И ведь главное, я это знал — и все равно не удержался: Юрий Владимирович, говорю, а вы слышали такой-то анекдот?
— От вас — еще нет, — смиренно ответил Никулин.
Встреча с классиком
Дело было в Сургуте. Я ужинал после концерта, когда из аэропорта в отель привезли — Евгения Евтушенко! Он выступал на следующий день…
Вскоре мы сидели за одним столом.
Классик был ко мне расположен и решил по-отечески похвалить за «Куклы».
— Знаете, Виктор, — сказал он, — про вашу программу мне рассказал мой старый друг, капитан дальнего плавания. Мы познакомились с ним в Монтевидео, когда в шестьдесят втором году я…
И Евгений Александрович рассказал увлекательнейшую историю из своей жизни. Год я могу путать, но за Монтевидео ручаюсь. От Монтевидео покатилось дальше, замелькали имена — Хемингуэй, Неруда… Мы еще выпили, и классик вспомнил, что хотел меня похвалить.
— Да! — сказал он. — Про вашу программу! Я увидел ее недавно, но похожую видал еще в Америке, в шестьдесят пятом году, когда мы с Робертом Кеннеди…
И Евтушенко рассказал еще одну потрясающую историю — про себя и Роберта Кеннеди. Мы снова выпили. Потом классик увидел перед собой меня и сказал:
— Виктор! Так вот, насчет ваших «Кукол»!..
В этот вечер он еще несколько раз пытался меня похвалить. Он поднимал в воздух тяжелый бомбардировщик своего комплимента, но по дороге отвлекался, ложился на крыло и улетал в сторону автобиографии. Там и бомбил.
И все это было намного интереснее, чем комплимент, который он хотел мне сказать.
Если только это был комплимент.
Надежный метод
Молодой Андрей Вознесенский поил в цэдээловском буфете «молодогвардейского» критика Елкина, подсовывал ему стишки и провоцировал на рецензию.
А критик Елкин певца «треугольных груш» не переносил и в трезвом состоянии.
Короче, счастье привалило: Елкин взял у Вознесенского стихи — и через пару недель с разбегу обрушился на него погромной статьей в газете «Правда»!
И Вознесенский проснулся знаменитым.
Встреча в лифте
Фазиль Искандер любил и умел описывать громких дураков. Он даже посвятил этой разновидности стихотворение…
Одну встречу Искандера с дураком я видел своими глазами.
Дело было в конце семидесятых, в старом Дома Актера на Тверской (в ту пору — улице Горького). В лифт, где уже стоял я, вошел Искандер, а следом — громкий дурак с женой.
То, что этот дурак — громкий, выяснилось через несколько секунд, вот каким образом.
Искандер нажал на кнопку с цифрой, но лифт никуда не поехал: нужно было еще нажать кнопку «ход». И дурак, указав пальцем на Фазиля Искандера, громко сказал жене:
— Не знает, как пользоваться!
И радостно рассмеялся.
Фазиль Абдулович посмотрел на него посветлевшим благодарным взглядом. Это была долгожданная встреча писателя со своим персонажем…
Сложности выдвижения
Сама героиня этого сюжета на прямой вопрос: было или нет? — отвечала прекрасно-уклончивым образом… Имеет право: она — поэт, и не просто поэт, а Белла Ахмадулина!
Так вот: рассказывают, что осенью 1999-го в доме Ахмадулиной и Мессерера раздался телефонный звонок, и некто учтивый предложил Белле Ахатовне «войти в комиссию по выдвижению Владимира Владимировича».
— Не знаю, право, — принялась рассуждать Ахмадулина, — стоит ли выдвигать Владимира Владимировича… Мы так привыкли к нему, он так хорошо там стоит, на Триумфальной площади… зачем же его выдвигать?
— Дурочка, — зашептал любящий Мессерер, — это они про Путина!
— Я полагаю, — рассеянно маша на мужа рукой и кося своими прекрасными глазами куда-то вдаль, в эмпиреи, продолжала петь в трубку Ахмадулина, — что нам нет особенной необходимости выдвигать куда бы то ни было Владимира Владимировича… Он уже полвека стоит на своем месте, и, право, я не вижу достаточных оснований…
Наконец от нее отстали (что взять с небожительницы) и попросили передать трубку мужу — и довольно быстро подписали здравого Мессерера войти в «комиссию по выдвижению».
Но когда через некоторое время друзья начали недоуменно пожимать плечами по поводу его подписи и сам Мессерер начал чесать в голове: мол, как-то само собой получилось — Белла Ахатовна невинно, но вполне отчетливо спросила его:
— Ну, Боря? И кто же из нас дурак?
Диагноз
Главный редактор милостью божией, Егор Яковлев сообщил как-то одному журналисту: «Ты пишешь, как корова ссыт: много, муторно и в разные стороны».
Егор Владимирович вообще умел ободрять пишущих. Классический образец яковлевской рецензии на летучке: «Материал — говно, но лучший в номере»…
Совет аксакала
По окончании семинара молодые литераторы, уже в неофициальной обстановке, начали выпытывать у Леонида Лиходеева главную тайну писательского ремесла: где взять денег?
— Ребята, — ответил Лиходеев, — запомните слова старика…
И, значительно подняв палец, произнес:
— Деньги дают кассиры!
