— Ну что, выбрали? — снова возникает рядом официантка с ручкой и блокнотом в руках.
— Ой, извините. Да.
Помешкав, я неуверенно указываю на первое, что попадается в меню. Уйти в такой момент уже невежливо.
— Мне, э-э, вот эти со свининой и луком-пореем. Можно?
— Шесть или двенадцать?
— Шесть, пожалуйста.
— Вареные или обжаренные?
— Э-э… Наверное, вареные?
— Угу.
Официантка хватает мое меню и, не говоря больше ни слова, устремляется обратно за кухню.
«Вот сучка», — мысленно прикладываю ее я, но тут вспоминаю, что дурной сервис, согласно тому самому твиту, — один из признаков хорошей китайской кухни. Ладно, посмотрим, каковы эти ваши суповые клецки; смотрите не обманите.
Я пробую сфокусироваться на позитиве. Во-первых, при должном внимании здесь можно найти неплохой материал для нарратива. Ну, скажем, трогательной истории о том, как ресторанчик в Чайнатауне разорился и как раз в этот момент со своей бездушной корпоративной работы увольняется дочь владельца, которая и возрождает семейный бизнес с помощью сообщества, социальных сетей и волшебного говорящего дракона. И даже об этой стервозной официантке можно придумать сочувственную историю, видоизменив ее личность. А может, и нет. Однако чем больше я об этом думаю, тем больше это напоминает сюжеты из «Рататуя» и «Мулан», вместе взятых.
«Перестань смотреть глазами белой», — остерегаю я себя. Невозможно сочинить истории об этих людях, если ты ничего о них не знаешь. Надо как-то разговорить местных. Познакомиться, понять, откуда они родом, вызнать какие-нибудь занимательные подробности, понятные только американцам китайского происхождения.
Кроме меня, здесь находится всего один человек — мужчина средних лет, вытирающий сейчас позади меня столы. Что ж, для затравки он подходит не больше и не меньше, чем любой другой.
Кашлянув, я подзываю его жестом.
— Извините, как вас зовут?
Голос у меня звучит наигранно бодро, а лицу я пытаюсь придать нейтральное или, по крайней мере, не хмурое выражение. В старших классах у нас были курсы журналистских расследований, и некоторые установки я помню: располагай к себе, внимательно слушай и наблюдай, поддерживай прямой зрительный контакт, вопросы задавай четко и ясно. Жаль, что забыла запустить запись на айфоне. Надо бы при разговоре набрасывать цитаты, но вынимать ручку с блокнотом я не рискую: вдруг ненароком вспугну?
— Извините, мэ-эм. — Он кладет тряпку и подходит. — Что-нибудь не так?
— Нет-нет, это я так, просто. Хотелось, э-э, немного поболтать, если у вас есть время.
Я говорю, а сама вздрагиваю. В чем дело? Почему мне так неловко? Да потому, что ощущение как от чего-то неприличного — ну, скажем, подлезать ни с того ни с сего к чужому ребенку. Да ну, смешно. Что может быть плохого в непринужденной беседе?
Этот не то уборщик, не то официант просто стоит, выжидающе глядя на меня, и я выпаливаю:
— Как вам вообще жизнь в Чайнатауне?
— В вашингтонском? — Мужчина пожимает плечами. — Да какой же это Чайнатаун. Скорее его симулякр. А я сам живу в Мэриленде.
Его английский гораздо лучше, чем я ожидала. Акцент сильный, но кто из новоиспеченных носителей языка использует слово «симулякр»? Может, у него и акцент специально для того, чтобы создавать флер экзотики для белой клиентуры? Интересно также, не является ли он представителем китайской профессуры, что впала в немилость у руководства своей страны. И то и другое могло бы стать забавным извивом сюжета.
— И как долго вы здесь работаете?
На секунду он задумчиво умолкает, а затем говорит:
— Лет, наверное, уже девять. Или десять. Жена настаивала на переезде в Калифорнию, но я хотел быть рядом с нашей дочерью. Может, и переедем, когда она закончит учебу.
— О, круто! — лицедействую я. — Ваша дочь учится в Джорджтауне?
— В университете Джорджа Вашингтона. На экономическом.
Он берет тряпку и поворачивается к другим столикам. Мне не хочется его терять, и я с огоньком спрашиваю:
— А как вам нравится работать в этом ресторане? У вас есть какие-нибудь интересные истории… об этой вашей работе?
— Извините, вам чем-нибудь помочь?
Из кухни размашисто выходит официантка и с прищуром нас оглядывает, после чего что-то быстро и отрывисто говорит мужчине по-китайски. Его ответ звучит вяло — вероятно, что-нибудь вроде «успокойся», — но та повышает голос. Наконец он, пожав плечами, бросает тряпку на стол и скрывается в кухонном проеме.
Официантка поворачивается ко мне.
— Если есть какая-то проблема, я буду рада помочь.
— О нет, — машу я руками в знак извинения, — все в порядке! Просто небольшой разговор, который затеяла я. Ваш работник, наверное, был занят?
— Да, мы тут все загружены. Вы уж извините, у нас здесь тихо, но за персоналом все время нужно приглядывать, чтобы работали исправно.
Я устало повожу глазами. Кроме меня, здесь никого нет; как может быть кто-то загружен работой?
— Ничего-ничего, — говорю я как можно миролюбивей.
Она все не уходит.
