Минут десять Изюмка сидел над чистым листом, не решаясь обмакнуть кисточку в майонезную баночку с водой. Задумчиво смотрел на белую бумагу, на разноцветные, почти не тронутые краски. Вспоминал одинокого оленя с запрокинутой назад головой и закат, который отражался в его глазах.
Изюмка нарисовал красноглазого оленя с огромными рогами, потом подумал и окружил его черными, уменьшающимися вдали пеньками не то срубленных, не то сгоревших деревьев. Пеньки заполнили весь лист, потому что горизонт Изюмка рисовать не умел. На самом верху поместилось жуткое багровое облако. Олень, могучий и красивый, звал кого-то, запрокинув голову. Никто не отзывался.
Вернулась из кухни Варька. Глянула на лист, попробовала присвистнуть, шумно задышала заложенным носом. Обмакнула кисточку, глянула на Изюмку: «Можно?» – «Ага,» – согласился Изюмка, гадая, что же еще такое собирается нарисовать Варька.
Неловко протянув руку через стол, Варька коряво, роняя алую краску на лист, написала внизу четыре буквы: «ОДИН».
Нина Максимовна сидела за столом, уронив голову на стопку тетрадей и чувствовала, как медленно, но неотвратимо засыпает.
В дверь постучали – вежливо, но твердо. – «Да, пожалуйста!» – встрепенулась Нина Максимовна. Пришел кто-то взрослый, потому что дети так не стучат. Дети стучат либо робко и неуверенно, словно скребутся, либо наоборот – бесшабашно и нагло, ладонью, а то и кулаком.
«Здравствуйте!» – на пороге высокая, строго и дорого одетая женщина. На кого же она похожа? Ах да, это же мама Илоны Захаровой. Кажется, она работает в каком-то оркестре. Играет… нет, не вспомнить на чем. И в школу не приходят даже на родительские собрания. Незачем, Илона не хулиганит и прекрасно учится. Почему же она пришла теперь?
«Я – Раиса Михайловна Захарова, мать Илоны Захаровой…» – «Да, да, конечно…» – закивала Нина Максимовна. – «Я могу с вами поговорить?» – «Да, да, конечно… Присаживайтесь.» – «Спасибо. Простите, я не буду говорить намеками, а перейду сразу к делу… Меня не устраивает дружба Илоны с ее теперешним соседом по парте, Кириллом, кажется… Она называет его какой-то кличкой… Вишенка…» – «Изюмка,» – подсказала Нина Максимовна. – «Да, да, Изюмка… Сейчас объясню, почему. В последнее время у Илоны снизилась успеваемость. Незначительно, но лучше спохватиться раньше, чем позже… Дальше. Она стала замкнутой, часто грубит. Задает иногда очень странные вопросы. Например: „Для чего люди пьют водку?“ – Как вы понимаете, информация для размышлений подобного рода может поступать к ней только от Кирилла… Я думаю, вы в курсе, что представляет собой его семья?» – «К сожалению,» – кивнула Нина Максимовна. – «Так вот. С тех пор, как он сел с ней за одну парту…» – «Извините, Раиса Михайловна, – вмешалась Нина Максимовна. – Но это не он, а она к нему села…» – «Ах, вот так, да? Ну, тем более…» – «И к тому же должна сказать вам, что Кирюша в целом очень хороший мальчик. Добрый, отзывчивый… Правда, он не очень хорошо успевает…» – «Кроме того, – твердо продолжала мама Илоны. – Я разговаривала с илониной музыкальной руководительницей. И она мне сказала, что за последний месяц Илона уже три раза пропускала занятия, объясняя это тем, что болела. Дома она ничего не говорила, на музыку уходила регулярно. Таких вещей прежде не случалось. К тому же интересно было бы знать, где она проводила эти часы…» – «А если спросить?» – «Я спрашивала. Она говорит, что качалась в парке на качелях. И при этом даже не особенно скрывает, что врет… И наконец. Мы живем с семьей Кирилла в одном дворе. Не знаю, известна ли вам репутация его матери, но мне она очень хорошо известна. Мне не хотелось бы, чтобы моя дочь даже близко подходила к подобным местам…» – «Но чем же я могу вам помочь?» – подавленно спросила Нина Максимовна. – «Прежде всего я просила бы вас пересадить Илону на ее прежнее место… Может быть, дать ей какую-нибудь общественную нагрузку, чтобы она после уроков должна была оставаться в школе… Месяц-полтора… Я со своей стороны сделаю все возможное… Вы поможете мне?» – «Да, да, конечно,» – сказала Нина Максимовна. Доводы илониной мамы произвели на нее впечатление. Изюмка, конечно, ни в чем не виноват, но ведь и Илона с родителями не виноваты, что у Изюмки такая семья. – «Да, да, – повторила она. – Все, что я смогу…» – «Большое вам спасибо!» – с чувством сказала илонина мама.
