Во дворе шел серый холодный дождь, ступенька между осенью к зимой. Опавшие листья уже не валялись под ногами, а собрались в углах, под скамейками, за водосточными трубами – на зимовку.
Изюмка сидел на подоконнике и смотрел в окно. Хотел пойти в Зоопарк, но никак не мог заставить себя встать.
По двору шла Илона с мамой. Серый плащ крыльями взлетал у нее за спиной. Рядом шла другая женщина и с ней мальчик, наверное, ее сын. 1 Илоны в руках была папка с нотами, а у мальчика – скрипка в футляре. Мамы разговаривали между собой, а Илона с мальчиком шли просто так. Изюмка хотел открыть окно и позвать Илону, но потом передумал и остался сидеть.
Посидел еще немного, слез с подоконника и пошел в коридор – одеваться.
У входа в Зоопарк Изюмка увидел Звездочку. Ее держал в поводу Ваня Хлебников, левин напарник по конюшне. К тополю был прикручен левин плакат с красной лошадью. В седле сидел одинокий печальный малыш лет пяти и сосал леденец. Изюмке показалось, что среди деревьев мелькнуло знакомое клетчатое пальто. Он пошел туда, но там никого не было. – „Примерещилось, наверное!“ – вслух сказал он самому себе.
Было еще совсем не поздно, но серо и темно, и перед зданием дирекции зажгли голубой фонарь. На мокрой скамейке сидел Лева. Капли дождя падали ему на непокрытую голову, но почему-то не исчезали, а запутывались в волосах и блестели.
„Видал?“ – спросил Лева, заметив Изюмку, и кивнул в сторону забора. – „Видал,“ – согласился Изюмка, догадавшись, что Лева имеет в виду Звездочку. – „Вот так-то!“ – назидательно сказал Лева и тут же расплылся в глупо-счастливой улыбке. Изюмка улыбнулся эхом и вопросительно смотрел на Леву. – „Понимаешь, мальчик, она согласилась, – объяснил Лева. – Она сказала: У меня как-то без тебя не получается“… – „Я так и знал!“ – сказал Изюмка. – „А мои родители меня прокляли! – сказал Лева и улыбнулся еще шире. – Понимаешь, у них, оказывается, уже была для меня другая невеста припасена…“ – „Ничего, – сказал Изюмка. – Уладится!“ – „Конечно, – кивнул Лева. – Хотя все это не имеет значения. Спасибо тебе, мальчик!“ – „Пожалуйста!“ – удивился Изюмка.
На бычатнике было пусто, Изюмка заглянул в рабочую комнату, на сеновал, сбегал на навозный дворик – Серого нигде не было. Со все возрастающим недоумением пошел по коридору, по второму разу заглядывая в кашдую клетку. И вдруг услышал голос – негромкий и запинающийся – „Ты, Зойка, скажешь, что у меня тот сын того, ненастоящий, да? Потому не мой? Но это, между прочим, никакого значения не имеет… Или вот Изюмку взять… Ты думаешь, человек для чего на свете живет? А для того же, что и ты, дура головастая!.. Так что я тебя, того, очень даже понимаю…“ – Серый сидел за ящиком с песком и разговаривал с Зойкой, которая стояла напротив и разглядывала его из-за решетки маленькими красноватыми глазками.
Не тратя времени на объяснения, Изюмка вернулся в рабочую комнату, взглянул на круглый будильник и похолодел: три часа. Пол-пятого – вечерняя проверка. Придут завсекцией с зоотехником, увидят неубранные клетки, пьяного Серого и…
Что делать? Позвать? Кого? У всех – свои дела, да Серый и не дружит ни с кем…
Изюмка подбежал к Серому и что было сил встряхнул его за плечи: „Дядь Серый, вставайте! Начальство придет!“ – „Пускай все приходят!“ – громко возгласил Серый. На минуту у Изюмки опустились руки. Потом в его голове возник новый план. „Дядь Серый! – снова затряс он своего друга. – Вставай! Пошли спать!“ – „Спать – это хорошо!“ – согласился Серый и попробовал приподняться, но снова шлепнулся на пол. – „Вставай, вставай!“ – тормошил его Изюмка, помогая Серому найти точку опоры.
