Черное, красное, серое, белое… Запах сена, запах огня, запах нагретого бетона. Метались козлы в загонах, горела проводка. Все казалось Изюмке каким-то ненастоящим, как во сне. Он лупил мокрыми ватниками дразнящиеся язычки и плакал, сам не замечая этого… Пытался раскидать сено… Язычки дразнились, прятались внутрь.
Не смогу! Надо бежать! Изюмка выскочил в коридор, бросил затлевшие ватники. Воздух с болью вошел в грудь. Побежал к выходу, поскользнулся, с костяным стуком упал на колени на бетонный пол. Поднялся, хромая, с трудом сделал несколько шагов и тут завыл в голос.
– А-а-а! Не дойти, не потушить! Что делать?! А-а-а! Го-ри-им!
В голове мелькнула сцена из какого-то фильма: люди на площади, пылающие дома, черный силуэт колокольни…
А-а-а! – в изюмкин вопль неожиданно ворвались радостные нотки. Держась за стены, он добрел до лестницы и начал карабкаться на нее. Последняя площадка, багровые отсветы в сумасшедших глазах гривистых баранов. – „Откуда? – подумал Изюмка. – Ведь снаружи еще ничего нет…“ – Он перевел взгляд на небо и догадался – багровый свет в его собственных глазах…
Изюмка выпрямился и изо всей силы дернул за полусгнившую веревку колокола. Звук получился короткий и резкий, словно кому-то на полувскрике заткнули рот. Изюмка сдержал себя и стал бить медленно и размеренно, вытянув руку и прижавшись щекой к влажному шероховатому бетону…
Зоотехнику Сане-Рыжему снилось монголо-татарское нашествие. Он был в высокой шапке с малиновым верхом и в мягких-премягких кожаных сапогах. Саня гарцевал посреди площади на вороном жеребце, который почему-то был Алданом из зоопарковской конюшни, а за стремена цеплялись какие-то девки, бабы… Над площадью плыл бабий визг и звуки набата…
С тяжелой как чугун головой Саня сел на койке. Набат по-прежнему звучал в ушах. – „Что за черт!“ – вслух пожаловался Саня и вдруг как ушатом холодной воды окатило: колокол на козлятннке! На ходу впрыгнув в кирзовые сапоги, Саня метнулся к выходу. У капибарьего пруда столкнулся с милиционером Геной и Светой – вечерним зоотехником, которая обычно спала на обезьяннике. Нн слова не сказав друг другу, побежали дальше. Внезапно звон смолк и Сане показалось – увидел он щуплую фигурку, которая, бросив веревку колокола, метнулась в сторону-вниз и пропала в темноте…
Увидев бегущих к козлятнику людей, Изюмка понял, что надо удирать, иначе подведет Наташу, и Серого, и, может, еще кого… Додумывать Изюмка не стал. Сильно хромая, сбежал по лесенке, подтягиваясь на руках, перелез через решетку у винторогих козлов, заковылял в сторону и скрылся от подбегающих ладей за зданием бычатника. Здесь отдышался, подумав: „Если и увидели, ловить не будут, будут пожар тушить…“ – Но куда идти? Трамваи не ходят. Пешком Изюмка не дойдет – болит нога. К Серому в бычатник нельзя – могут зайти…
Ноги сами собой принесли Изюмку к клетке Волка. Зверь поднялся навстречу, шевельнул пушистым, в крапинках опилок хвостом. – „Я у тебя посплю, ладно?“ – попросил Изюмка. Волк зевнул во всю пасть, осел на задние ноги, готовясь лечь. Изюмка отодвинул щеколду, пролез в клетку. Волк тут же подошел, внимательно обнюхал его, тревожно потягивая носом. – „Дым чуешь? – спросил Изюмка. – Да ничего. Дотушили уже, наверное.“ – Прошел вглубь клетки, лег на сено, свернувшись калачиком и тотчас заснул, как умер. Волк еще раз обнюхал спящего мальчика, отошел и сел у решетки, вглядываясь в темноту желтыми, не сонными глазами. Время от времени густая шерсть на его загривке топорщилась, и морщились, приподнимаясь, тяжелые черные губы, обнажали огромные, желтоватые у корней клыки.