На следующий день перед началом уроков Нина Максимовна взглянула на предпоследнюю парту у окна. Изюмка что-то прятал в ящике стола, а Илона хотела не то достать, не то подглядеть, и пыталась вытащить из парты изюмкину руку. Изюмка, смеясь, сопротивлялся, закрываясь свободной ладонью. Илона, потеряв надежду, нырнула под парту. Ее пепельные кудри рассыпались у Изюмки на рукаве. – «А вот и не выйдет! А вот и не выйдет!» – повторял Изюмка. – «Ну покажи! Ну покажи!» – ныла почти совсем не видимая Илона.
Нина Максимовна опустила глаза и сказала: «Встаньте, дети! Начинаем урок.» – Все стихло. Илона исподтишка показывала Изюмке кулак. Изюмка широко улыбался. – «Но сначала вот что… Илона Захарова! Возьми свои вещи и пересядь на прежнее место. Вы с Кириллом слишком шумно себя ведете. И оценки у тебя стали хуже. Давай, быстренько! Не задерживай класс!» – Илона беспомощно взглянула на Изюмку, словно ища защиты. Тот стоял, потупившись. Сгорбившись над партой, Илона собрала свой красный ранец и медленно, кусая губы, пошла по проходу. Напряженно, мучительно соображая что-то, смотрел Изюмка ей вслед. На последней парте тянул руку Вовка Глушко. – «Ну что тебе, Володя?!» – раздраженно спросила Нина Максимовна. – «Нин Максимна, а я туда сяду, да? Где раньше, да?» – нетерпеливо переминаясь о ноги на ногу, спросил Вовка. Нина Максимовна кивнула, Вовка схватил пухлый портфель и одним прыжком оказался на старом месте. Подмигнул Изюмке. Тот не ответил. – «Здорово это ты! – громко прошептал Вовка. – Я сразу догадался, что ты сам попросил ее пересадить. И правильно! Чего она к тебе лезет!» – «Заткнись!» – прошипел Изюмка. Илона обернулась и посмотрела на Изюмку круглыми от удивления и горя глазами. Она, как и все остальные, слышала вовкин шепот.
«Начинаем урок!» – громко, слишком громко сказала Нина Максимовна.
После урока Изюмка подошел к Илоне я положил на парту ручку, сделанную из иглы дикобраза, – «Вот! – сказал он. – Ты посмотреть хотела. Бери насовсем.» – Илона подняла голову. Глаза ее сузились и позеленели. На мгновение она еще больше, чем обычно, стала похожа на свою маму, – «Ничего мне не надо! – крикнула она. – Забери нафиг свою дурацкую ручку! И вообще отстань от меня!» – Изюмка сморщился и, ничего не сказав, отошел. Илона, закрывая лицо руками, выбежала из класса.
– «Во! – сказал Вовка Глушко. – Все они, девчонки, такие. Сначала сами лезут, а потом: не подходи! не подходи! Плюнь ты на нее!»