Около рабочей комнаты Серый хотел свернуть. – „Нет, нет! – не пустил его Изюмка. – Вы сегодня на сеновале спать будете. Там, того, теплее и того… мягче…“ – Серый, не сопротивляясь, дал уложить себя в самом темном углу сеновала. Изюмка принес из рабочей комнаты байковое одеяло, укрыл его, а потом забросал еще сверху сеном. Оглядел и остался доволен – ничего не видно.
Заметался по сектору. Сена – в решетки, это легко, но долго. Корм – в кормушки. Это тяжело и тоже долго. Поднять и опрокинуть полное ведро Изюмка не может, приходится черпать горстями.
Подмести у куланов, у антилоп, у тапиров – это быстро. Яки и зубры. Их нужно перегонять. А Кешка не хочет никуда идти. И совсем не боится Изюмки и его хворостины. И ячихи без Кешки никуда не пойдут. Изюмка кидает в перегонку куски хлеба, морковки. Наконец, кто-то из малолеток, задрав хвост, кидается за ними. Этого Кешка стерпеть не может, и вся компания лохматой лавиной пересекает в перегонку.
Полную тачку Изюмке не сдвинуть с места. Полную лопату с навозом – не поднять. Поэтому все так медленно, А время уходит, уходит, уходит…
Навоз на навозном дворике Изюмка скидывает прямо на землю – Серый проспится, перекидает в бачки.
Остались зубры и коридор. Изюмка всем телом налегает на шибер, открывающий перегонку, виснет на нем. Но все напрасно. Тяжелая дверь не движется и на сантиметр. Руки и ноги у Изюмки трясутся от усталости, из глаз брызжут слезы.
Обидно. Зойка косит красным глазом. „Плевать!“ – говорит Изюмка и отпирает маленькую боковую дверцу. С лопатой проходит внутрь. Зойка изумленно пятится. Изюмка старается не видеть ее бурой громады, не слышать тяжелого дыхания и возмущенного фырканья. Он ногой нагребает на лопату навоз и, пошатываясь, несет его к тачке. Зойка нависает над ним, переступает с ноги на ногу. Изюмка протягивает ей белую горбушку. Она медлит, но берет. У Изюмки темнеет в глазах – зойкина голова размером почти с него.
На какой-то момент ему становится отчаяно весело. Вот он – храбрый, сильный и взрослый, один на один с зубрихой, к которой даже Серый не входит в клетку. И она не трогает его! Даже слушается. – „Зойка, отойди!“ – говорит Изюмка и она послушно отходит, освобождает неубранный угол.
„Посмотрела бы сейчас Илона! – думает Изюмка. – И Нина Максимовна тоже. И Варька бы пусть посмотрела, и мама…“
Сзади себя Изюмка слышит приглушенный, полузадушенный вскрик. Оборачивается. В коридоре – зоотехник и завсекцией. Белые как молоко лица.
„Мальчик! – шипит Тамара Михайловна. – Немедленно выйди из клетки! Не поворачивайся к ней спиной!“ – „Сейчас доуберу вот тут и выйду!“ – озорно отвечает Изюмка, но затылок уже разламывает боль и синие звезды плывут перед глазами…
С лопатой наперевес Изюмка выходит из клетки. Ногой захлопывает за собой дверь. – „А-а-а!“ – стонет Мария Николаевна, сжав голову руками. – „Где Сергей Иванович?“ – шепчет Тамара Михайловна. Такое впечатление, что ей перекрыли воздух.
