пейзажами и автор этих строк).
Не знаю, как остальные, а я почувствовал себя рыбой, приплывшей на живца…
Потом певец приветливо помахал нам рукой. В жесте не было ничего особенного, но в следующую секунду меня пробило незнакомое чувство: я вдруг понял, что тоже стою топлесс — и именно этим могу представлять интерес!
Ужас был кратким, но сильным, и я дезертировал с боевого дежурства на левом краю пляжа.
Не для себя
Знакомая театроведка попросила добыть ей контрамарку на спектакль, а через неделю…
Сижу в театральной библиотеке, мараю бумагу. В дверях появляется моя контрамарочница, видит меня и в порыве благодарности громко, на весь зал, сообщает:
— Витя, как это было замечательно!
В библиотеке повисает окончательная тишина. Девушки перестают писать рефераты. С интересом смотрят на меня, на мою знакомую (молодую интересную брюнетку), снова на меня… Они ждут развития сюжета, и знакомая не обманывает девичьих ожиданий:
— Витя! Я хочу попросить тебя еще раз о том же, но не для себя!
Богема
Во втором часу ночи в клуб явился N. — и не один, а с девицей совершенно недвусмысленного вида; она шла в метре за его плечом, как радиоуправляемый предмет.
Гость был не чересчур трезв и очень печален, и сразу направился к стойке бара, чтобы печаль усугубить. Девица же на хороших ногах прошла к столику и села, умело продемонстрировав достоинства. Достоинства ограничивались телом — лицо у девицы было совершенно пуговичное…
А в клубе, надо заметить, знали и жену N., и некоторое количество его постоянных девушек, и ко всем относились очень хорошо. Поэтому хозяйка клуба и позволила себе окликнуть гостя не без укоризны в голосе.
N. и сам чувствовал неловкость, и, прижав руки к груди, оправдался, как мог:
— Лариса! Не со вкусом плохо — времени нет!
Не бесплатная связь
Это случилось давным-давно.
Автоматической телефонной связи в СССР еще не было, но девушки в номера уже ходили. Одна из них зашла в тот, где, находясь на гастролях, жил известный драматург, которого мы тактично назовем Савелий Михайлович.
Драматургия в тот вечер сложилась без его творческих усилий, сама.
Постоялец уже был в душе, когда в номере раздался звонок. Отзывчивая гостья сняла трубку и сказала «алло» (при выборе девушки драматург ориентировался не на интеллект).
А звонила меж тем — жена. Немного удивленная женским «алло» в номере мужа, она попросила к телефону Савелия Михайловича. Варианты ответа: «вы не туда попали», «вас неправильно соединили», — не так ли?
Но Савелию Михайловичу досталась честная девушка.
Она сказала: он в душе.
Когда драматург бросился к трубке, трубка уже гудела короткими возмущенными гудками.
Высказавшись по адресу птичьих мозгов, Савелий Михайлович собрался с мыслями и снова снял трубку. Попросил соединить с Москвой, назвал номер. В крепких драматургических мозгах уже сложилась версия, достойная Штирлица (которого, впрочем, в те времена еще не было, как и автоматической связи): мол, трубку взяла горничная, пришедшая убираться после того, как он заказал ужин в номер…
А он, конечно, был не в душе, а просто чистил зубы!
Верь не верь, но попробуй опровергнуть…
— Говорите, — сказала телефонистка, и в трубке щелкнуло.
— Лена? — сказал Савелий Михайлович и набрал в грудь воздух, чтобы приступить к изложению «легенды».
Но не успел.
Услышав голос мужа, жена драматурга загрузила междугороднюю линию плотным монологом. Слово «козел» было одним из немногих, позволительных к цитированию. Герой сюжета терпеливо ждал секунды, чтобы вклиниться, но не дождался: высказавшись, разъяренная половина бросила трубку.
И тогда в ухе у драматурга раздался голос телефонистки:
— Три минуты разговаривали , — вкрадчиво сообщила она.
Пробел в образовании
Начало девяностых. Заселившись в Дом Писателей в Дубултах, я побрел вдоль по Рижскому взморью — и через несколько метров наткнулся на стройное мускулистое тело Бори Н., моего приятеля-журналиста.
Боря, жмурясь, лежал на солнышке, как кот в расцвете возможностей. Усиливая сходство, вокруг него полулежали на песке три молодые женщины. Все они мурлыкали вполне интимно.
— Привет, Боря! — сказал я.
— А, привет… — разлепив глаза, но не подняв головы, ответствовал коллега.