Все четыре урока Изюмка безуспешно боролся со сном. Подпирал голову руками, чтобы она не падала на парту, щипал себя за ногу, даже веки пальцами придерживал, чтобы глаза не закрывалась. Ничего не помогало. Саднили содранные ладони, острая боль в коленке прошла и теперь вся нога тупо ныла, в голове стоял ровный несмолкающий гул. Илона сначала пыталась разговорить Изюмку, а потом обиделась, что он не отвечает, отвернулась и стала разговаривать с Машей Голубевой через проход. Изюмка облегченно вздохнул и в сотый раз пожалел, что пришел сегодня в школу.
На большой перемене все пошли в столовую, Изюмка уронил голову на сложенные руки и мгновенно уснул. К нему подсел Вовка Глулко. Он жевал бутерброд с колбасой. Второй держал в руке. – „Слышь, Изюм, бутерброд хочешь?“ – Изюмка отрицательно перекатил голову по рукам, не открывая глаз и надеясь, что Вовка сейчас уйдет. Но Вовка уходить, но собирался. – „Знаешь, какую я сейчас ценную книжку читаю! – сказал он. – Погляди! „Остров сокровищ“ называется. Про пиратов. Прочитаю, тебе дам, если хочешь.“ – Изюмка с усилием оторвал голову от парты, взглянул на книгу. – „Угум“, – сказал он. – „Здорово там все, – продолжал Вовка. – Пираты, море, паруса, клады, острова необитаемые… Интересно, это все на самом деле было, или так… выдумали?“ – „Угум.“ – „Ты думаешь, на самом деле? А чего тогда теперь так скучно? Ничего интересного нет. Ни тебе пиратов, ни сокровищ, ничего… Наводнения вот были, так и то – дамбу построили. Зачем? Интересно же…“ – „Угум“. – „Ну чего ты все мычишь? – обиделся Вовка. – Не выспался, что ли?“ – „Угум.“ – „А чего? Гости, что ли, были?“ – в вовкином голосе прозвучало сочувствие. Он был слегка осведомлен о семейных делах Изшкч. – „Не.“ – „Так чего? – Вовка наклонился к Изюмке и подозрительно потянул носом. – А чем это от тебя пахнет?“ – „Дымом,“ – ответил Изюмка, который, обладая звериным обонянием, сам остро чувствовал запах, исходивший от его одежды и волос, и даже удивлялся, почему его не чувствуют другие. – „Откуда? – удивился Вовка. – Костер, что ли, жег?“ – „Не, пожар тупил,“ – „Да ты чего, врешь небось“! – вовкины глазки завистливо блеснули. – Где это?» – Далеко, – уклончиво ответил Изюмка и попросил. – Слышь, Вовка, дай поспать, а?
– Ну к пожалуйста, – окончательно обиделся Вовка, и вылез из-за парты. – Только врешь ты все, – Вовка взглянул на книжку с пиратской бригантиной на обложке и повторил убежденно. – Точно врешь.
Последних вовкиных слов Изюмка уже не слышал – он спал.
Саня, Гена, начальство копытного сектора, Наташа, главный ветврач – сидят за столом. Напротив них – милиционер чином постарше, капитан. Перед ним – толстая папка и ручка. Все молчат.
«Ну так что же? – нарушает молчание капитал. – Мог колокол зазвонить сам, допустим, от жара?» – «Нет, не мог, – твердо отвечает Андрей Викторович. – Пожар ведь был внизу, наверху никакого жара не было.» – «Так. А причина возгорания?» – «Ну тут все ясно, – решительно говорит завсектором под механические кивки Наташи. – Кипы сена влажные, внутри нагреваются. Плюс гнилая проводка. Это и причина. Горел сенной сарай. Мы сигнализировали везде, предупреждали, никто нас не слушал. В любой момент могло загореться. Потрошить все сено – это ведь физически невозможно. Мы стараемся, чтобы не залеживалось… но кипы ведь не меченые. Можно и проглядеть…» – «Ясно, – капитан записал что-то в тетрадь. – И все же – кто звонил? Ведь если колокол не мог звонить сам, значит кто-то там был? Так ведь?» – капитан по очереди смотрит на всех присутствующих. Все по очереди пожимают плечами. Наташа прячет глаза.