„Не знаю, вышел куда-то, – безмятежно говорит Изюмка, придерживаясь рукой за решетку, чтобы не упасть. – Я зашел, смотрю – здесь немножко неубрано, решил убрать…“
„Разве ты не знаешь, что к Зойке категорически запрещено заходить?“ – спрашивает Мария Николаевна безнадежным голосом. – „А чего это?“ – дурацки тараща глаза, переспрашивает Изюмка. „Бросьте, Мария Николаевна! – решительно прерывает начальницу Тамара Михайловна. – Он же неполноценный, это сразу было видно. Яблоко от яблони… Послушай, мальчик, и постарайся меня понять. Больше ты в зоопарке появляться не будешь. Понял? Если только с классом, на экскурсию. И никак иначе. Если я или еще кто-нибудь хоть еще один раз увидит тебя на секторе, то этот день будет последним рабочим днем Сергея Ивановича. Его уволят. Понял? Я думаю, ты ведь не хочешь, чтобы ему было плохо, правда?“ – „Да,“ – кивает Изюмка. – „Ну так уходи сейчас же и больше никогда… Слышишь? Никогда! Здесь не появляйся!!“ – от начала к концу голос Марии Николаевны повышается от шепота до крика.
Медленно, стараясь не споткнуться, Изюмка идет в рабочую комнату, одевается, берет из шкафчика подаренные Серым краски и идет к выходу.
Тамара Михайловна и Мария Николаевна стоят по обе стороны двери как швейцары в ресторане.
„И больше никогда, слышишь?!.“ – говорит Мария Николаевна, – „Если хочешь добра Сергею Ивановичу,“ – добавляет Тамара Михайловна. – „До свидания!“ – говорит Изюмка.
На свежем воздухе ему стало легче. Но что-то еще оставалось несделанным. – „Волк!“ – вспомнил Изюмка и свернул на боковую аллею.
Моросил мелкий дождь, смеркалось, посетителей почти не было. Утренняя смена ушла, вечерняя еще сидит в бытовках. Курят, треплются.
Изюмка подошел к заборчику. Волк вскочил, встряхнулся, просунул морду сквозь решетку, улыбаясь и помахивая хвостом.
Изюмка перелез через заборчик, потрепал волчий загривок, потом решительно отодвинул засов и показал Волку, что дверь открыта.
„Вот! – сказал он. – Я ухожу. Я ничем не могу тебе помочь, кроме этого. А теперь решай сам. Я даже смотреть не буду.“
Он еще раз погладил волка, заглянул в желтые, умные глаза и пошел прочь, мысленно прощаясь со всем, мимо чего проходил.
Потом он шел домой пешком и промок насквозь, но не замечал этого. Голова совсем прошла и настроение стало почти хорошим. – „Серого они не найдут – это ясно, – думал Изюмка. – Решат, что вышел. Он проспится, все поймет, доделает, что надо. А завтра объявят ему выговор и скажут, что меня выгнали… Жалко, конечно, что так вышло, но все же на работе останется.“ – Внезапно дождь стал каким-то другим – мягким и теплым, Изюмка поднял лицо к небу и на лоб ему упали влажные и рыхлые хлопья первого снега. – „Соловей кукушку долбанул в макушку,“ – отчего-то вспомнил Изюмка и засмеялся.
И заторопился домой. Ему захотелось убедиться, что Варька еще не ушла в монастырь. Он кружил по незнакомым улицам, на которые забрел, не заметив этого, и улыбался. И совсем не чувствовал себя побежденным. Потому что все сделал как надо.
А среди подмытых корней плакучей ивы, свернувшись калачиком, лежал Волк и ждал темноты.
Он знал, что его хватятся не раньше, чем утром, потому что вечером люди не заглядывают в клетки. Он знал, что его будут искать и преследовать. Он не знал, где находится лес, который снился ему по ночам. Лес, в котором пол сделан из мягкого мха и опавших листьев, а крыша из переплетенных ветвей деревьев. Лес, в котором так много острых, дразнящих, незнакомых запахов.