Весь день в будке сидел смуглый человек в фартуке и неторопливо постукивал молоточком по какому-нибудь каблуку. Иногда, когда работы не было, он стоял в дверях своей будки, как в раме, и разглядывал прохожих продолговатыми, блестящими как свежая вакса глазами. Под большим горбатым носом топорщились маленькие черные усики, похожие на приклеенный кусочек сапожной щетки.
Изюмка хорошо знал человека в будке, хотя никогда не разговаривал с ним. Часто, идя из школы, он останавливайся поодаль и разглядывал разноцветные связки шнурков, стельки – от маленьких до огромных, похожие на следы великана, ящички с маленькими блестящими гвоздями и баночки с разноцветными кремами. Работа сапожника казалась Изюмке красивой и интересной.
Между будкой и стеной дома оставалась неширокая щель. Воткнувшись в нее и отвернув лицо к водосточной трубе, Изюмка дал волю слезам. Так все хорошо начиналось! И так плохо кончилось! И денег Варьке на кофту как не было, так к нет! У-у!
Хлопнула фанерная дверь будочки, несколько медленных тяжелых шагов – и смуглый сапожник, оказавшийся неожиданно высоким, ссутулился над Изюмкой. Несколько секунд он молчал, а потом положил Изюмке на плечо тяжелую бугристую ладонь и сказал хрипловато и неуверенно: «Такой кароший малшик. А чего плачет?» – Изюмка поднял лицо, увидел синеватый подбородок, щеточку усов, а над ней две длинных черных ноздри. – «Ничего…» – всхлипнул он. Ноздри нырнули вниз вместе с носом, а на Изюмку глянули печальные продолговатые глаза. – «Ничего люди не плачут. Даже маленькие малшики… Пойдем ко мне,» – Не отпуская изюмкиного плеча, сапожник обогнул будку, протолкнул мальчика внутрь и усадил на высокий вращающийся стул. – «Хочешь, подковку прибью? Крепкий подковка! Цокать будешь, как хороший лошадь?» – Сапожник глянул на изюмкины башмаки и, прикидывая, подбросил на ладони тускло блеснувшую в полете подковку. – «Ой нет, спасибо, не надо! – испугался Изюмка. – У меня денег нет!» – «А то я слепой, не вижу! – улыбнулся сапожник. – Нет денег – не надо. Так прибью!» – «Нет, нет, спасибо!» – Изюмка опустил голову и утихшие было слезы снова закапали ему на колени. – «Нет, нет! Чего плакать? Плакать не надо!» – встревожился сапожник, суетливо оглядываясь вокруг, в поисках того, что могло бы отвлечь Изюмку. Потом присел на корточки, снизу вверх глянул в изюмкины глаза. – «Хочешь, я тебя песня научу петь?» – «Чего?! – удивился Изюмка. – Зачем? Я умею. У нас урок пения есть…» – «Нет, – решительно возразил сапожник. – Эта песня ты не знаешь. Эта кароший песня. Потому что смешной. Когда грустно, поешь – и сразу смеешься… Вот слушай, – сапожник скорчил смешную гримасу и пропел, отбивая такт на перевернутом ящике:
„Салавей кукушка
Долбанул в макушка.
Ты не плачь, кукушка,
Заживет макушка…“
Изюмка улыбнулся сквозь слезы.
