– Не твое это дело! – вскричала я. – На себя посмотри! Ты же сам…
– Да, да, я помню, – вовремя перебил меня Тенгиз, но я уже успела ужаснуться самой себе. – У Маши все еще есть свободное для тебя время. Я назначу тебе встречу. Мне кажется, ты слишком поспешно от Маши отказалась. Мне кажется, я слишком рад обманываться, будто ты взрослый человек.
Я не уверена, что последнее предложение он сказал вслух. Вполне возможно, что я его себе вообразила.
– Не хочу я Машу! Сам иди к Маше! И вообще, во что ты сам вырядился?
– А ты как думаешь?
– В жуткого пирата, отгрызающего головы пленникам.
Тенгиз покачал головой.
– Ты в последнее время опять часто погружаешься в себя, – сказал он, а музыка стала тише. – Не думаю, что это идет тебе на пользу. Книги – это, несомненно, хорошо, но твои оценки ползут вниз. Почему ты ушла от Маши?
“Чтобы не говорить о тебе! – не сказала я. – Слишком много чести. Ты вообще мне никто. И не желаю ничего о тебе знать. Мне своих проблем по горло хватает”.
– И какой ты всегда была? – спросила меня психолог Маша, когда я, несмотря на то, что мне было стыдно и совестно расписываться перед ней в своей недолеченности, объявилась у нее в среду после Пурима с таким видом, будто меня приволокли к позорному столбу.
Но это быстро прошло. Через пять минут буквально от конфуза и следа не осталось, и такое было впечатление, что я с ней никогда не прощалась, не расставалась и не разлучалась, и я рассказала, что боюсь чулана.
– Я была как необитаемый остров.
– Прямо-таки необитаемый? – подвергла Маша сомнению мое лирическое сравнение.
– Обитаемый самим собой, – выкрутилась я. – Скажите, а шизоидные линии могут вернуться?
Психолог Маша задумалась. Думала она долго и выглядела сильно озадаченной.
– Я не знаю, как на это отвечать, – в конце концов призналась она и засыпала меня кучей встречных вопросов: – Что ты имеешь в виду? Откуда ты взяла про шизоидные линии? Ты решила сама себя диагностировать?
Я не стала рассказывать, что услышала про линии именно от нее. Мне не хотелось ставить ее в дурацкое положение. Вместо этого я спросила:
– Маша, а можно задать вам личный вопрос?
– Здесь тебе все можно, – ответила психолог Маша намного более уверенным тоном. – Ты когда-то уже интересовалась моим возрастом. Ты спроси, а потом мы сможем проверить, что ты имеешь в виду, когда задаешь мне личные вопросы.
– Ничего я не имею в виду. Мне просто интересно.
– Ты же уже знаешь, что в этом кабинете ничего не бывает просто так, – сказала психолог Маша.
– Вы увиливаете от ответа, – заметила я.
– Ты не задала вопрос, – заметила Маша.
– Вы одесситка? – осторожно спросила я, ожидая, что в ответ она спросит, почему мне это так важно знать, и сама же объяснит, что потому важно, что мне хочется быть на нее похожей, или чтобы между нами было много общего, или потому что я полагаю, что только похожие на меня люди могут меня понять, а непохожие – не могут, или потому что я разделяю людей на своих и чужих, на черных и белых, на хороших и плохих, а это свойственно подростковому возрасту, как свойствен ему поиск авторитетов, которых я ищу в ее, Машином, психологическом лице, а может быть, и не ищу, а, наоборот, пытаюсь опровергнуть и свергнуть, потому что если она на меня похожа, какой же она тогда авторитет, – никакой не авторитет, а просто Маша.
Но она просто ответила:
– Да.
А потом застенчиво улыбнулась и так опустила глаза, словно вся педагогическая команда Деревни во главе с Фридманом застукала ее у позорного столба или будто ожидая, что ее престиж в моих глазах резко упадет, и предупредила мой следующий вопрос:
– С Пересыпи.
Глава 33Четыре причины для письма № 4
Здравствуй, Митя!
Пишет тебе Зоя П., она же – Комильфо. Надеюсь, ты меня не забыл. На всякий случай напоминаю, что мы с тобой были соседями с рождения, учились в параллелях, играли во дворе вместе с Аленкой З. и катались на велосипедах. То есть с Аленкой мы играли до тех пор, пока мы – то есть она и я – не поссорились. Потом втроем мы больше никогда не играли. А я уехала учиться в Израиль в сентябре прошлого года.
Если ты удивлен моим письмом, то я тебе объясню, почему я тебе пишу. Пишу я тебе по нескольким причинам.
Причина № 1.
Когда я уехала в Израиль, я с тобой не попрощалась. Это было очень некрасивым поступком с моей стороны. Я с тобой не попрощалась, потому что мне казалось, что я тебе не интересна и ты все равно меня забудешь, как только я уеду со двора. Теперь я понимаю, что ошибалась. То есть существует, конечно, шанс, что ты меня забыл и что я никогда не была тебе интересна, но я теперь хожу к психологу и вообще много думаю о своем прошлом и о человеческом поведении вообще и понимаю, что когда людям кажется, что их забывают и что они никому не интересны, это о многом говорит. Но говорит не о том человеке, который якобы их забыл, а о том, который посчитал, что его забыли. Если тебе интересно – в психологии это называется проекцией. То есть это когда я присваиваю тебе намерения, которых у тебя никогда не было, но я воображаю, что они у тебя были.