— Есть еще какие-то вопросы?
Ее голос дрожит. Она напугана. Внезапно я понимаю, на что это похоже — она, должно быть, думает, что я из полиции или иммиграционной службы и хочу задержать старика. «О боже мой». Я машу перед собой руками, чтобы… что? Показать, что у меня нет пистолета или значка?
— Да нет же, все не так…
— Тогда что так? — Накренив голову, она оглядывает меня с ног до головы. — Постойте, а вы, случайно, не та писательница?
Мое сердце замирает. Меня еще ни разу не узнавали где-нибудь помимо книжных магазинов или творческих вечеров. На мгновение я польщена, и какая-то часть меня думает, что она сейчас попросит у меня автограф.
— Да, эм-м, я Джунипер…
— Та, что украла работу Афины Лю? — Официантка черствеет лицом. — Я так и знала. Я видела ваше лицо в интернете. Джунипер Сонг, верно? Или Хэйворд, или как там еще. Так чего вам нужно?
— Да ничего. Я просто пыталась поговорить, — слабо оправдываюсь я. — Обещаю, что я не собираюсь…
— Да мне дела нет, — отрезает она. — Я не знаю, что вы здесь пытаетесь делать, но мы в этом участвовать не хотим. И вообще лучше, если бы вы ушли.
Выгонять меня у нее, по всей видимости, нет права. Я не нарушаю общественного порядка, не делаю ничего противозаконного. Все, что я сделала, — это обменялась парой фраз с официантом. В принципе, я могу воспротивиться, отстаивать свои права потребителя, настаивать на вызове полиции, если они так уж хотят меня выставить. Однако лучше не ерепениться, и вот по какой причине. Чтобы на YouTube не появился заголовок типа: «Карен из Чайнатауна настаивает, что она не из иммигрантской службы».
— Что ж, прекрасно. — Я встаю. — Тогда заказ можете не подавать.
— Точно? — кривится усмешкой официантка. — А то денег мы не возвращаем. Восемь девяносто пять плюс налог.
Лицо у меня пылает. Ум лихорадочно пытается придумать какой-нибудь хлесткий ответ, но не придумывается ничего, что не было бы жалким или откровенно расистским. И вместо этого я достаю из бумажника двадцатку, кладу, перекидываю через плечо сумку и протискиваюсь мимо этой стервы к двери, делая вид, что, выбегая, не слышу у себя за спиной насмешливого фырканья.
Бретт начинает ко мне подступаться примерно через месяц после моего ухода в творческую пустынь. По нему видно, что он дает мне пространство — до сих пор все его имэйлы были мягкими, тактичными подталкиваниями, — но сейчас его терпение явно на исходе.
«Давай все-таки пообщаемся, — говорится в его последнем послании. — Позвони, как будет удобно».
Я издаю тяжелый стон и тянусь за своим телефоном.
Трубку он берет на первом же гудке.
— Джун! Рад слышать. Как у тебя дела?
— Да неплохо. Хейтерские письма в основном прекратились. И угроз расправы что-то совсем не слышно.
— Ну вот и хорошо. Я же говорил, что это пройдет. — Он делает паузу. — А как насчет, э-э… Как насчет того, что мы с тобой обсуждали в прошлый раз?
— Увы, ничего. — Уж лучше рубануть вот так, сразу. — У меня нет ничего, ни единой идеи. Я даже не знаю, с чего начать. Извини, Бретт. Понимаю, это не то, что ты хотел услышать.
Я чувствую укол вины. Для Бретта дело даже не в деньгах. На кону его репутация; он не хочет сжигать мосты с Eden и подтягивает к ним их самую несуразную за все времена клиентку. Но не стоит давать ложную надежду там, где ее нет.
Внутренне сжимаясь, я готовлюсь выслушивать горькие, тяжелые упреки. Но вместо этого Бретт деловито спрашивает:
— Тогда как насчет работы с ИС?
Я подавляю усмешку. ИС — интеллектуальная собственность — работа для второсортных писак; по крайней мере, так мне всегда говорили. Дешевая поденщина для тех, кто не сумел продвинуть свои собственные, авторские идеи.
— Ну, и что ты мне об этом хочешь рассказать?
— Да ничего. Просто если у тебя сейчас заминка со своими идеями, то как насчет позаимствовать их у других? Это же проще.
— Чего? Писать с чьей-то подачи? Ну уж спасибо, Бретт. У меня, как-никак, есть собственное лицо…
— Да понятно. Просто… прошло много времени, Джун. Народ постепенно теряет терпение.
— У Донны Тартт между романами перерывы вообще в десять лет, — фыркаю я со всхлипом.
— У кого как. — Бретт не утверждает очевидного: что я не Донна Тартт. — У нас обстоятельства не те.
Я издаю вздох.
— Ну и кто там выступает заказчиком? Marvel?[65]Disney?
А что? К франшизе вроде «Звездных войн» я бы, может, руку и приложила. С виду оно вроде мудрено, и придется как следует углубиться в свою прошлую шизу, чтобы вылепить какой-нибудь харáктерный персонаж, который мне подкинут. Но в целом я с этим справлюсь. По крайней мере, настолько, чтобы втюхать его простецкому, невзыскательному фанату из молодых, которые это чтиво раскупают.
— И это, кстати, может быть даже несуществующая франшиза, — уточняет Бретт. — Название