Стайка вспугнутых мною девушек полетела к морю.
— Давно приехал? — спросил Боря.
— Да только что.
— Здесь живешь? — мотнув дремотной головой в сторону Дома писателей.
— Ага, — говорю.
— Отлично. Я тут в тридцать третьем номере, заходи вечерком, девчата будут…
— Да я с женой, — виновато признался я.
От изумления мой собеседник разлепил глаза и даже приподнялся на локтях.
— Вить! Кто ж в Юрмалу — с женой?
Трава не расти
С женою, конечно, надо не в Юрмалу…
Банкир N., имея тайную благую мысль растормозить свою половинку в сексуальном плане, повез ее прямиком в Амстердам. По мысли N., правильная доза марихуаны должна была унести их в нети по лучшим образцам мирового кинематографа.
Жена с удовольствием покурила, и проверенная сладкая травка дала быстрый эффект — но не вполне тот, на который рассчитывал N.
А именно: когда уже в отеле он приступил к активной фазе ухаживания (по-русски говоря, попытался жену раздеть), она начала отбиваться с криком:
— Ты синий и квадратный!
И битый час после этого пресекала этим категорическим заявлением все его заходы. Так они и провели ночь: она — расторможенная и счастливая, а он — синий и квадратный.
На будущее…
Страстный мужчина пришел к приятелю с просьбой об алиби.
— Дай мне справку!
— Какую справку? — опешил приятель.
— Для жены. Напиши, что я был у тебя!
Войдя в положение (хотя, конечно, вполне идиотское), приятель, из мужской солидарности, начал кропать записку…
— А ты когда у меня был? — уточнил он.
Пришедший подумал и сказал:
— Дату не ставь.
В мужской компании
…обнаружился серьезный филолог.
— Сколько ж у тебя языков? — спросили у него.
Филолог ответил с достоинством:
— Знаком с одиннадцатью, работаю с четырьмя.
Господин средних лет, сидевший по соседству, меланхолически вздохнул:
— У меня то же самое — с женщинами…
Жизнь в Дагомысе
…начиналась часов в десять вечера, когда спадала жара.
На скамейке сидели пожилой богатый кавказец и робкая девушка.
— Откуда ты? — спросил он.
— Из Калуги.
Он немного помолчал, а потом спросил:
— Где это?
Хорватское табу
По старинному хорватскому городу заездили авто с заманчивой рекламой ночного клуба «Табу».
Эта культурная новость страшно возбудила двух немолодых россиян, изможденных здоровым образом жизни. Они запомнили адрес и ночью приехали на задворки города.
Заведение оказалось неприхотливым шалманом, крытым чуть ли не брезентом. Но не за архитектурой приехали сюда любители прекрасного!
Они сели за столик. В заведении было пусто. За столиком в углу сидели три рослые немолодые хорватки в униформе. Одна неторопливо подошла взять заказ. Приятели попросили для разгону джина с тоником. Официантка покачала головой: только вино.
Приятели в огорчении достали сигареты, чтобы обсудить ситуацию.
— У нас не курят, — пресекла процесс официантка.
— Ну хорошо, — уже в некотором раздражении спрямил сюжет один из гостей. — А где, собственно, девочки?
— Какие девочки?
— Проститутки! — совсем прямо пояснил гость.
Официантку аж перекосило от ужаса.
— Вы что! Какие проститутки! Что вы себе позволяете!
Сказано же было: ночной клуб «Табу»…
Объявление в женском журнале
…гарантировало «настоящий отворот вплоть до полного омерзения».
Надо заметить: мужчины справляются с этой задачей без потомственной колдуньи и бесплатно.
«Китайца»
Дело было в конце восьмидесятых. Молодая русская актриса уже два месяца жила в Париже, работая над ролью Нины Заречной. И, как полагается русскому человеку, надолго попавшему в хорошие условия, сильно затосковала.
Актриса пила в своем полулюксе, врубив на полную громкость Высоцкого.
Дверь в номер была приоткрыта, и вскоре на сочетание хриплого голоса с женским одиночеством в номер заглянул пожилой азиат. С корректным поклоном что-то спросил, явно интересуясь, можно ли поучаствовать в процессе. Актриса ни на каком языке, кроме своего, не понимала, но излить душу хотелось.
— Китайца! — сказала она, махнув рукой. — Заходи!
«Китаец» зашел, присел. Она ему налила:
— Пей!
«Китаец» с поклоном пригубил.
— Нет, ты пей! — сказала актриса. — Ты по-человечески выпей, до дна!