В писательском доме
…в Безбожном переулке жили и Давид Самойлов, и Окуджава, и Левитанский… Жил там же и поэт-песенник Андрей Дементьев.
Как-то, во время совместной поездки в лифте с Окуджавой, Дементьев пожаловался ему на трудности жизни. Трудности эти состояли в организационных проблемах при постройке трехэтажной дачи…
Окуджава смиренно поинтересовался финансовым фундаментом такого строительного размаха, и Дементьев по-дружески посоветовал:
— Песенки надо писать, Булат…
Ошибочка вышла
Окуджаве предложили написать песню для фильма про гражданскую войну. Окуджава мягко, но категорически отказался. Режиссер решил уточнить причины отказа.
— Так ведь вы, наверное, за красных? — предположил Окуджава.
— Конечно!
— Вот видите. А я — за белых, — извинился Булат Шалвович.
Как только — так сразу
Не открывая глаз, я нашарил трубку:
— Алло!
— Доброе утро, Виктор, — сказала трубка. — Это Эльдар Рязанов.
Вам утром звонил Эльдар Рязанов? И мне раньше не звонил. Поэтому я, разумеется, сразу проснулся.
— Виктор, — сказал из трубки приятный голос Эльдара Александровича, — я прочел вашу пьесу. Хорошая пьеса. Как вы смотрите на то, чтобы я снял по ней кино?
О, какое начало дня!
Я смотрел на это положительно.
— Замечательно, — сказал Эльдар Александрович, другого ответа и не ожидавший. — У меня сейчас как раз перерыв между большими картинами, а у вас небольшая пьеса, я посчитал — мы уложимся за двенадцать съемочных дней… Группа у меня прекрасная…
Через минуту мы обсуждали распределение ролей.
— Там у вас пара антагонистов, — говорил Рязанов, — я предлагаю: Янковский и Стеклов. Вы как относитесь к Янковскому?
Как я отношусь к Янковскому? О-о-о…
— А к Стеклову?
…В постели, не открывая глаз, с трубкой у уха лежал человек. Он лежал, постепенно увеличиваясь в размерах. Это был не хрен с горы, как еще недавно, а — автор сценария к новому фильму Эльдара Рязанова! Из трубки в ухо лежащему медленно тек мед…
— Супружеская пара, — говорил трубка голосом всенародно любимого режиссера, — я думаю: Гундарева — Калягин. По-моему, это будет хорошо… Как вы считаете?
Я не заставил себя уговаривать. Я согласился на то, чтобы роли в моей пьесе играли Гундарева и Калягин… Я был удивительно покладистым в то утро.
— А старушку сыграет Ахеджакова, — продолжал Рязанов. — Вы ничего не имеете против Ахеджаковой?
Я не был против и Ахеджаковой! Моя толерантность вообще не знала пределов.
Рязанов продолжал фантазировать еще минут десять. К концу разговора фильм, в сущности, был уже готов, оставалось его снять за двенадцать съемочных дней с гениальными актерами…
— Да, — сказал классик уже на выходе из разговора, — и последнее: у вас есть пятьсот тысяч долларов?
— Что? — не понял я.
— Пятьсот тысяч долларов, — просто повторил Рязанов. — Это смета.
Пятисот тысяч долларов у меня не было.
— Странно, — удивился Рязанов. — Вы же на телевидении работаете…
— Да.
— И у вас нету полмиллиона долларов?
Мне стало стыдно.
— Ну хорошо… — смилостивился классик. — Виктор, давайте договоримся так: как только у вас будет полмиллиона — дайте мне знать. Мы снимем замечательное кино!
Этот утренний разговор случился почти двадцать лет назад.
Эльдар Александрович! Я коплю помаленьку.
Краткая автобиография
В начале семидесятых молодой Константин Райкин снялся в фильме у режиссера Самсона Самсонова. Через несколько лет случай свел их посреди Москвы.
Самсонов стоял в предбаннике гастронома «Смоленский», пережидая внезапный дождь. Он был небрит, и вообще вид у режиссера был, что называется, усталый… Не товарный.
— А, Костя! Привет.
Райкин тоже поздоровался, спросил, как дела.
— Дела отлично, — мрачно ответил Самсонов. — Снимаю новое кино. Антониони — слышал такую фамилию?
Костя слышал.
— Вот, с ним и снимаю.
Самсонов помолчал, глядя в ливень, и продолжил жизнеописание.
— Женился, — сказал он. И чуть погодя, дополнительно помрачнев, уточнил: — На Клаудии Кардинале.
— Поздравляю, — неуверенно сказал Костя. Помятый вид и мизантропические интонации Самсона Иосифовича как-то мало соответствовали этой праздничной автобиографии. Что-то не совпадало…
Самсонов помолчал еще немного, уставившись в непогоду, а потом сказал:
— Видишь, «мерседес» стоит? Мой.
В «мерседес» сел человек и уехал.
— О! — сказал Самсонов. — Угнали.
Ночная репетиция
Моим соседом в «Красной стреле» оказался — Юрий Григорович! Учтивый, легкий, контактный, остроумный…
Немедленно достается коньяк; десятки историй, портретов, воспоминаний следуют одни за другими. Время от времени, почти незаметно для себя самого, он переходит на французский… Богема!