– „Вот видишь! – обрадовался сапожник, – Какой кароший песня! Ты ведь ее не знал, да?“
– „Не знал,“ – кивнул Изюмка. – „Вот видишь – смешной песня. А плакать не надо. Так всегда бывает – плохо, плохо, грустно, вай! А потом – ой! – смешно, хорошо! Да. Вот возьми на память, – сапожник протянул Изюмке большой желтый гвоздь. – Глянешь – вспомнишь про кукушку. И смешно. Да?“ – „Спасибо, – Изюмка взял гвоздь и зажал его в кулаке. – Я запомню. Спасибо!“
Изюмка позвонил и прислушался удивленно: за дверью разнеслась затихающая вдали хрустальная мелодия. Дверь открылась почти сразу. На пороге стояла Илона. – „Проходи,“ – смущенно сказала она и отступила назад. – „Я пришел. Вот,“ – сказал Изюмка, вошел в коридор и снял ботинки. – „Ты есть хочешь?“ – спросила Илона. – Я сейчас ем.» – «Тогда хочу», – сказал Изюмка и почувствовал, что действительно хочет есть. – «Очень хорошо, – обрадовалась Илона. – А то мне одной всегда скучно есть. А тебе?» – «Мне не скучно, – заметил Изюмка. – Было бы чего пожрать…» – «Ой, у меня много всего. Вот ты чего хочешь: гречневой каши с молоком, блинов с мясом или щей?» – «Чего не жалко.» – «Да ничего не жалко, – удивилась Илона. – Я сама ем блины. Я мясо выковыриваю и даю Муське. А внутрь кладу варенье. Вот так. Очень вкусно… Тебе так сделать?» – «Я и с мясом могу…» – «Ну тогда ешь как хочешь. А щей налить?» – «Наливай!» – «Ой, как хорошо! Получится, как будто бы я их съела. И выливать не надо. А то мама по кромке на кастрюле проверяет, ела я или нет. А Муська щи не любит…»
«А мой Мурик все жрал…» – вздохнул Изюмка. – «Что ты, Муська такая избалованная! – пожаловалась Илона, выковыривая начинку из очередного блина. Изюмка тут же собрал ее в ладонь и высыпал себе в рот. – Ей мама яйца дает. Для витаминов. Так она ест только желток. Приходится отделять. Я если немножко белка попадет, так она фыркнет и отойдет… Представляешь?!» – «Угу, – Изюмка хлебал щи, заедая их блином. – Очень вкусно.» – «Хорошо, – сказала Илона. – Я сама есть не люблю, но когда другие вкусно едят, мне нравится.»
«А вот это – моя комната,» – объяснила Илона, пропуская Изюмку вперед. В углу стояло что-то, напоминающее плоскую диковинную клетку. – «Это и есть то, на чем ты играешь?» – спросил Изюмка. – «Да, это арфа.» – «Какая здоровая!» – «Нет, она только треть настоящей. Те – в три раза больше.» – «Сыграй чего-нибудь…» – Изюмка почему-то подумал, что сейчас Илона начнет ломаться: да я не помню, да я не умею!.. – Но Илона ломаться не стала. – «Подожди, – сказала она. – И отвернись. Я сейчас переоденусь. Мне платье специальное сшили. Для концерта.» – Изюмка послушно отвернулся, Илона долго шуршала сзади, а потом сказала: «Все. Можешь смотреть.» – Изюмка оглянулся и окаменел. На Иконе было белое шелковое платье до самого пола. В волнистых пепельных волосах – белый цветок.
«Ну чего ты молчишь?! – не выдержала Илона. – Скажи чего-нибудь. Тебе не нравиться, да?» – «На тебя прямо смотреть трудно,» – сказал Изюмка, сглотнул и опустил глаза. Илона села на низкий стул с высокой спинкой, опрокинула на себя арфу и положила руки на струны.
Сначала робко и неуверенно зажурчал один ручеек. Ему было зябко и неуютно. Потом где-то вдали послышался словно звон колокольчика. Ручеек понял, что он не один, окреп, зазвучал сильнее, слился с еще одним ручейком… И вот уже мощным всеразмывающим потоком несется вперед талая вода, крутя в водоворотах пену, щепки и прочую зимнюю грязь. С хрустальным звоном падают и разбиваются об воду ледяные люстры, переливающиеся на весеннем солнце…
«Ну как?» – Илона сидела, сложив ладони лодочкой между колен. – «Здорово! – сказал Изюмка. – Весна, ручьи…» – «Ты думаешь? Ручьи?.. И правда – похоже. Я как-то не думала. Когда учишь – не слышишь… Тебе правда понравилось?» – «Да, правда, – сказал Изюмка. – Весна. И ты – в белом платье.»
«Илона, – послышался от двери спокойный, но строгий голос. – А я-то надеялась, что ты занимаешься… И зачем ты надела платье? Чтобы тут же его выпачкать?»