Иваныч! Ты небось все наши легенды уже слышал? – Андрей Викторович сидит в рабочей комнате напротив Серого. Держит в руке мутный стакан с чаем, но не пьет. – «Да не, я ж лясы точить не охотник… Вы ж знаете…» – «Я пожар имею в виду. Что будто колокол сам собой звонил, а наутро у Белого Клыка в клетке мальчик спал, а потом делся непонятно куда…» – «Не, не слыхал,» – решительно отказался Серый. – «Я это вот к чему веду, – Андрей Викторович поставил на стол стакан, так и не отхлебнув, вытер пальцы об брюки. – Не мог это быть дичок твой, как бишь его…» – «Изюмка? – фальшиво удивился Серый. – Нет, не мог!» – «Не мог? – подозрительно покосился Андрей Викторович. – Ну ладно, не мог, так не мог. А все же ты смотри, Иваныч, не ровен час… Отвечать-то все вместе будем…» – «Не понимаю я вас, Андрей Викторович,» – хмуро пробурчал Серый и отвернулся. – «Чего ж тут не понять! – развел руками ветврач. – Беспокойства много от пацаненка твоего. Был бы родной – ладно. А так – неведомо откуда… Стоит ли?» – «Ну это… того, мое дело…» – Серый хрустнул пальцами и встал. Андрей Викторович брезгливо поморщился на хруст и изумленно взглянул на Серого – в бесцветном голосе прозвучала необычная твердость. – «Ну как знаешь, конечно. Я только советую. Дурных советов не давал вроде…» – Андрей Викторович тоже поднялся и вдруг обнаружил, что Серого в комнате нет, и только чернеет открытая в коридор дверь.
Изюмка сидел в рабочей комнате и рисовал шариковой ручкой на обороте плаката «Посетите Ленинградский Зоопарк». Серый работал, но каждые пять минут прибегал в подсобку, бестолково оглядывался, хватал что-нибудь ему совершенно ненужное, раскрывал рот, словно хотел что-то сказать, но так ничего и не сказав, убегал снова. Наконец, Изюмка не выдержал: «Дядь Серый, чего? Может, мне уйти?» – «Нет, – Серый облегченно вздохнул и почти упал на табуретку. – Я спросить хотел. У тебя…» – Серый глядел на рыжие носки кирзовых сапог и даже не говорил «того». Изюмка встревожился: «Чего? Опять про пожар, да?» – «Нет, про другое. Мы тут с теткой Лизой говорили… Ты только сразу не отвечай, ладно? Додумай сперва. Потом скажешь. Завтра, послезавтра можешь. Или хоть на той неделе… Подумай…» – «Да о чем думать-то?» – напряжение Серого передалось Изюмке, он закрутил головой, пытаясь поймать ускользающий взгляд собеседника, заерзал на стуле. – «В общем, так, – решился Серый. – Я тебя спрашиваю: мог бы ты ко мне жить пойти? Хоть насовсем, хоть как. Не приглянется – домой вернешься. По тому, как ты говоришь, матери ты в обузу, сестра уже девка взрослая. Я, сам знаешь, бобылем живу. Деньги не ахти какие, но на ноги тебя поставить сумею. Вот так… И еще вот: сам, верно, понимаешь, не в милость тебе предлагаю – моя жизнь от того тоже по-другому повернется. К свету, может, да к пользе… А не хочешь ко мне, тетка Лиза тебя тоже зовет… Да ты не отвечай, не отвечай сейчас…»