Извини, что я тебя гружу. Я не хотела тебя грузить, но дело в том, что когда я начинаю писать, мне потом трудно остановиться, и я пишу о чем попало, даже если это не имеет никакого отношения к тому, что я изначально хотела сказать. А изначально я хотела объяснить тебе причины, по которым я тебе пишу. Так вот. Я поняла, что без всякой связи с тем, помнишь ты меня или нет, я тебя помню и даже скучаю по тебе. И даже по твоему бульдогу. Помнишь, как он сгрыз Аленкин мяч? На самом деле мы с Аленкой именно из-за твоего бульдога и этого мяча и поссорились в третьем классе. Если бы твой бульдог мяч не сгрыз, может быть, Алена не пришла бы ко мне просить вынести мой мяч, а пришла бы, допустим, к тебе вместе со своим мячом. И тогда бы нам с Аленой не пришлось играть в резиночку, которую некуда было привязать, потому что ты тогда не вышел во двор, и у нас не было третьего, который необходим для игры в резиночку. Это нарушило равновесие.
В общем, я хотела тебе сказать, что мне очень жаль, что нам не довелось попрощаться, и очень надеюсь, что, когда я летом приеду на каникулы домой, мы с тобой сможем встретиться. Мне бы хотелось прокатиться с тобой на велике до парка Шевченко, например. Можно сгонять и на Французский бульвар. Еще можно просто сходить посидеть в Пале-Рояле, если ты вдруг разлюбил велики. Я уже полгода не каталась. В молодежной деревне в Иерусалиме, где я теперь живу и учусь, великов нет. Тут много чего есть, но не велики.
Я думаю, ты знаешь, что Алена тоже учится вместе со мной в той же самой школе. Мы помирились. Более того, мы с ней живем в одной комнате.
Причина № 2.
Мы с тобой никогда не разговаривали об Алене. Это странно. Алена мне однажды рассказала, что ты помогал ей с сочинениями после того, как я с ней поссорилась, а еще я однажды встретила вас вдвоем на Сабанеевом мосту, а это значит, что вы дружили или, по крайней мере, поддерживали дружеские отношения.
Вторая причина, по которой я тебе пишу, может показаться странной, и, наверное, ты даже подумаешь, что я некрасиво поступаю, задавая тебе те вопросы, которые сейчас задам, но у меня нет никакого другого выхода.
Я встречаюсь с парнем. Его зовут Натан. Я не могу сказать, что я его люблю, потому что думаю, что в нашем возрасте никто еще толком не знает, что такое любовь, а может быть, и в более старшем возрасте никто не знает, но не суть. Так вот, на днях я выяснила, что Алена тоже влюблена в моего парня. То есть в Натана. Мне не нравится слово “парень”, оно пошло звучит. Дело в том, что эта информация оказалась для меня совершенно неожиданной. То есть как бы не совсем неожиданной, я знала, что они много общаются и смеются над шутками друг друга, и когда-то, до того, как мы с Натаном стали встречаться, я действительно подозревала, что у них может что-то быть. Но потом Натан признался мне в любви, и все мои подозрения показались мне полнейшим бредом. А сейчас я снова их подозреваю.
С одной стороны, вряд ли Натан способен мне изменить с моей бывшей лучшей подругой, но с другой – почему, собственно говоря, не может? Каждый человек способен к предательству и к измене. Тем более что Алена за этот год нереально похорошела. Если бы ты ее сейчас увидел, ты бы понял, о чем я говорю (она не присылала тебе своих фотографий?). А в наше время внешность имеет очень большой вес в глазах других людей, и особенно – пацанов.
Вот поэтому я спрашиваю тебя, Митя, как нашего общего знакомого: как ты думаешь, способна ли Алена изменить мне с моим парнем?
Еще я хотела тебя попросить вот о чем: если окажется, что ты с Аленой переписываешься, не рассказывай ей, пожалуйста, что я тебе все это написала. Пусть это останется между нами. Я надеюсь на конфиденциальность, потому что, насколько я тебя знаю и помню, ты всегда был честным человеком.
Причина № 3.
Третья причина, по которой я тебе пишу, заключается в том, что я не понимаю, что происходит у меня в семье. За границу очень дорого звонить из Израиля, а из Одессы в Израиль – тем более. Когда я звоню домой из школьного автомата или из дома моих вторых бабушки и деда (я тебе не рассказывала, но выяснилось, что у меня целая семья вот уже сто лет проживает в Иерусалиме, а мне никто об этом не доложил до, буквально, прошлого года), то получается сказать два слова, и они тоже говорят мне два слова, которые сводятся к тому, что все хорошо, прекрасно и замечательно и как они по мне скучают и надеются, что у меня все хорошо. Я пишу им длинные письма, а они отвечают короткими записками и задают кучу вопросов обо мне.
А еще вот уже несколько месяцев, как я не разговаривала со своим папой. Меня это сильно волнует. Я не по