«Да, – медленно сказал Изюмка. – Тут что-то не так. Но я не понял – что…»
Где-то в три часа Изюмка наконец заснул. Ему снилось, что он стал волком и в волчьей стае его выбрали командиром октябрятского отряда. Серо-бурый мосластый волк, похожий на Диму Саблина, поднял огромную лапу и хмуро провыл: «Его нельзя выбирать! Он таблицу умножения не знает!» – «Я знаю! – хотел было крикнуть Изюмка, но не крикнул, потому что вспомнил, что действительно не знает этой таблицы. Только столбики на два и на три. – Все пропало!» – подумал он, тут же услышал позади себя чьи-то шаги и открыл глаза. Прямо перед ним на краю стола тикал будильник. На нем было двадцать минут восьмого. В коридоре слышались шаги. – «Вот хорошо, Варька вернулась! – улыбнулся Изюмка и тут же насторожился: шаги были слишком тяжелыми, – Ма! – позвал Изюмка. – А Варька дома?»
Никто не откликнулся, и Изюмке стало страшно. Он сполз с кровати и, осторожно ступая, подошел к двери. В коридоре послышалось какое-то хлюпанье, Изюмка приоткрыл дверь. На табуретке под вешалкой сидела Варька и снимала колготки. – «Варь! Это ты?» – глупо спросил Изюмка. Варька, не глянув в его сторону, продолжала спускать чулок. Она была похожа на куклу наследника Тутти, которую кололи саблями восставшие гвардейцы.
«Варька! Ты что?» – тихо спросил Изюмка. Варька тяжело поднялась и молча пошла в ванную. – «Варька! Что?!» – метнулся за ней Изюмка. – «Пошел ты…!» – припечатала его Варька. Изюмка остановился и растерянно смотрел на скомканные варькины колготки, валяющиеся на полу. Потом сел на табуретку, поджал под себя ноги и окаменел. Мысли перестали течь, а в голове переливался ровный пустой звон. У него не было ни формы, ни даже звука. Зато был цвет – сизо-зеленый, чуть поблескивающий по краям. Изюмка слышал, видел, чувствовал, как он переливается.
Переливалась вода в ванне. Потом все стихло и Изюмка вернулся. Сколько прошло времени – он не знал. Из ванной, шаркая тапками, вышла завернутая в полотенце Варька. Словно не видя Изюмки, она прошла в комнату, залезла под красное, стеганое одеяло и отвернулась к стене.
Изюмка сел рядом на стуле. Прошло еще время, Варька повернулась и спросила незнакомым хриплым голосом: «Чего сидишь?» – «Может, чай поставить?» – спросил Изюмка. Варька отрицательно покачала головой и сказала: «Давай!»
Изюмка сходил на кухню, поставил чайник, вернулся.
«Я долго не спал, все тебя ждал,» – сказал он. – «Лучше б я сдохла,» – оказала Варька. – «Почему?» – спросил Изюмка. – «Потому что ничего нет.» – «Я есть, – сказал Йзюмка. – Ты есть, Волк есть. Все есть.» – «Все есть, – согласилась Варька. – Только не для меня… Не для нас.» – «Ты спать будешь? – спросил Изюмка. – Или тебе чаю принести? Булка есть…» – «Чаю, – сказала Варька. – И булки…»
Наташа в накинутом на плечи ватнике бежала по аллее, что-то напевая себе под нос. Тетя Лиза стояла на пороге кочегарки, уперев в косяк толстые красные руки. – «Куда это разлетелась-то?» – спросила она, – «А? Чего? – встрепенулась Наташа, увидела тетю Лизу, быстро улыбнулась в ответ. – Я по культурным делам. Билеты вот, в театр. – Наташа прихлопнула ладонью бумажную папку. – Хорошие есть, между прочим. На „Щелкунчика.“ И в ТЮЗ. Но вам ведь не надо, да, теть Лиз? Это для детей ведь. Я побегу, да?» – «А ну-ка, постой! – распорядилась тетя Лиза. – Пойди-ка сюда. Покажь билеты-то!» – «А чего на них смотреть? – удивилась Наташа. – Бумажки белые. Или желтые. На „Щелкунчика“ – второй ярус, а в ТЮЗ хорошие – партер. Только на что вам?» – «Ну это уж не твое дело! – огрызнулась тетя Лиза, и добавила решительно. – Давай два, те, которые получше». – «На „Щелкунчика“ лучше, – смущенно объяснила Наташа. – Балет все-таки. Классика. Только дорогие они…» – «Давай! – оборвала ее тетя Лиза и достала из кармана кошелек. – Сколько там?..»