В дверях стояла женщина, очень похожая на выросшую и немного подсушенную Илону. – «Познакомьтесь! – сказала Илона. – Это моя мама. А это – Изюмка, то есть Кирилл Курапцев.» – «Ах, вот так, да? Ну что ж, очень приятно, – илонина мама внимательно осмотрела Изюмку. – Так это ты теперь сел вместе с Илоной, да?» – Изюмка хотел сказать, что это не он, а сама Илона села с ним, но почему-то промолчал и только кивнул головой. – «А Варя Курапцева – это твоя сестра, да?» – снова спросила женщина, Изюмка опять кивнул. – «Та-ак. Ну ладно. Надеюсь, ты поела, Илона?» – «Да, мы поели,» – сделав ударение на слове «мы» сказала Илона. – «Очень хорошо. Я вижу, ты играла для своего знакомого?» – «Да, – сказал Изюмка. – Лена здорово играет.» – «А почему, собственно, Лена?» – илонина мама удивленно подняла брови. – «Ему так больше нравится, – сказала Илона. – И мне тоже.» – «Ах, вот так, да? Ну что ж, я надеюсь, вы хорошо провели время, а теперь Илоне пора заниматься…» – «Мама!..» – вспыхнула Илона. Она хотела еще что-то сказать, но Изюмка жестом остановил ее. – «Я домой пойду. Спасибо, Лена. До свидания!»
Илонина мама знала свою дочку как упрямую и своенравную девочку. Теперь она заметила, как Илона подчинилась изюмкиному жесту, и это ей очень не понравилось. Не понравилось ей и многое другое.
Варька с распухшим носом ходила по комнате и ожесточенно терла его грязным и скомканным носовым платком. Дышала Варька шумно, широко открывая рот. Изюмка сидел за столом и рисовал на листке кубики, вписанные один в другой. Думал он при этом о зоопарковских клетках. Варька оглушительно шмыгнула носом и выругалась. – «У тебя, Варька, чего – насморк?» – наивно осведомился Изюмка. – «Нет – холера! – рявкнула Варька. – не видишь, что ли?!» – «Не злись, Варька, – попросил Изюмка. – Может, сделать чего?» – Варька глянула на изюмкины кубики и усмехнулась. – «Нарисуй мне, Изюм, картину, а? Плакат называется. Я сама не умею, а ты – вон, художник.» – «Зачем тебе?» – удивился Изюмка. Никогда Варька не проявляла никакого интереса к его рисункам. Даже мать, и та иногда взглядывала и наугад тыкала пальцем: «А это у тебя чего? А это?..»
«Конкурс у нас плакатов этих! – по-прежнему зло объяснила Варька. – Мне класска говорит: ты, Курапцева, совершенно не участвуешь в общественной жизни класса. У тебя, говорит, все сплошь нездоровые интересы… Сама она – нездоровая! Дура потому что!» – глухо взорвалась Варька, яростно елозя платком по распухшему носу. – «А чего рисовать-то?» – спросил Изюмка. «На экологическую тему,» – пробурчала Варька. – «Чего-чего?» – не понял мальчик. – «Ну про зверей твоих любимых… – Варька неопределенно помахала в воздухе длинными пальцами. – Чтобы там природу охраняли… или как ее наоборот… ну, портят… Заводы там, фабрики….» – «Я заводы не умею!» – честно признался Изюмка. – «Ну и не надо заводы! – все больше заводясь, прогундосила Варька. – Я же сказала: зверей нарисуй! Не понял, что ли? Дурак, что ли?! И вообще мне ничего не надо! И пошел ты к черту! А класска со своими плакатами еще дальше!» – «А ты мне краски свои дай, – не обращая внимания на варькин крик, сказал Изюмка. – Те, которые у тебя в ящике. Это Светка, между прочим, мне их принесла, а ты сказала, что я испорчу и себе захапала. Что, не так? А у тебя, между прочим, и рисование-то кончилось…» – Варька метнулась к столу, выдвинула ящик, так, что его содержимое едва не вывалилось ей на ноги, и вышвырнула на стол пеструю плоскую коробку: «Да подавись ты красками этими!» – «Ага! – сказал Изюмка и подтянул к себе коробку. – А если я оленя нарисую, нормально?» – «Нормально, – остывая, согласилась Варька. – Я вот тут лист купила. Ватман. Возьми.» – «Ого! – с уважением сказал Изюмка. – На таких здоровых я еще не рисовал.» – «Рисуй, рисуй, – милостиво разрешила Варька. – Не получится, так и черт с ним.»